— Дак это у вас не от цветов дыхание сбивалось, — поддела Никитична, зайдясь смехом на всю палату.
Влада и себе заулыбалась, лукаво стрельнув глазками на серьёзного Лёшку. Что-то он сегодня без настроения.
— Может, прогуляемся? — переложила цветы на койку. — А то снова допекут расспросами, — перешла на шепот, косясь в сторону развеселившихся старушек. Лежат тут, значит, с переломами, а ржут и травят шуточки так, словно на курорт приехали.
Лёшка согласно кивнул и повез Владу на улицу.
Пару дней лил дождь, не получилось дышать свежим воздухом. Потом у него был завал на заводе. Два дня подряд приезжал в полночь, не рискуя потревожить её сон телефонным звонком. Так и уезжал ни чем, будучи в состоянии полного опустошения. Радовало, что хотя бы сегодня получилось вырваться, да и погодка солнечная, располагала к прогулкам.
— Ну как ты тут, ещё не рехнулась? — пошутил наиграно, выезжая на мощеную аллею. Всегда один и тот же вопрос, но именно он становился той движущей силой, сметавшей возникшее напряжение. Это их первый нормальный разговор. Не таясь, без посторонних. Когда можно выговориться, не оглядываясь по сторонам.
Несмотря на жару, Влада прикрыла ноги теплым пледом, и ответил в том же духе:
— Даже не знаю. Порой всё же хочется выброситься в окно, но сам понимаешь, первый этаж, шансы минимальные.
Лёшка натянуто рассмеялся, пряча за улыбкой потухший взгляд, и свернул к ближайшей лавочке. Присев, вытянул длинные ноги, с облегчением откинувшись на деревянную спинку, и прикрыл глаза, чувствуя под веками неприятное жжение.
— Лёш, ты чего? — Подалась к нему Влада. Прикоснулась подушечками пальцев к рассекающему бровь плотному шраму и вопросительно посмотрела на уставшее лицо. — Всё хорошо?
— Да, — ответил, не открывая глаз.
Пока он так сидел, Влада с жадностью рассматривала его, отмечая произошедшие изменения. Пожелтевший синяк практически сошел на нет, ссадины приняли более приемлемый вид, перестав ввергать её в шок, а вот семидневная щетина так и напрашивалась за замечание. Но молчала. Видно же, что устал. Насколько поняла со вчерашнего разговора, ещё и Варланов уехал, оставив его сам на сам с обозленным после смерти Олега шакальем.
— Не обманывай, — погладила мужскую щеку, наблюдая за трепещущими ресницами. — Я же вижу, что что-то случилось.
Даже не видела. Чувствовала. Смотрел на неё иначе. Не так, как всегда. Помнится, в самом начале так смотрел: то ли с сожалением, то ли с грустью. Закрылся от неё. И, кажется, она догадывалась, в чем причина.
— Не бывает нерешенных проблем, Ладусь, — вздохнув, посмотрел на неё с улыбкой. — Просто задолбался.
Ну-ну, так она и поверила.
— То, что случилось, не твоя вина.
— А чья? Твоя?
— И не моя, — накрыла его руки своими, подбирая правильные слова. — Я тебе даже так скажу: если бы не ты, кто знает, чтобы со мной случилось в будущем.
Лёшка хмыкнул.
— Нет, Лёш, подожди. Почему ты сразу так реагируешь? Вот представь, что мы так и не встретились. Что Олег довел начатое до конца, настроив всех против Павла Олеговича. Что тогда было со мной?.. Молчишь? Я скажу… Никто бы за меня не заступился. Так же само перехватили бы, бросили в багажник и увезли как можно дальше, не упустив возможности ещё и изнасиловать. Я бы не выдержала, сразу тебе говорю. Я не Вика. Терпение — не мой конёк. Но если ты начнешь винить себя — я тоже буду. Поверь, у меня большой опыт. Не надо так со мной. Пожалей. Тот, кто виноват — уже мертв.
Её голос дрожал, в горле першило. Это перед ним она такая боевая. Смелая. Переполнена решительностью и хладнокровием. Да и как иначе? Стоило только дать слабину — как всё, прощай выдержка, привет депрессия.
Лёшка слишком упрямый. Она должна попытаться переубедить его в обратном. Не осталось ничего, чтобы могло помешать их счастью. Уже нет. И выстраивать вокруг себя стену отчуждения она не позволит. Слишком высокая цена заплачена.
