Управительница как будто мысли услышала — явилась с какой-то амбарной книгой в руках.
— Прошу прощения, господин Вебер, — сказала она. — Мне придётся заказать ещё дюжину-другую корзин и салфеток, потому что нам не возвращают ни то, ни другое. И подозреваю, что не вернут. Или просто сказать Веснушке, чтобы не уходил, пока не получит их обратно?
Вебер лениво махнул рукой: «Заказывайте», — а Лотту дёрнуло спросить, о каких корзинках речь.
— Когда вас приглашают в гости, — недовольно ответила управительница, — я всегда ещё с утра посылаю вашим родственникам бутылку-другую вина, сыру, буженины, что-нибудь из сладостей и накрываю корзинку салфеткой. И нам ни разу ещё не вернули ни корзинок, ни салфеток. Этак мы корзинщика озолотим нынешней осенью!
— Вы хотите сказать, — рассердилась Лотта, — что меня приглашают в гости ради ваших корзин?
— Я, сира, — нахально возразила управительница, — говорю, что мне ещё не вернули ничего из имущества господина Вебера, а корзинки я не с дерева срываю, их покупать приходится. И я прошу у него разрешения купить ещё, потому что в следующий раз посылать Веснушку будет не с чем.
— Ох, госпожа Гризельда, — фыркнул Вебер, не переставая наигрывать какую-то смутно знакомую Лотте песенку, — не забивайте себе голову ерундой. Купите сразу две дюжины этих несчастных корзин, и пусть лежат. Идите, отдыхайте уже. Да, и скажите Петеру, чтобы приготовил ванну… или обе?
Он посмотрел на Эрлана, тот лукаво улыбнулся и ответил, что хватит и одной. Рутгер понимающе хихикнул, а Лотта прикусила губу. Ничуть её консорт не страдал от её холодности и неприступности. То принимал ванны с нелюдем, то спал в его комнате. А ей как-то выкручиваться…
Выкручиваться не пришлось: Вебер пригласил целителя для своего отца, дабы убедиться, что тот благополучно перенесёт дальнюю дорогу. Чего уж целитель наговорил по поводу старшего Вебера, Девятеро знают, но следующей была Лотта.
— Замечательно здоровая молодая женщина, — объявил громила, куда больше похожий на наёмного мечника, чем на целителя, после осмотра, вогнавшего Лотту в краску: пришлось раздеться полностью перед посторонним мужчиной и даже лечь, разводя ноги, чтобы он… Нет, вспомнить невозможно… — Правда, мне не нравится, что вас не тошнит, сира. Лучше бы теперь, а не в последней трети. Ну да, посмотрим, может быть, обойдётся.
— Десять-двенадцать недель, так? — спросил Вебер. Он стоял у окна, деликатно глядя в него — не оставляя супругу наедине с нестарым ещё мужчиной, но и не смущая её любопытными взглядами.
— Двенадцать-тринадцать, я бы сказал, — поправил целитель и посмотрел на Вебера этак… понимающе. Времени-то после свадьбы прошло вдвое меньше.
Лотта закрыла руками пылающее лицо. Как эти несносные лекари могут определить срок, не видя ребёнка, она не понимала, но отлично понимала другое — если об этом узнает отец, он не станет слушать никаких оправданий. Оставалось уехать в Паучий Распадок, поселиться там в жалком покосившемся флигеле и потребовать у Вебера половинного содержания, но уже сейчас, а не через год-полтора. В такой убогой деревушке даже полсотни золотых — сказочное богатство, и прислугу она наймёт без труда. Служанки, конечно, из глупых и неловких крестьянок ужасные, но других будет взять негде. Придётся потерпеть. А вот через год-другой можно будет и вернуться в город, потому что у двухлетнего ребёнка никто не заметит разницы в несколько недель.
О том, что она уезжает, она и объявила супругу, войдя к нему в кабинет. Лучше было бы, конечно, после ужина, когда он сыт, чуть-чуть пьян, и потому благодушен, но в это время совершенно невозможно поговорить без чужих ушей. Слишком многие знали, что это лучшее время для разговоров и просьб, от любовника и племянника до той полуорчихи, которая возила Лотту на прогулки, а в свободное время учила Рутгера обращаться с мечом, оказывается.
— Ну, так скажите Хаггеш, что хотите прокатиться, меня-то зачем дёргать? — нелюбезно спросил Вебер, явно прослушав половину, потому что считал что-то по длинному списку. Пальцы, поросшие рыжеватыми волосками, так и летали, с невообразимой быстротой гоняя шарики абака по проволочным дорожкам.
