Дни становились всё короче, ночи — темнее и холоднее, снег и не думал таять; любимой темой для горожан стала необычно ранняя зима. Сильных морозов и снегопадов не было, но город заметало и заметало понемногу, так что задолго до Солнцеворота мостовые заровняло белыми дорожками. Лотту ждал очередной ворох обновок от портнихи и сапожника, но в последнее время даже бирюзовый бархатный плащ, отделанный лисьим мехом, не способен был её обрадовать. Город побелел, а настроение оставалось серым.
Лотта вышла из храма Канн. Полуорчиха Хаггеш ждала её снаружи. Завидев супругу нанимателя, она вытащила из коляски меховую полость и хорошенько встряхнула её — лёгкий снежок танцевал в воздухе со вчерашнего вечера, и пока Лотта молилась, ветром его намело внутрь.
Она уже собиралась садиться в коляску, когда совсем рядом раздался дружный хохот — грубый мужской и визгливый женский. Лотта вздрогнула.
— Да наёмники гуляют, — успокаивающе сказала охранница, придерживая дверцу. — Не то с утра начали, не то с вечера остановиться не могут. Вон, актрисулек наняли да пошли по кабакам.
Лотта кивнула и уже хотела встать на подножку, когда её окликнули. Она обернулась, чувствуя, как замерло и тут же бешено забилось сердце. Потому что отделившись от компании таких же подвыпивших молодцов, к ней шёл Адриан. До сих пор любимый предатель брёл, слегка пошатываясь, а за его локоть крепко уцепилась размалёванная девица с непокрытой головой. В тёмных волосах, припорошённых снегом, ярко алел цветок, сшитый из бархатных лоскутков, и так же алели пухлые губы — чем актрисы их так красят, что видно даже с последних рядов?
— Лотта, какая встреча! — провозгласил Адриан. — А тебя и не узнать: поправилась, похорошела… приоделась, я гляжу. Ну-ну, Ирма, не ревнуй, — снисходительно проговорил он, хотя темноволосая Ирма смотрела на Лотту разве что с лёгким любопытством. — Она мне как сестра была, вместе, можно сказать, выросли. Правда, милая?
Лотта смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Побег в дождливую ночь, четыре дня взаперти, брак с ненавистным мужчиной, известие о беременности, унизительные требования консорта… да, как сестра.
— Хороший был заказ? — миролюбиво, но тесня потихоньку Лотту к себе за спину, спросила Хаггеш.
— Не то слово, — хохотнул Адриан. — Господин Вебер нанимал нас выжечь паучьи гнёзда в лесу. Уже, видишь ли, стало морозно, и твари уснули, а снегу пока немного, и к ним нетрудно подобраться.
— Отличная работа, — одобрила охранница.
— Да не бойся ты, — сказал ей Адриан, — я сире Лотте никакого зла не желаю и не обижу, совсем наоборот. Дай ей Девятеро всяческого счастья, вот. С таким-то мужем, в шелках да в бархате совсем не то что с нищебродом, верно? Ну, и… здоровья вам обоим. И богатства. И чего там ещё полагается?
— Детей побольше? — подсказала Ирма.
— Точно, — обрадовался он. — Детей, да. Идём, идём, сейчас, — заорал он кому-то из приятелей. — Лотта, я бы тебя поцеловал… по-братски, в щёчку, но тут народу много шляется, не так поймут, супругу донесут и всё переврут, верно? Так что… Иду я, иду!
Он махнул рукой, его занесло, но опытная девица успела развернуть его так, чтобы он удержался на ногах. Она бросила на Лотту сочувственный взгляд через плечо и почти утащила своего кавалера к поджидающей его компании наёмников.
Лотта не помня себя забралась в коляску. Хаггеш укрыла ей ноги полостью, но Лотта, скорчившись, натянула холодный жёсткий мех чуть ли не до подбородка, спасаясь от мелкого противного озноба.
— Испугались, что ли, ваша милость? — спросила Хаггеш удивлённо. — Не тронул бы он вас, разве что под ноги бы свалился да толкнул невзначай. Я потому и прикрывала, чтоб дурак пьяный не задел. Долго ли ребёночку повредить…
— Поехали, — оборвала её Лотта. — Холодно.
— Как скажете, — пожимая плечами, отозвалась охранница, и они поехали в дом Эрлана, который Лотта так и не привыкла считать своим.
