Монашка ввела в девушку два пальца, нашла внутри волшебную точку и стала нежно на нее давить, продолжая ласкать клитор. Вторая монашка продолжала обрабатывать иссеченное тело.
— Полностью — боль не уйдет! Но мазь и мои ласки принесут облегчение! Рассказывала монашка, продолжая внутренний массаж. — Но легче должно стать!
На сей раз тебе досталось без всякой жалости. Ни матушка, ни ревизор тебя не пожалели. Если бы розги не распарили, то сняли бы шкуру напрочь! А так только кожу просекли! И как дела, красавица?
— Может, попьешь? — Монашка поднесла к губам девушки кубок с водой.
— Селина постепенно стала стонать громче, но любая попытка шевельнуться отбрасывала всё назад, а не шевелиться от возбуждения было невозможно.
Хотелось просто полежать, чтобы никто не трогал, но сил даже на то, чтобы сказать внятно не было.
— Пить она вроде не хочет! — Ничего! В сознание пришла! На свидание с Господом еще успеет! — Селина, мы помолимся за твою грешную душу, а сейчас попей! В напитке маковый сок — обезболивающее и снотворное!
Поднять голову девушка всё ещё не могла. Монашки сами приподняли ей голову и поднесли кубок к губам.
— Пей, грешница!
— Не будешь пить, — монашка потискала иссеченную промасленную попку. — Сама нашлепаю!
Селина прогнулась с визгом.
— Пей! А то хуже будет!
Девушка постаралась дотянуться до жидкости.
— Optimum medicamentum quies est![246] — Селина врачевала изуродованное тело греховной монашки.
Игрушку матушки Изольды он честно заслужила.
Монашки почти насильно влили в нее почти весь кубок и уложили спать.
В последствии Селина могла вспомнить ход экзорцизма только приблизительно, из воспоминаний не было ничего, кроме боли.
Глава седьмая. Искушение цыганки
Отец ревизор показал монастырь в замечательном настроении. Фляга монастырского пива, окорок и приличная сумма денег придавали ему бодрости. «Lucri bonus est odor ex re qualibet![247] Хорошо провел время! И дьявола изгнал из монашки… И Матушка привратница такая вкусная!» Смирный мерин шел шагом по лесной тропинке. И тут он увидел хорошенькую девушку. Цыганка мыла ноги в ручье подоткнув юбки. На ветки сохла немудреная одежонка.
«Хорошенькая цыганка!»— подумал он.
Конь сам свернул к шалашику.
— Кто ко мне едет! — девушка увидела монаха в рясе, перепоясанного веревкой, но сидевшего в седле по-военному.
— Сейчас я ее… — не додумал он мысль и повёл своё тело к шалашу, куда направился и конь с седоком. Цыганка лишь подхватила с сучка свои одежды.
— Красавица! — Монах спешился и привязал коня к дереву. — Ты что тут делаешь? Как зовут тебя, дитя мое?
— Что в имени тебе моём? — улыбнулась девушка, — ты ведь не за этим сюда свернул? Nihil habeo, nihil curo![248]
Улыбнувшись, скрылась в шалаше.
— Выгляни, красавица! — Ревизор глянул шалаш. — Поймал голую ножку и потянул на себя. Какая она вкусная. Как говорится, memento mori![249]
Красавица слабо попыталась вырваться и высунула наружу голову.
Какая курчавая, черноволосая красавица… Или сюда! Я сделаю тебя христианкой!
— Христианкой? — Девушка с любопытством посмотрела на монаха. — Чем же такой христианин отличается от язычника?
— А иди сюда, объясню! — Монах стал срывать с девушки одежду. — Окрещу в ручье! Узнаешь! Монаха уже одолевала похоть.
— Будешь молиться и каяться!
— Так вода уже холодная! Каяться? — Цыганка нисколько не стеснялась наготы, и не препятствуя раздеванию. — Quid brevi fortes jaculamur aevo multa?[250]
— А много ли я от тебя хочу, о грешница египетского племени, знающая латынь. А я тебя потом согрею! Собственным телом!
«Смугленькая, стройненькая! Вкусная! — Монах порвал на девушке рубашку. — Каяться, поститься и грешить!»
Наградой монаху послужил удивлённый взгляд.
Монах увидел клеймо на девушке. И сразу понял, что есть шанс сломать гордячку быстро. Не согласишься — сдам стражникам, и тебя повесят за бродяжничество! — Он сорвал девушки остатки одежды. — Ты согласна стать христианкой?
Цыганка грустно вздохнула и ничего не ответила.
— Не хочешь по хорошему — Монах сорвал с себя веревку, сложил вдвое и засунул голову цыганки между ног. — будет по плохому! Еще не поздно! Покрестишься, грешница?
«Красивая смуглая попка!»
«Ну почему эти англичане так любят драться? Неужели нельзя по-хорошему? Впрочем, и так и так я его съем!»
Девушка громко завизжала:
— ДАААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Церемониться с клейменой цыганкой монах не собирался и стал стегать грешницу веревкой.
Шлеп! Шлеп! Петля веревки впивалась в грешное тело. «Давно я не порол девушек с таки удовольствием! — Ревизор чувствовал, как цыганка пытается вырваться из его колен, но безуспешно! Научу ее покаянию и раскаянию!»
Лес огласился девичьими визгами, сопровождаемыми принятием различных весьма непристойных поз.
— Хорошо поешь! — Ревизор продолжал бить девушку веревкой.
На попке расцветали полоски и колечки.
А девушка продолжила визжать и корчиться, одновременно возбуждаясь от наказания.
— Ну, покаешься — повешу на этой самой веревке!
Пару раз он стегнул по спине.
— ДАААА!!!!!!!!!!!! — провизжала девушка, когда немного перевела дух.
Пот это хорошо! — Монах отложил веревку и потискал попку. — Я всегда знал, что у цыганок чистая и светлая душа. — А как на счет тела?
— Ты дашь свое тело своему духовному отцу?
Хорошая у тебя ЗАДНИЦА! Это самая нудная часть грешного тела ее наказывают, ей же чувствуют, на неё ищут приключения, a когда найдут, в ней же и сидят! Согласна, малышка?
— Да, — захихикала цыганка. — Согласна! Только не надо веревки! Но вначале ты меня согреешь! А потом креститься в ручье!
— Договорились! Грешница! — Вонючий монах сорвал с себя рясу, пошли в твой шалаш! Я расскажу тебе там, что такое грех…
— Пошли, — посмотрела девушка на раздетого монаха, особенно на одну часть его тела.
Монах затащил девушку в шалаш и навалился сверху. Он был слишком возбужден, чтобы тратить время на проповеди.
Тело девушки было таким теплым, вкусным и страстным… Раздвинь ножки, грешница!
Цыганка ойкнула и повиновалась, зажмурившись.
Монах задвинул изрядный размеров хозяйство внутрь девушки и тут обратил внимание, что язык у цыганки раздвоен.
— Грешница, ты так и не сказала, как тебя зовут!
— Что в имени тебе моём? — повторила девушка, едва не зашипев.
