Ариадна слегка нахмурилась, наблюдая охватившие нас эмоции.
— Индис передавал привет, — пробормотала Бэт, уткнувшись носом в мою грудь.
— Можно его увидеть?
— Боюсь, он слишком занят, — вздохнула она, отдаляясь. — Наш друг теперь один из Двадцати.
Я ошеломленно вскинул брови, и Бэтиель поняла всё без слов.
— Да, в свое время я отреагировала так же.
— Что за Двадцать? — отозвался жадный до знаний капитан.
Эльфийка бросила за спину неприязненный взгляд, на несколько мгновений намеренно задержав его на принцессе; та ответила ей тем же. Их негласный конфликт смутил меня; если враждебность по отношению к человеку со стороны Бэт была вполне ожидаема, то лисица никогда не относилась к эльфам предвзято.
— Так зовут совет азаани, — пояснил я, чтобы отвлечь всех от возникшего напряжения. — Помимо самой королевы в него входит ещё двадцать эльфов, половина из которых — тиары.
Кидо задумчиво прищурился; прежде я не думал о том, что в предложении это слово могло быть созвучно с другим.
— Своего рода маги, — добавил я, выставив перед собой ладонь и вызвав несколько крошечных молний для наглядной демонстрации. — Вроде меня.
— И у них… — капитан замялся, пытаясь сформулировать. — Вы все умеете вызывать молнии?
— Нет, — покачал головой я. — Большинство владеет огнем, но порой Богиня одаряет нас и чем-то более редким и любопытным.
— Ладно, потом расскажешь.
Кидо слегка покраснел, заметив с осуждением уставившегося на него Киана; чрезмерный интерес королевского гвардейца настораживал его, особенно учитывая роль того при дворе. Меня же ненасытность капитана забавляла. Он был похож на недавно узнавшее про существование драконов дитя, с тех пор пропадавшего в библиотеках в попытках выведать места их обитания. К тому же, в этой суматохе он ни мгновение не терял себя: наклонившись к сестре, он обиженно заметил, что совет Греи был недостаточно впечатляющ, чтобы дать ему хоть какое-то название.
— Но разве совет не был полон? — обратился я к Бэт.
— Ильбриен уезжает в леса Драрента. Не пожелал вступать в войну.
— А моя мать?
— Отказалась ехать, не увидев тебя.
Я разочарованно выдохнул. О его недовольстве планами азаани слышали, казалось, все, и потому надежда теплилась во мне до этого самого мгновения. Ильбриен был тем старым другом, в чьих объятиях глаза моей матери снова горели жизнью. Я был бы счастлив, зная, что моя семья уехала с ним; опытный тиар сумел бы обеспечить им безопасность в дороге, а в тихих лесах Драрента их от ненастий уберегла бы сама Богиня. Лучший расклад. К сожалению, материнское упрямство с годами не утихло.
— Когда он выезжает?
— На рассвете.
По словам Ариадны, хоть и несколько замешкавшейся перед ответом, в моих глазах еще остался свет, тонкой полоской опоясывающий зрачок. Этого было вполне достаточно, чтобы при виде меня эльфы не разбегались в охватившем их ужасе, и с разрешения Киана я решительно направился к дому, где провел всю свою прежнюю жизнь.
Ариадна хотела составить мне компанию, но отказ был единственным верным ответом. Я знал, что расстрою её, но не был готов объяснять матери столь многое. Самым важным было убедить её уехать; убедить, что моя жизнь настолько примитивна и неинтересна, что нам нечего обсуждать и нечем делиться; убедить, что ей незачем задерживаться, ведь мы обязательно успеем обо всем поговорить. Даже если это будет последним, что я ей скажу.
Увидев три несущихся ко мне личика, я мгновенно растаял. Из глаз едва не катились слезы, и рыдания душили меня изнутри; я настолько истосковался по их безусловной любви, что не мог насытиться запахом солнца, коим были полны ух юные души. Годами я принимал эту любовь как данность, но, только лишившись ее, ощутил, какую огромную часть души она занимала.
— Мы слышали, что ты теперь герой, братец, — гордо заявила Шаэль.
Я стыдливо опустил глаза; на героя я был похож меньше всего.
— Не герой, а тиар, — деловито поправила её Талани.