========== Солнцеворот ==========
К Солнцевороту в город приехали родители и младший брат. Валентин остался на праздники полновластным владетелем замка и окрестностей: матушка обмолвилась, что после свадьбы старшего сына отец собирается передать все дела ему — всё-таки нелегко в шестьдесят с лишним лет тянуть на себе целое баронство. Лотта вспомнила брошенную в неё верёвку и равнодушно кивнула. Предательства старшего брата она так и не простила.
Остановились родственники в гостинице, но матушка с Норбертом, разумеется, в первый же день явились проведать Лотту. Консорта своего та по-прежнему не видела целыми днями, он, бывало, даже обедал где-то вне дома, и гостей принимать пришлось его любовнику.
— Ого, — сказал Норберт, оглядывая с порога комнату Лотты, — сестрица, а у твоего супруга нет родственников или знакомых, которым нужен молодой и красивый сын барона Медных Холмов в мужья? Мне поместьице с двумя яблонями, им карету с гербом — честный обмен, правда?
— Норберт! — шокировано сказала мать.
Тот только плечами пожал:
— А вдруг у меня нет способностей, с которыми берут в паладины Пути? Лучше уж жениться на дочке честолюбивого шорника, чем идти в послушники.
— Вы хотите стать паладином ордена Пути? — то ли правда заинтересовался, то ли из вежливости спросил Эрлан.
Норберт покривился.
— Не очень, — сказал он, вызвав у матери негодующий вздох. — Но кому я нужен в замке? Места’ у нас, благодарение Девяти, спокойные, не пограничье какое-нибудь, так что батюшкины вассалы с разбойниками и сами управляются. Для меня в замке настоящего дела нет. Но на службу королю меня отправлять — снова земли закладывать, а орден Пути примет и так.
— Орден Пути принимает хоть голых и босых, но только тех, у кого есть способности к борьбе с тёмной магией, — возразил Эрлан. — Сира баронесса, вы позволите показать кое-что вашему сыну?
Та чуть замешкалась, не зная, можно ли отпустить подростка с практически незнакомым взрослым мужчиной, да ещё и с явной примесью распутной эльфийской крови.
— А вы пока посекретничаете с дочерью, — с милой улыбочкой прибавил Эрлан, и матушка нехотя кивнула.
— Как ты тут, милая? — спросила она, едва они остались вдвоём.
— Никак, — горько сказала Лотта. — Хозяйством тут заправляет старая грымза Гризельда, меня и в грош никто не ставит, даже мальчишка-посыльный. Им платит господин Вебер, — передразнила она конюха, которому сделала было замечание, что лошадь плохо вычищена, — а он всем доволен. Он домой возвращается чуть ли не к ночи, спит уже на ходу — разумеется, он всем доволен.
— А, — непонятно оживилась мать. — Это его новое здание мастерской, куда ему гномы ставят какие-то свои устройства… Что-то они такое придумали делать с бумагой*, отчего она становится похожей на шёлк, но стоʼит всё-таки как бумага. Ну, почти.
— Да? — равнодушно переспросила Лотта.
— Ты не знала? Об этом же весь город говорит.
— Матушка! Ну, какое мне дело до ткацких станков моего консорта?!
Та помолчала, потом проговорила с тяжким вздохом:
— Николас прав, я тебя безбожно разбаловала. Я знала, что тебе придётся выходить замуж за кого-то, кто поправит наши дела, и мне хотелось, чтобы хоть о юности у тебя остались светлые воспоминания. Видимо, я дала тебе слишком много воли. — Лотта упрямо вздёрнула подбородок, но матушка, скользнув взглядом по свободному домашнему платью, спросила: — Мне сказали, сир Адриан в Излучине. Он знает?
— О чём?
— Что отец — он?
Лотта мотнула головой, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
— Вебер знает, — сдавленным шёпотом сказала она. — Но ему всё равно.
— Мужчинам это не бывает всё равно, — опять вздохнула мать. — Но он будет молчать, ему не нужны скандалы — это же удар по его репутации. Только не вздумай признаться сиру Адриану. Если, конечно, не хочешь, чтобы лет через тридцать он сел на шею тебе и сыну или дочери: вы его будете содержать, а он будет благородно молчать о своём отцовстве.
