Сильный, напористый и уверенный. Я в его руках такая слабая и маленькая. Вцепившись в его запястья, стою на цыпочках и пытаюсь оторвать его руки от лица. Самообладание тает с каждой секундой, и вот-вот поддамся горячей настойчивости. Уловив мое намерение цапнуть его за язык, Родион отшатывается, и в следующую секунду оказываюсь прижата к столу.
Я даже не сообразила, когда он успел меня развернуть, нагнуть, настолько он точен и ловок в своих движениях. Вскидываюсь, а Родион больно хватает меня за волосы, прижимается сзади. Чувствую сквозь ткань его восставший член, и цепенею, когда тяжелая ладонь наотмашь бьет меня по правой ягодице:
— Тихо!
Он не выпустит меня, пока не получит желаемое, а мое возмущение тает под теплой ладонью, что поглаживает попу и спускается по бедру. Подцепив пальцами край узкого подола, медленно задирает его, и я взбрыкиваю. Слабо и неуверенно. Лишь для приличия, а Родион в ответ для порядка дергает за волосы. Его грубость отзывается во мне клокочущим стоном и требовательным теплом между ног.
Ловкие пальцы юркают под ластовицу трусиков, сдвигают ее в сторону, и я вскрикиваю от решительного толчка, что заполняет меня до краев и растягивает болезненным удовольствием. Родион не дает мне опомниться и буквально вколачивает в стол, жестоко удерживая за волосы. Никакой нежности, ласки. Только животная похоть и резкие неистовые рывки, на которые я отвечаю стонами и криками, захлебываясь в бурлящем потоке желания. Оно сжигает все мысли, стыд и страх и подчиняет тело инстинктам.
Мышцы схватывают судороги, и я верещу под рык Родиона, ослепленная вспышками удовольствия. Он прорывается через спазмы, и я чувствую, как пульсирует его член, мягкими толчками извергая густое семя. Тянет за волосы на себя, стискивает в удушающих объятиях и вжимается в меня в последних рваных фрикциях, продлевая затухающий оргазм.
В нахлынувшей слабости оседаю на пол к ногам своего пленителя и роняю голову на грудь. Родион отступает и падает с тяжелыми и шумными вдохами и выдохами в кресло. В тишине шуршит ширинка, и я закрываю глаза. У меня нет сил, чтобы встать и покинуть кабинет, поэтому пусть меня защитит темнота.
— Ты очень громкая.
Выныриваю из омута неоформившихся и блеклых мыслей и недоуменно смотрю на самодовольного Родиона. Медленно моргаю, с трудом вникая в смысл сказанного, и сипло отвечаю:
— Извини.
— Если за что тебе стоит извиниться, так это за побег.
— Нет. За это я извиняться не буду, — облизываю пересохшие губы. — Я боролась за свободу.
— Но я ведь неравный тебе соперник, Яна.
Встаю и под осоловевшим взглядом Родиона оправляю юбку:
— Да, верно. И тебе стоило бы играть с равными тебе, а не забавляться с той, у которой был вариант лишь сбежать от тебя в Пеньки.
— И это очень грустно, Яночка.
Беседа наша неконструктивна и не имеет никакого смысла.
— Грустно то, что я буду раздвигать перед тобой ноги ради ублюдка, за которого мне не повезло выйти замуж.
— Я дал тебе выбор.
— Хреновый, мать твою, выбор!
— Но ты его сделала. И прекращай тут истерить, как девочка-подросток. Это утомляет.
Вздрагиваю, как от жестокой оплеухи. А Родион прав. Мои попытки донести до него, что разыгранная им ситуация отвратительна, выглядят истеричными капризами. Я пять минут назад визжала в его руках, как развратная потаскуха, и сейчас выворачиваюсь, чтобы обелить себя.
— Две недели? — уточняю я.
— Да.
— Я могу идти? Или мне еще отсосать тебе, чтобы пожелать доброй ночи?
— Я бы был не против, — Родион в спокойном умиротворении смотрит мне в лицо, — но у тебя сегодня день был полон эмоциональных потрясений и тебе стоит отдохнуть.
— Какой ты заботливый.
— Не со всеми.
— Так мне повезло?
— Определенно.
Раз мне позволили уйти, то я ухожу. На носочках, чтобы не топать каблуками по ковру. Будь моя воля, я бы с удовольствием исчезла, растворилась и прекратила свое существование.