— Мы так скучали! — хором взвыли они.
Я изо всех сил прижал сестер к груди, покрывая их макушки поцелуями, и они, как и всегда, хохотали, будто бы я делал им щекотно.
Мама с теплой улыбкой дожидалась своей очереди.
— Я знала, что ты вернешься, дитя мое, — прошептала она.
Возвысившись над ней, я запрятал свое счастье настолько глубоко, насколько смог, и сделал взгляд серьезным и резким. От неожиданной перемены настроения мама повела плечами, будто по ее спине пробежали мурашки.
— Ты увидела меня, — подытожил я. — Теперь вы можете ехать.
— Я никуда не поеду.
— Не будь эгоисткой.
Мама будто бы дернулась, чтобы бросить что-то в ответ, но заставила себя сдержаться.
— Я буду сражаться вместе с тобой.
— Чтобы они остались не только без отца, а еще и без матери?
Три облачка беззаботности были слишком заняты хороводом и песней о непоседливом кролике, чтобы прислушиваться к нашему разговору. Мама гулко сглотнула.
— Поезжайте с Ильбриеном, — взмолился я. — И возьмите с собой столько малышей, сколько сможете увезти.
— Думаешь, их так просто отпустят?
— В красках опиши, что жаждущие крови куорианские воины сделают с их детьми, и они посадят их в повозку в ту же секунду.
Мама отвернулась, скрывая волнение и злость, перестраивая тактику; я почти слышал, как ее мысли бегают с места на место. Разрушенные планы были для нее больнее удара меча; она всегда держалась за стабильность и последовательность, будто это могло уберечь ее от неожиданных бед. К несчастью, упрямство не спасало еще ни одну душу.
— Нет, — отрезала она. — Я отправлю детей, но сама никуда не поеду.
Я набрал воздуха в легкие.
— Как пожелаешь, матушка, — прорычал я, проговаривая последнее слово по слогам. — Попадешь под первую же стрелу, став пушечным мясом, кормом для стервятников. Если повезет, может, увидишь кого-то из королевской семьи, раз уж отец ни разу не брал тебя в замок.
— Но я могу быть полезной, не сражаясь! У меня в запасах столько трав и времени, чтобы собрать новые. Я могу…
— Можешь что? Лечить? — перебил я гневно. — Ты столько лет отрицала в себе эти способности, столько лет отказывалась обучаться… Ты не лекарь, мама. И не имеешь права им называться.
— Териат…
— Ты погибнешь. Оставишь девочек сиротами в возрасте, когда они только начинают познавать мир. Тебя не будет рядом, когда они впервые влюбятся, когда соединят с кем-то жизни, когда заведут детей. Ты не узнаешь, если у кого-то из них откроется дар вроде моего, не увидишь, как в их лицах проглядываются папины черты. А если они обезумят, оставшись без родительской любви, они будут винить в этом тебя. Ведь если отец умер по глупой случайности, то ты сделаешь это по своей воле.
Её нижняя губа задрожала. Мне хотелось выплюнуть яд, коим я намеренно напитал свои слова, но вынужденно сглатывал его, позволяя расходиться по телу; лишь я знал, что за женщина прячется за внешней хрупкостью и многолетним эмоциональном упадком.
— Ты так уверен в моей бесполезности, — вздохнула она.
— Я честен. Впервые. С собой и с тобой.
— Но Рири, — протянула мама, и кровь на мгновение застыла в жилах. — Ильбриен присмотрит за девочками. Другое мое дитя будет биться, и я хочу быть рядом с ним.
— В отличие от них, то дитя уже вышло из возраста, когда ему нужна мать.
Мама закусила губу, пытаясь сдержать слезы, но они безутешным ручьем покатились по ее щекам; мне подумалось, что прежде я никогда не заставлял её испытывать нечто подобное. Она отвернулась, направляясь к дому, и, не оборачиваясь, бросила:
— Как пожелаешь.
Я промолчал, понимая, что больше не выдавлю из себя ни звука. Бросать кинжалы слов, намеренно пытаясь манипулировать любимыми через разочарование и обиду, оказалось больнее, чем делать это в гневе. Никогда раньше мне не хотелось так отчаянно возненавидеть свою мать. И никогда раньше я так сильно ее не любил.
