— Куда? — щекастая тетка с рыжей химией на голове чавкает жвачкой.
— Куда-нибудь, где меня не найдут, — тихо шепчу я.
— Ясно, — причмокивает она. — От мужа бежишь?
— Ну, — я сглатываю, — типа того.
— До Владимира, а оттуда, деточка, в Пеньки, — клацает по клавиатуре пальцами с длинными и красными когтями. — Та еще дыра.
В Пеньки так в Пеньки. Я ведь умная женщина, а сесть и подумать не соизволю. Я же могу попасть в такую передрягу, что Родион с его платьями и бельем покажется мне ангелом во плоти, но быть его гостьей-тире-пленницей не хочу. Пусть ищет другую, посговорчивее. Я же сбегу. От него, от себя и низменных желаний в Пеньки. Черт его знает, что меня ждет, но пятая точка просто требует приключений.
В автобусе меня немного отпускает. Рядом сидит благожелательный старичок с седыми усами и называет меня красавицей. Я вежливо улыбаюсь, но не вступаю в диалог и не раскрываю, зачем мне во Владимир и почему я налегке. Я же в бега ударилась и нельзя ни с кем вести беседы.
Автобус останавливается, и я выныриваю из дремоты. Пассажиры обеспокоены, а в салон вваливается Алекс и шипит на испуганного водителя:
— Не кипишуй. Я мадаму одну заберу.
И смотрит на меня.
— Нет! — рявкаю я.
— Да.
Меня тащат к дверям. Я вырываюсь, кричу и прошу о помощи, но никто не вступается за меня. Старичок, который льстил мне витиеватыми комплиментами час назад, выглядывает в окно и говорит:
— Бандиты, что ли, какие?
— Они самые!
— А вот это обидно, — вздыхает Алекс и выволакивает меня на обочину.
Дорогу автобусу перегородили два черных внедорожника, возле которых трутся трое угрюмых ребят.
— Один со мной не справился бы? — выворачиваюсь из рук Алекса и толкаю его в грудь. — Дружков притащил?
— А они для антуража, — обнажает зубы в улыбке и указывает на приземистого мужичка с черными очками на носу, — а этот пас тебя всю дорогу.
Тот с приветствием опускает очки и подмигивает.
— Ну, помогли тебе в полиции?
— Нет! Не помогли! — в отчаянии повышаю голос до визга. — Мне бабуськи помешали!
— Зато заявление о трех горшках герани приняли, — Алекс цедит каждое слово мне в лицо. — Быстро в машину. В Пеньки она собралась!
— Я не хочу возвращаться, — отступаю от него на несколько мелких шажочков. — Родион же… Что он со мной сделает?
— На расчлененку не надейся, — он вытаскивает из кармана пластиковые хомуты. — Я готов утолить чужое любопытство и связать тебя на глазах зевак, но давай обойдемся без этого?
А пассажиры прямо прилипли к окнам и ждут развития событий с открытыми ртами. Бессовестные! Смахиваю со лба локон и с истеричным смешком ковыляю к одному из внедорожников.
— Яна, — окликает Алекс и когда я оборачиваюсь, кидает в меня черным мешком. — Ничего не забыла?
Уже в машине, натянув на голову мешок, понимаю, что не отказалась бы от мороженого, и это плохой признак. Я его ем редко: в моменты, когда хочется удавиться и света белого не видеть.
Глава 9. Великодушие негодяя
Нахожу ведерко мороженого в морозилке огромного холодильника. Поглаживаю пальцами матовый черный пластик, пробегаюсь по золотым буквам, которые обещают мне минуты сладкого наслаждения и дрожащими руками достаю ложку из ящика.
Родион даже не удосужился встретить меня, когда я злая и растрепанная выползла из машины и крикнула, что ненавижу его и чтоб он, подлец, бородой своей поперхнулся. Без ронятия, как ему это удастся, но пусть уж постарается.
Он прекрасно знал, что никуда я не сбегу и играл нечестно. За мной все время по пятам ходил один из его прихвостней, а я, дубовая голова, даже по сторонам не смотрела. Я же поверила, что он дал мне шанс сбежать, а он взял и обманул. Мужикам совсем веры нет.
— Ненавижу, — повторяю шепотом и вскрываю ведро с гримасой ярости. — Меня же в Пеньках ждет светлое будущее. Я бы там в сарае каком-нибудь переночевала.
