— Он крепкий, папа. Типа, мускулистый. Он, наверное, мог бы прыгнуть оттуда и разорвать тебе глотку.
Папа вздыхает, разочарованно качая головой.
— Я всего в нескольких секундах от того, чтобы отречься от тебя. Эта собака — самая милая, добрая, нежная маленькая душа, которую я когда-либо… дерьмо! Святое дерьмо! Ты это видела? Он, бл*дь, рыпается на меня! Да ещё и рычит!
На один короткий, невероятный миг отец прижимает руки к горлу, как будто действительно думает, что собака собирается сомкнуть свои челюсти вокруг его шеи и загрызть до смерти. Но опускает руки, как только замечает, что я ухмыляюсь ему.
— Слушай, я не виноват. Ты бы видела его в приюте. Такой милый, лежал на спине и смотрел на меня грустными глазами из своей тюрьмы, — подчеркивает папа для пущего эффекта. — Я думал, что делаю ему одолжение, забирая домой. Он не проявлял ни одной из этих убийственных наклонностей, пока я не внес его в дом, подальше от холода и ветра, и входная дверь не закрылась за моей спиной. А потом словно щелкнул переключатель, и он превратился в маленького разъяренного психопата. Я не могу попасть в свой кабинет, Сильвер. Завтра утром мне придется отвезти его обратно в приют.
— Поступай как считаешь нужным, — пищу я, стараясь замаскировать смешок.
— Грубо, Сильвер. Очень грубо. Да что с тобой такое, а? Он ни за что не сможет вернуться в приют. Собак, которых возвращают обратно, просто убивают. Их считают проблемными. Ты хочешь, чтобы они убили Ниппера?
— Ниппер (прим.с анг. - Кусака)? Ты называл его Ниппер?
— Ему уже шесть лет. Кто-то еще давным-давно назвал его Ниппер. Он уже к нему привык. Я ведь не могу постоянно менять имя собаки только потому, что так она не звучит…
— Кусаче? — предлагаю я.
— Ну да, конечно. На самом деле он никого не кусал. Пока. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно. Они ведь должны говорить о таких вещах, когда ты забираешь собаку, верно?
Я присаживаюсь на корточки, роюсь в мешке с собачьими лакомствами, которые папа купил для дикого маленького ублюдка, достаю одно в форме маленькой кости и осторожно протягиваю собаке.
— И что это за порода такая? Он похож на миниатюрного бегемота с мехом. Очень много меха.
— Они не знали, — признается папа. — Сказали, что думают, что он какой-то терьер. Может быть.
Быстрые темные глаза Ниппера устремляются на меня, и он рычит, снова обнажая зубы. Я бросаю ему угощение, и оно падает к его лапам. Он отскакивает назад, раскидывая лапы в разные стороны, пока карабкается по полу, прижимая уши к голове, затем поворачивается хвостом и, скуля, убегает на кухню. Я хихикаю, выпрямляясь и отряхиваю руки о джинсы.
— Слушай... а ты уверен, что это вообще собака? Да и зачем такие хлопоты? Мы оба знаем, что это какая-то странная попытка взбесить маму.
Папа потирает затылок, внезапно сосредоточившись на лампе, висящей у него над головой.
— Господи, я и понятия не имел, насколько пыльной стала эта штуковина. Думаю, нам скоро понадобится уборщица, малышка.
— Папа. Мне стыдно за тебя. Твоя тактика избегания требует серьезной работы. Просто признай это. Ты взял собаку, потому что у мамы аллергия на них, и ты хочешь сделать ее нахождение здесь как можно более невыносимым.
— Твоя мать съехала больше месяца назад, Сильвер. У меня никогда раньше не было собаки, потому что я не мог ее иметь. Теперь могу. Я не вижу в этом ничего плохого. Я не пытаюсь сделать так, чтобы ей здесь было неудобно. Сейчас я вообще даже не думаю о ней. Это больше не ее дом. У нее есть свой собственный дом. Она может там не заводить собаку.
