Для начала, девушка опробовала свою силу на доносчике, отправившем на плаху ее родителей, и вселившихся в их родовой замок.
Баобхан прошла к нему в спальню через подземный переход.
— Ну, мой вкусный, — сумеешь удовлетворить меня, она сняла с себя зеленое платье, оставшись в наряде Евы, — покажу, где родители закопали клад! Добычу поделим поровну!
Луна, глянувшая в окно, подарила девушке часть своего света. В нем сирота казалась отлитой из чистого серебра!
Зеркало, подарок покойного папы стояло теперь в спальне доносчика. В ее взгляде был такой голодный, хищный блеск, что он невольно отпрянула. И тут нагая красавица нежно поцеловала его в шею! Это было так странно, так необычно и так прекрасно!
И зеркало снова отразило девушку, прекрасную, как сама ночь! Зеленое платье лежало на полу.
«Такая красотка, и у меня в спальне!» — Такого подарка доносчик не ожидал!
О какой бдительности можно говорить, когда перед тобой стоит прекрасная голая девушка! Сладкая ловушка захлопнулась. Зубы вампира сомкнулись на уде доносчика и…
Стены замка были достаточно толстые, чтобы заглушить предсмертный крик, переходящий в хрип.
— Не вкусный! — От выпитой крови живот девушки раздулся, как у беременной!
С каждым глотком она чувствовала, как в ее жилы входит сила! огромная, страшная сила…
— Что, мой хороший, — она смотрела, как вместе с кровью уходит из доносчика жизнь, за удовольствие надо платить! Получил за донос десятину от того, что родители не смогли спасти… Теперь свое получила я!
Теперь зеркало отражало совсем другую картину. Над бледным распростертым телом стоял получеловек полудемон и испачканным кровь лицом. Глаза у нее светились. Баобхан О’Сит поняла, что теперь она великолепно видит в темноте.
Глаза у нее были зеленые, а зрачки изменились на манер кошачьих.
— Ну, теперь еще одно дело! Без денег девушкам жить плохо!
Достав из тайника долговые расписки евреев, она покинула замок тем же путем, шутя свернув шею одному из стражников.
«Зато теперь не осталось помех для исполнения всех моих заветных желаний!» — Помня материнский совет, вампирша поспешила покинуть пределы Шотландии.
Так Баобхан О’Сит стала взрослой. А после той ночи хотелось ей любви и крови! Теплой человеческой крови!
Глава вторая. Lamia Mulier[255]
«Что-то здесь не так! — Матушка Изольда смотрела на паломницу, читающую псалмы вместе со всеми монашками. — Красивая, и зеленый цвет ей к лицу, и приношение сделала щедрое, но я ее не хочу! Совсем не хочу! Или я просто старею?»
Договориться с Матушкой Изольдой и взять для совместного чтения псалмов ночью, хорошенькую монашку не составило прекрасной паломнице большого труда.
В центре кельи метров Вампирша выдвинула ложе, к которому пристегнула ремнями за широко разведенные руки и ноги к спинкам, монашку Селину.
«Не хочу! — Девушка жалобно мычала в кляп-шарик. — Не надо! Инкуб? Где Инкуб? Спаси меня от этой страшной женщины!»
Селина среднего роста шатенкой, но паломницу особенно вдохновляла ее грудь… Это было настоящее произведение искусства — идеальной формы, с большими для такой груди темно-коричневыми сосками.
— Вкусная монашка! — Баобхан О’Сит сидела рядом, одетая в зеленую ночную рубашку ее сердечко колотилось едва ли не сильнее, чем у пленницы. «Матушка Изольда не смогла распознать во мне вампира! Ни в церкви, ни в бане! Значит — у нее очень много грехов! Ну да этот монастырь наверняка обитель греха! Если мне с этой монашкой будет хорошо, я пощажу ее! Если нет — ее кровушка пойдет на утренний завтрак!»
— Скучаете вы в этом монастыре! — Баобхан О’Сит коснулась ее сосков пальцами, сжала их, подергала, девушка заплакала и отчаянно забилась, тщетно пытаясь освободиться.
— Какие нежные персики! — Баобхан О’Сит начала двумя руками мять ее груди, а потом укусила соски, чувствуя почти непреодолимое желание откусить их и напиться монашьей крови.
«Хорошо мычит! — Селина мычала от обжигающей боли. Баобхан О’Сит опустилась к ее ножкам, языком ступням, мне а потом стала кусать пальчики. — Люблю мычащих монашек!»
Ей было больно, а вампирше сладко и хорошо. Сейчас ее целью была не кровь, а тот страх и ужас, который испытывала монашка.
— А сейчас мы слегка пошалим! По-монастырски! — Баобхан О’Сит взяла утешитель святого Антония, как монашки называли пропитанный сургучом кусок каната, и вошла в нее, Селина пыталась сопротивляться, но что она могла.
Волны ужаса исходили от монашки, мотающей головой от ужаса. «Это может быть моя последняя ночь!» — Поняла Селина.
— Вампирша старалась насиловать веревкой максимально грубо, мяла и шлепала ей по грудям, пленница жалобно мычала.
Селина хотела запротестовать, но почему-то у нее не оставалось сил. Когда Баобхан О’Сит надоело, вампирша слизнула слезы с лица монашки, вынула кляп из рта.
— Пожалуйста… отпустите… за что? — Причитала несчастная жертва.
Вокруг Монашки разливалась тьма, в которой плавали разноцветные круги, уши будто заложило ватой.
Селина пыталась сопротивляться, но, тело же совершенно не слушалось, а путы казались крепкими. Сильный удар по лицу привел монахиню в чувство.
— Веришь, совсем просто так! Если не считать взноса в вашу грешную обитель и моего желания получить немножко voluptatibus peccatum![256] Но тебе вместо пения псалмов, придется замолчать и полизать мое сокровище, сказала она, садясь почти на лицо пленницы.
— Нет… отпустите… — Плакала Селина. — Это peccatum mortale![257]
— Грешница, считаю до трех, потом тебя ждет такая боль, что ты будешь умолять меня дать полизать! И только скажи, что ты этого не умеешь делать! Вон, сама выбрита на лобке до блеска!
— Не надо… — Селина дрожала. Конечно, с монашками она ласкалась не раз и не два, но эта странная женщина внушала такой ужас, что лизать ее совсем не хотелось.
В глазах Баобхан О’Сит сиял ужас могилы! Монашка, уже была знакома с этим ужасом.
— Раз… два… — Медленно произносила паломница. «И никакие молитвы не помогут!»
Селина поступила разумно, и нежный язычок коснулся нижних губок вампирши.
Свечка не успела обгореть и на четверть, как страшную женщину прорвало на такое удовольствие, которого Баобхан О’Сит никогда раньше не испытывала.[258]
«Только настоящие мучения, настоящий страх жертвы способны вызвать такое наслаждение!» — Вспомнила она слова покойной матери.
«Права была моя матушка!» — Баобхан О’Сит умылась водой и вернулась монашке. — Сейчас ты сделаешь мне то, что твои подруги называют Oscula asinum! Проще говоря, хорошенько вылижешь мою попку!