Неосознанно всхлипнула. Не собиралась плакать. Хватит. А они, слёзы, всё равно сжали грудную клетку, сдавили горло, требуя освобождения.
— Я хотела его смерти… — прошептала с надрывом, боясь, что её признание услышит кто-то ещё. — Лёш, веришь? Мне ни капельки не жаль. Я не узнаю себя… Я плохая, да?
Подавшись к девушке, Гончаров не выдержал и, подняв её с кресла, пересадил к себе на колени. Утратившие чувствительность ноги безвольно повисли вдоль его ног, поэтому пришлось развернуть её к себе лицом и закинуть их назад, за спину. С непередаваемым облегчением зарылся лицом в густые волосы. Дышал, а надышаться не мог. Всё не верилось, что обошлось. Что вот же она: живая, теплая, трепещущая. Что дышит вместе с ним одним воздухом.
Влада прижалась грудью к мощному торсу, обняв Гончарова за плечи, и по привычке уткнулась носом в изгиб крепкой шеи.
— Конечно, нет. Разве ты можешь быть плохой? Такова жизнь. Олег не заслужил твоей жалости. Он собирался продержать тебя взаперти до ночи, ставя под удар твое здоровье, приставил к Вике пистолет, отдал приказ убить Максима. По-твоему, он заслуживает на жалость?
Чувствовал её дрожь, слабость, хрупкость и потому неистово обнял, окольцевал сильными руками, словно боялся, что снова исчезнет. Прижал так, что Влада охнула, но не отстранилась. Соскучилась по нему сильно. По запаху его табачно-тёрпкому. По жару кожи и ощущению защищенности. Так бы и сидела, не размыкая объятий, лишь бы не уходил, не оставлял сам на сам с пережитым кошмаром.
— Ты не понял, — возразила мягко, слегка отстранившись.
— Да нет, Влада, это ты не поняла. В нашем мире — это в порядке вещей. Это норма. Да, она жестокая, но по-другому никак. И люди, которые окружают нас, они не меняются. Олег оказался загнан в угол, там и так всё было ясно: или он вас, или я его. Ожесточиться в ответ на жестокость — нормально, понимаешь? Не грузись из-за этой твари, не рви душу.
Влада лишь кивнула, соглашаясь. Было больно говорить о произошедшем, заново всё переживать. Даже вспоминать боялась. Лёшка чувствовал её отстраненность, частые скачки настроения. Хотел помочь, да как тут поможешь? Как только подводил тему к её пребыванию наедине с Турским, Влада сразу замыкалась. На вопрос о насилии отрицательно мотала головой, но ведь чувствовал, было. С*ка. Пускай не физическое, но было. Тело быстро забывает причиненную боль, а вот душа… с ней сложнее.
Чувствовала себя испачканной его девочка. Всё-таки прикасалось к ней та падаль. Трогало. Не передать словами, что испытывал, поглаживая её спину. Зверел, метался в дикой агонии, не имея возможности выплеснуть накопившуюся злость. Как только видел её в этом грёбаном инвалидном кресле, так и задыхался от безысходности.
— До сих пор не верится, что Вика помогла мне, — поставила Влада точку в непростом разговоре, переключившись на не менее важную тему. Не одну ночь думала об этом, проигрывая на повторе и Викин взгляд, и неподдельную, как ей казалось, тревогу.
— Не забывай, она действовала в своих интересах. У нас с ней был уговор.
— Думаешь, она всё так же ненавидит меня?
— Думаю, — вздохнул Лёшка, отводя взгляд в сторону, — Вика и сама не знает, что за чувства испытывает к тебе.
Влада задумалась: возможно, он и прав. Будь всё иначе, сестра обязательно бы навести её перед отъездом, не уехала, не попрощавшись. Не стоило ждать от сестры разительных перемен. Им просто неоткуда взяться.
— Ладка-а-а… — протянул Лёшка сдавленно, целуя девушку в манящие губы, — всё у нас будет за*бись. Ты только выздоравливай поскорее.
Влада несмело ответила, а потом, распаляясь под сильными руками, позволила проникнуть глубже, сплетаясь с её языком в чувственной ласке.
Как же она нуждалась в этом. Боялась, что в таком положении не сможет вызвать желание, только жалость, но участившееся дыхание Гончарова, его жадные дерзкие руки считали иначе. И не смущало его ни её состояние, ни снующий туда-сюда медперсонал. Было похрен. Лишь бы почувствовать её отдачу, насладиться чуткой отзывчивостью.