Черт. Я должна была подумать об этом немного больше, прежде чем говорить о маме. После того, как я села и рассказала родителям о том, что случилось со мной на весенней вечеринке Леона, все стало плохо. Очень, очень плохо. Мама была в истерике, а папа... я никогда раньше не видела его таким разъяренным. Он все ещё не перестает злиться, потому что я до сих пор не назвала ему имена парней, которые напали на меня и изнасиловали в той ванной. Тогда я еще не была готова расстаться с этой конкретной информацией, и я до сих пор не готова расстаться с ней. Я просто не могла вынести мысли о том, что мой отец отправится в ночь, чтобы найти монстров, ответственных за то, что они причинили мне боль и причинит им ответную боль, потому что я видела, что он хотел этого. Я увидела его убийственный взгляд и поняла, что должна дать ему время успокоиться, прежде чем выдам их личности.
Спустя неделю мама села рядом с папой и призналась, что изменяла ему со своим боссом в течение последних шести гребаных месяцев. Позже, после того как папа разбил стеклянный кофейный столик в гостиной и скосил почтовый ящик соседа, уезжая на бешеной скорости из дома, она с грустью сказала, что секреты съели нашу семью заживо, и теперь нам ничего не остается, кроме как быть честными друг с другом и посмотреть, что можно будет починить, когда весь дым и мусор развеются. В тот же вечер она съехала и забрала с собой Макса.
Это было очень странно. Она даже не спросила, поеду ли я с ней, как будто уже знала, что нет никакого смысла даже задавать этот вопрос. Я всегда бы выбрала папу, потому что папа был моим человеком, а я — его. Я не знаю, когда мы с отцом создали нашу маленькую причудливую коалицию, но теперь, когда мамы нет, а Макс приезжает только на выходные, я понимаю, что мы с папой уже какое-то время выступаем против всего мира. Ужасно признаваться в этом, и я никогда бы не сказала этого вслух, но... на самом деле для меня все не так уж сильно изменилось.
Все изменилось для папы. Он проснулся однажды утром, зная, что его школьная возлюбленная любит его, и дом, который они делили, был полон счастья. В тот же вечер он узнает, что его дочь месяцами скрывала от него нечто совершенно ужасное. А потом, в довершение всего, его жена отвела его в сторону и сказала, что она трахалась с другим парнем за его спиной.
Это кого угодно свело бы с ума. Мои страдания, боль и обида заставили отца чувствовать себя слабым и пронизанным чувством вины, как будто он не смог защитить и позаботиться обо мне. Мамино предательство заставило его почувствовать себя наполовину мужчиной. Он чертовски хорошо скрывает это, но я знаю, что это самая низкая точка в его жизни. Если он хочет спасти собаку, даже такую злобную и потенциально бешеную, как Ниппер, то кто я такая, чтобы стоять у него на пути?
Я не извиняюсь за то, что затронула тему измены его жены. За последний месяц я поняла, что, когда случается что-то плохое с человеком, которого ты любишь, слишком легко днями ходить вокруг на цыпочках, съеживаясь и извиняясь, когда ты затрагиваешь случайные упоминания и трудные темы, и акт постоянного извинения становится одновременно утомительным для тебя и раздражающим для другого человека. Мы с папой своими извинениями довели бы друг друга до безумия.
Вместо этого я хлопаю его по руке, кивая головой в сторону кухни.
— Как думаешь, мы сможем заманить его в ловушку, если зайдем с двух сторон? Ты закроешь дверь в гостиную, а я в коридор.
Цвет исчезает с папиного лица.
— Зачем? Мы что, помещаем его туда на карантин и списываем кухню как запретную зону? Потому что, если так, то мне нужно спасти кофеварку. Я могу выжить без многих вещей, но кофеин не входит в их число.
— Я вообще-то думала, что мы могли бы пойти к Гарри и заказать немного тако.
Он хмурится.
— Сегодня не вторник.
— Ты можешь есть тако и в другие дни недели, пап.
— Чушь.
— Не будь таким несчастным. Тебе пора побриться. Ещё тебе пора выходить из дома. — Я стою позади него, положив руки ему на лопатки, подталкивая к лестнице.
— Хорошая попытка, малышка. Если ты помнишь, то я отрастил эту бороду еще до апокалипсиса. Я не буду бриться.
— Черт, стоило попытаться.
Он неохотно поднимается на нижнюю ступеньку лестницы.
— На самом деле мне не хочется к Гарри, Сил.
— Давай. Это будет очень весело. Я угощаю.
