— Кажется, я не напугал тебя, а разозлил.
— Угадал, — показываю на папку, которая по-прежнему лежит под его широкой ладонью. — Что там? Ты хотел мне что-то показать в доме, это оно?
— Сперва ответь мне, почему ты доверяешь ему? — Кирилл указывает на Итана. — Совершенно незнакомому мужчине…
— Кирилл.
— Ты не знаешь ни его прошлого, ни его мотивов, — он грубо перебивает меня, опаляя живой эмоцией. — Он мог оказаться кем угодно.
— Мы не будем говорить о доверии.
— Ты села в его машину.
— Черт, Кирилл, ты взялся за психоанализ? — скептический голос Итана снимает возникшее напряжение. — Люди в панике плохо соображают и тянутся к первой протянутой руке.
— Вот именно. Ты в большой опасности, Александра. Пусть ты не доверяешь мне, но это не повод доверять первому встречному. Мне пришлось караулить тебя на парковке и применять силу, а Итан лишь открыл дверцу машины.
— Тебе не кажется, что в этом есть твоя вина, — огрызаюсь.
— Моя вина будет, если тебя найдут мертвой на пустыре. И я себе этого не прощу, можешь не сомневаться.
— Можешь не мучиться даже в таком случае, я тебе разрешаю.
— Видишь? — Кирилл кидает вопрос Итану и резко отворачивается прочь, теряя всякий интерес к моей персоне. — Поэтому я действовал, как действовал. Это не работает по-другому, либо контроль, либо бесконечные дебаты.
— Но Саша права, это ее жизнь.
— Представь на ее месте пятилетнего ребенка…
— А еще лучше слепого, — я не могу больше терпеть происходящий бред и рывком поднимаюсь на ноги, — слепого пятилетнего ребенка.
Я решаю уйти. Здесь не будет диалога, он приехал не разговаривать, а издеваться.
* * *
Не знаю, чего он добивается, и есть ли в его голове вообще план? Или Кирилл просто развлекается, а кожаная папка набита пустыми листами… на столе может лежать обычная наживка.
Мне отмеряют целых два шага, прежде чем Кирилл выбрасывает руку и ловит мое запястье, до боли сдавив его между пальцами.
— Ты так смотришь на меня… Я безумен по-твоему? — произносит Кирилл с нажимом, смотря на меня снизу вверх.
— Отпусти меня.
— Я могу быть безумным, если тебе так удобнее.
— Кирилл, тебя несет, — Итан осторожно оглядывается по сторонам.
— Я вооружен.
— Ты совсем…
Итан не заканчивает фразу, обрывая себя обреченным выдохом. А Кирилл дает прекрасную возможность вспомнить, сколько лютой силы в его руках. Он резко и умело притягивает меня к себе, так что я за мгновение оказываюсь на лавке рядом с ним, уткнувшись плечом в мужскую грудь и завернувшись в его руки всем корпусом.
— Ответь ему, я совсем или нет? — Кирилл шумно и рвано дышит, сковывая мои рывки на свободу. — Мне плевать, вы же теперь решаете, как будет. Можете поднять крик, начать истошно звать на помощь. Вперед.
— Нет, у нас будет обычная драка, — Итан поднимается во весь рост. — Давай выйдем.
— Не намахался?
— И никакого оружия, ты даже не пьян для такого дерьма.
— Видишь, он не верит, что я сумасшедший, а он давно меня знает. И он умный.
Кирилл отпускает меня, после чего поднимается на ноги и кивает Итану.
— Пойдем, — бросает он хрипло и чуть отодвигает стол, чтобы протиснуться мимо меня.
Штормовая волна вдруг сходит, а мужчины молча уходят. Хотя Итан на прощание зажигает красноречивый взгляд «ты в порядке?», и, получив мой кивок, бредет дальше за другом. Я же успеваю прочитать на напряженном лице Итана все те же вопросы, что сейчас стучат в моей голове.
Что это было?
Зачем?
Что дальше?
Хотя нет, я не буду больше ничего обдумывать! Вспоминаю свой недавний порыв, тоже поднимаюсь с места и оглядываясь в поисках второго выхода. На меня внимательно смотрит парочка из-за углового столика, все же наши чудаковатые телодвижение приковали внимание, и я чувствую себя забавной обезьянкой на сцене, а сверху бьет ослепляющий прожектор. И пусть так, нас запомнили, к тому же Итан говорил, что кассир решил, что он пьян… Господи, это даже смешно! Я отмечаю спасительные мелочи, хотя могу своими ногами подойти к любому в зале и попросить о помощи. И телефон Итана по-прежнему у меня в кармане.