Откидываю крышку в сторону. Ко всему прочему Алекс забрал у меня паспорт. Я попыталась воззвать к совести, но он сказал, что ему не за совесть платят. Я спросила сколько, а он промолчал, и мне теперь очень любопытно, за какую сумму он продал душу Родиону.
Поужинать мороженым решаю в гостиной, в жутком полумраке, что отлично дополняет мое унылое настроение. Пара ложек сладкого ванильного удовольствия, и ко мне на огонек заглядывает хозяин этого дома. В одном халате и красуется членом, от которого бы любая юная и не очень барышня потеряла бы дар речи, а, может, и сознание.
А дальше я убегаю, впечатленная до глубины души размерами и красотой Родиона. Хочу в Пеньки, подальше от извращенца, который ловким захватом жестоких пальцев за сосок лишает голоса. А про руку под подолом и стальных тисков на клиторе и говорить нечего. Как он ловко, без лишних неуклюжих поисков, отыскал за мгновение то, мимо чего вечно промахивался Сергей в редких попытках меня возбудить.
Стою перед зеркалом в узком бежевом платье и нервно приглаживаю ладонью правый рукав. Я была готова к тому, что Родион пойдет дальше пронырливых пальцев. И хотела этого. Желание мое кипело под крышкой стыда и страха и когда было готово вырваться потоком, мне напомнили о Сергее. Благодарить ли мне его или винить?
— Яна, Родион ждет в кабинете, — Алекс заглядывает в спальню.
— Сергей уже тут? — смотрю на него через зеркало.
— Скоро будет.
— Он цел?
Алекс молча отходит в сторону и ждет, когда я выйду из комнаты. Он стал свидетелем, как Родион со стояком облапал меня у стены, а на лице ни тени смущения, словно его босс каждый день на его глазах зажимает пленниц с гнусными намерениями.
Поднимаемся на третий этаж, и Алекс указывает на одну из закрытых дубовых дверей. Вхожу без стука с гордо поднятой головой в просторный и мрачный кабинет, фотография которого стала бы отличной иллюстрацией для романа про злодея-англичанина: панели из темного дерева на стенах, два кресла, обитые натуральной кожей перед массивным столом, плотные темно-зеленые шторы на окнах и диванчик у стены. И еще ковер, в густом ворсе которого утопаю каблуки туфель. Воздух напитан запахами древесины и сладкого пряного табака.
— Сердечко трепещет перед встречей с мужем? — Родион развалился в кресле за столом с сигарой в пальцах и выдыхает густое облако дыма.
Он избавился от халата и тоже успел принарядиться в серый твидовый костюм-тройку. Хорош черт, если не думать о его члене, что портит весь элегантный образ холеного красавца с аккуратно уложенной бородой. Хотя его звериную похоть выдают еще глаза. Они горят недобрым огнем и буравят мое лицо.
— Трепещет, — соглашаюсь я и сажусь в кресло.
Вновь медитативно смакует дым и выпускает три призрачных колечка к потолку.
— Почему именно Пеньки?
— Не было времени на обдумывание маршрута.
— И чем бы ты там занялась?
— Коров доила.
— Ты умеешь? — вскидывает брови.
— Нет.
— А я умею. Главное — правильно ухватиться за соски вымени, — стряхивает пепел в бронзовую пепельницу, не отрывая взгляда от моего лица.
К щекам приливает кровь, и мне кажется, из ушей повалит пар, настолько я разгневана и смущена одновременно.
— Я тебе не корова.
— Что тебя натолкнуло на мысль, что я считаю тебя коровой, Яночка?
Я не успеваю ответить. В кабинет буквально за шкирку втаскивают Сергея и швыряют на свободное кресло рядом со мной. Прижимаю руку ко рту. Он грязный, небритый, с кровавыми разводами на лице и оплывшим левым глазом. Брюки на нем мятые, пыльные, в пятнах и колючках репейника, а рубашка порвана и лишена нескольких пуговиц.
— Яна… — хрипит он. — Яночка…
Сердце сжимается от жалости, брезгливости, и я перевожу взгляд на двух уродов, что отряхивают руки.
— Вы его избили.
— Он сопротивлялся, — рявкает один из них, и Сергей вздрагивает, втягивает голову и опускает лицо.
— Свободны, — Родион лениво покачивается в кресле.