Молча выхожу в темный коридор. На лестнице приваливаюсь к стене и прячу лицо в ладони. Одно предательство за другим, и у меня нет возможности пережить подлость мужа в истерике и громком скандале. Вместо этого я буду ублажать богатого мерзавца, который преподнес слишком жестокий урок жизни: я выбрала в спутники не того человека.
— Папа! — долетает задорный девичий голос. — Па! Папуля! Я дома!
Глава 11. Настенька и пленница
Спускаюсь на первый этаж. В холле перед раскрытым чемоданом сидит на корточках хрупкая чернявая девица лет двадцати, не больше. Рваные джинсы, цветастая футболка, темные волосы до плеч. Яростно перебирает вещи, с радостным возгласом выуживает фигурку фарфорового ангелочка и протягивает ее мрачному Алексу:
— Как увидела этого пупсика с крылышками, так о тебе подумала, — с таким восторгом улыбается, что у меня самой уголки губ вздрагивают в умилении. — Скажи, один в один. Он такой же сердитый. И носик кривоват. Видать, тоже прилетело однажды от кого-то на небесах.
— Спасибо, — лицо у Алекса обескураженное и бледное. Вертит в пальцах ангелочка и медленно моргает. — Красота.
Подарки приятно получать каждому. Замечаю в его глазах чистую и незамутненную благодарность.
— Папа! — вскрикивает девица и удивленно замолкает, когда видит меня, а затем энергично вскакивает на ноги и широко улыбается. — Здрасьте! Я Настя! А ты?
— Яна, — едва слышно представляюсь я.
Настя кидает хитрый взгляд карих глаз на Алекса, который прячет ангелочка в карман, и решительно шагает ко мне:
— Какой сюрприз!
И заключает в теплые и дружеские объятия. Жалобно смотрю на Алекса, который в ответ пожимает плечами.
— Неужели мой старик завел даму сердца? — Настя с восторгом заглядывает мне в лицо. — Вечно от меня все скрывает! Я ведь у него спрашивала, завел кого или нет, а он бу-бу-бу в ответ.
— Я не дама сердца, — блекло шепчу я.
— А кто? — она отстраняется, придерживая меня за плечи.
— Она моя пленница, — сверху доносится строгий голос Родиона, — на две недели.
— Папа! — в радости взвизгивает Настя и бросается к отцу, который крепко и со смехом обнимает ее. — Па!
Как-то мне очень неловко, поэтому я тихо и без лишнего шума переступаю несколько ступеней в желании скрыться в своей комнате, но Настя рявкает:
— Стоять! — а потом в возмущении всматривается в лицо Родиона. — В каком смысле пленница?
— В самом прямом, — он улыбается, а затем сердито щурится. — Почему ты здесь? Я тебя не ждал.
Получилось довольно грубо. Я бы обиделась, если бы меня с такими словами встретил отец после долгой разлуки.
— Соскучилась, — Настя спускается на несколько ступеней. — Я тебе сувениров привезла.
— Иди, — Родион повелительно кивает мне, и я преодолеваю еще три ступени.
— Реально пленница? — тихо переспрашивает Настя.
— Да.
— Немедленно освободи ее! — Настя повышает голос, и я загнанно оглядываюсь на нее.
Ты же моя хорошая. Как такое милое дитя уродилось у Родиона? Это же несправедливо. Если кого он и мог воспитать, то только такого же самовлюбленного монстра, а не глазастую красавицу, преисполненную досадой и негодованием.
— Лишать людей свободы — плохо! Папа! Ты чего?
— Ты бы меня предупредила заранее, что приедешь, — Родион прячет руки в карманы брюк.
— Или это у вас игры такие? — Настя переводит подозрительный взгляд на меня.
— Боюсь, что нет, — я слабо и криво улыбаюсь.
— Алекс! — Настя оборачивается на молчаливого верного слугу Родиона. — Это же шутка, да?
Тот качает головой, и Настя, уставившись на отца, озадаченно чешет ноготками висок. Вздыхаю и поднимаюсь еще на несколько ступеней.
— Подожди! — она подскакивает ко мне, хватает за руку, а затем закрывает меня грудью, когда Родион разворачивается в нашу сторону. — Я не одобряю твоих действий, папуля. Так нельзя.
Голосок дрожит от гнева и досады.