— Я еду в Паучий Распадок, — хмурясь, повторила она. — Вы хотите, чтобы я ехала туда в коляске?
Вебер страдальчески поморщился, заложил было свой список линейкой, потом махнул рукой, проворчав: «Всё равно считать заново».
— Сядьте, — сказал… да чуть ли не приказал он, указывая ей на знакомое кресло в углу. — С какой радости вам приспичило ехать в Паучий Распадок? Виктор обещал мне, что к следующему лету там будет скромный, но приличный домик, светлый и удобный, и без всяких проклятий. А кузену своему я верю как себе, он меня ещё ни разу не подводил. Хотите посмотреть, как там дела? Всё в порядке, слово даю. Пожарище уже засыпали, новый дом будет чуть в стороне, даже подвал выкопали заново.
— Это… — Она задержала дыхание, словно нырять собралась, и быстро выпалила: — Это из-за ребёнка.
— Прятаться в деревне из-за ребёнка, словно вы непризнанного бастарда рожать собрались? — удивился он. — Да Девятеро с вами, сира. Милостью Канн столько семимесячных младенцев рождается крупнее и здоровее доношенных… — Вебер откровенно усмехнулся. — Ну, вам повезёт так же. Посплетничают тётушки немного, да и уймутся. Или, — он вдруг сощурился, и в глазах загорелся точно такой же, как у племянника, недобрый огонёк, — вы мне не верите? Я ведь вроде бы ясно сказал, сира, что первенец бесполезен для Веберов, и мне всё равно, кто вам его зачал. А я, знаете ли, не привык, чтобы в моих словах сомневались.
Как её консорт злится, Лотте видеть ещё не доводилось. Попятившись под его взглядом (ни в какое кресло она садиться не стала, разумеется — не хватало ещё слушаться какого-то ремесленника), она запоздало подумала, что обошлась бы и без такого знания. А вдруг он… вдруг он ударит её? Ткач же, что с него взять? Он, впрочем, очень быстро справился с собой и стал привычно, знакомо безразлично-вежлив.
— Вы никуда не едете, — сухо сказал он. — Остаётесь в Излучине, выполняете все предписания целителя, много гуляете, хорошо кушаете, спокойно спите… К Излому Весны, если я правильно посчитал, у вас родится ребёнок. Месяца через два после этого госпожа Голд подберёт вам какой-нибудь амулет от дурных болезней и ненужных зачатий. Надеюсь, на эти два месяца вам хватит ума не влипать в истории, тем более что для вас это будет просто смертельно опасно. Роженицу сорок дней могила ждёт, слышали, наверное. А с амулетом и оставив наследника для владения — творите уже что хотите. Помолчите, я скажу всё, что хотел! — повысил голос он, и Лотта не рискнула перебивать его возмущённым: «Я что, дура по-вашему?» — Ребёнку я найму кормилицу, потом гувернантку. За свой счёт, не беспокойтесь, из содержания вычитать не буду. Останетесь вы с ним или с нею, опять-таки ваше дело, но растить дитя буду я. Вам я, уж простите, доверять окончательно перестал. Поедет она, беременная, в хибарке ютиться и рожать под кустом! — Он фыркнул, точно кот, потом отрезал: — А теперь извините, у меня много дел.
И Лотта оказалась за дверью раньше, чем поняла, как это получилось. Вернее, получалось, что её просто выставили. Выкинули вон, как надоедливую кошку! Она в сердцах пнула дверь и пошла к себе. Да можно ли вообще как-то разговаривать с этим человеком?
***
Снег лёг как-то разом, вопреки расхожему мнению, что на сухую землю он якобы не ложится. Грязь прихватило, припорошило, отец и племянник Вебера уехали, сам Вебер домой являлся только к ужину, замотанный и злой, а с Эрланом у Лотты отношения не задались с самого начала…
От удушающей скуки в почти пустом доме спасали только приглашения к дальним родственникам и их знакомым. Ни о каких приёмах и танцах речи не было — тихие, почти семейные вечера с разговорами и рукоделием: Лотта, повздыхав, взялась сама шить распашонки и обвязывать края пелёнок тонким крючком. Тётушки такое поведение одобрили безоговорочно, хотя и удивились, что безмерно богатый ткач не заказал целый ворох приданого у белошвеек. Лотта, покраснев, соврала, будто хочет сама приготовить всё необходимое. На самом деле она уже просто не знала, чем себя занять.