Что со мной не так?
Вот верный вопрос.
Я нахожу второй выход, стеклянная дверь в другом конце выдает себя пожарной табличкой exit, но там заперто в честь ночных часов. Интересно, Кирилл заметил это? Поэтому согласился оставить меня здесь?
Он же любит все контролировать… хотя иногда допускает осечки. Я замечаю, что он забыл папку, из-за чего зло выдыхаю и опускаюсь на прежнее место, подтягивая ее к себе. Металлическая молния не капризничает, несмотря на мои нетерпеливые рывки, за которыми едва поспевает язычок. И я едва сдерживаю нервный смех, когда заглядываю внутрь.
Черт возьми, я угадала! Он врет и погряз в собственном вымысле!
В папке нет ничего, только скомканные куски белой бумаги для объема. Я сгребаю их на стол и вспоминаю мамины руки. Вспышкой приходит воспоминание из старых времен, когда она рвала газетные листки и набивала ими зимнюю обувь. Заполняла пустоты. Неужели, Кирилл занимается тем же самым? Заполняет опустевшую жизнь как может… с помощью странного расcледования, поиска совпадений и, черт возьми, меня.
— Я могу убрать?
Чужой голос заставляет очнуться и найти рядом девушку в форме заведения. Она испытующе смотрит на меня, как будто ее предложение всего лишь повод подойти, как и желтая тряпка, зажатая в ладони. Я вновь смотрю на мусор из скомканных клочков и киваю.
— К черту, — ладонями собираю листки, сгребая их на поднос.
Но вдруг осекаюсь, когда замечаю черные чернила на самом краешке. Точно, не показалось, на другом тоже. Они не пустые, нет… Это смятые записки.
— Оставьте меня, пожалуйста, — поспешно отворачиваюсь от взгляда официантки, в котором аварийной строчкой горят нехорошие мысли на мой счет. — Я уберу сама.
Глава 10
Я беру записки в руки и читаю их по одной.
«Три комнаты и чердак, но там большой навесной замок. Я не буду даже трогать его, пытаться как-то открыть, на замке останутся зацепки, и он заметит».
«Я считаю дни, пока немного — шесть, но надо придумать, как отмечать их, чтобы не сбиться».
«Холодно».
«Странно, как всё быстро меняется. Я ведь приезжала сюда раньше по своей воле, и мне нравился запах дерева, мягкий свет, темная мебель».
«Он так уверен в себе и во всем, что делает. Он был абсолютно уверен, что я никому не расскажу, не оставлю адрес или хотя бы упоминание о нем. Ведь он рисковал… Или нет? Он, наверное, видел меня насквозь».
«Надо писать короче. Большие записки трудно прятать».
«Он нашел. Заставил показать все, прочитал и сжег некоторые. Но разрешил мое баловство, только без имен и его описаний».
«Я по-прежнему пишу и прячу записки по дому. Под плинтус, в щель двери, под обивку. Обживаю дом как могу».
«Из проехавшей машины прогремела музыка. Здесь обычно одна тишина».
«Он сказал, что перережет мне горло».
«Я нашла способ. Кухонные шкафы украшены маленькими треугольниками из металла. Я переворачиваю на другое ребро по одному каждый день и так веду свой календарь».
«В ванной начал течь кран, и звук воды очень раздражает по ночам. Кап-кап. Кап-кап».
«Я плакала всю ночь и не могла себя успокоить. Ничего не помогало. А теперь я боюсь, что он вдруг приедет и увидит меня такой, с красным опухшим лицом».
«Подарок. Он привез две тарелки, настоящие, а не одноразовые из дешевого пластика. Очень красивые».
«Тянет костром».
«Он был нежен, он мягко целовал и касался. И мне было хорошо… Как прежде с ним».
Я не дочитываю, потому что чувствую, что вот-вот не смогу сдержать слезы. Каждая строчка отдается глубоко внутри, и хуже всего от сухого лаконичного слога. Словно незнакомая мне девушка писала о чем-то обыденном, возможном в привычной жизни. Как запись в девичий дневник, где-то между красивыми наклейками и полосками разноцветных фломастеров.
