- Из-за внезапно свалившегося на меня богатства? Или острой нехватки пренебрежения и презрения в свой адрес?
- Ой, теперь я поняла, что ты действительно в полном порядке, - отмахивается она от моего сарказма и тут же перескакивает на свою любимую тему: - Самое время подумать о себе и взять отпуск. Съезди куда-нибудь на недельку, отдохни как следует. Вот и Серёжа говорит, что если много работать и постоянно перенапрягаться…
- Серёжа – ветеринар, - со смешком перебиваю её нравоучения, за последние лет пять выученные уже наизусть.
- А ты и пашешь, как конь! Так что прислушайся, а не ёрничай!
- Уже, Саша, уже. Прямо сейчас еду в Санкт-Петербург.
- Столько лет тебя знаю, и всё равно не понимаю, - замечает она вполне искренне, озвучивая то, о чём сам я думал на протяжении почти всего нашего непродолжительного брака. Как бы хороша, добра, прекрасна она не была, мы жили в параллельных реальностях, не имевших ни одной точки соприкосновения. С Сашей я никогда не мог быть собой, не мог в полной мере поделиться тем, что на самом чувствовал, чем занимался, чего хотел достичь. Она бы не поняла. Не приняла. – И что ты там собираешься делать?
- Предложение руки и сердца.
Саша коротко смеётся и разговор между нами сменяется на обоюдное и многозначительное молчание, которое я выношу на удивление стойко, хотя последние десять дней всеми силами стараюсь избегать любой тишины, зная, что рано или поздно её прервёт очередной дикий крик в моей голове.
- Ты не пошутил? – на всякий случай уточняет она, и от спешки практически сьедает последнее «л».
- Не пошутил.
- Это… та самая девушка?
- Та самая, - вроде просто повторяю за ней, но внутри что-то трещит, искрит и взрывается фейерверками от этих слов. Меня встряхивает, обдаёт жаром и сразу следом – холодом, приходится крепче сжимать ладони на руле и убирать ногу с педали газа, пока машину не повело таким же опасным креном, как меня.
Не могу думать о ней и оставаться спокойным. Не могу сосредоточиться на ни чём, чёрт побери, стоит лишь напомнить себе, что я впервые вот так еду к ней. За ней.
Притормаживаю у обочины и стараюсь унять сердцебиение, достигшее такой силы и скорости, что от него моё тело колотит, как в лихорадке.
Если бы ты только видела, как я боюсь остаться без тебя, Маша.
- Я очень за тебя рада, Кир. Правда очень рада, - повторяет восторженно Сашка, хотя я ничуть не сомневался в том, какой будет её реакция: кажется, моя неустроенность в жизни вызывала у неё даже больше волнения, чем у меня самого. Особенно, когда не стало Ильи и прежде делимая на двух забота целиком досталась мне одному. – Уверена, у вас всё сложится. Несмотря на то, что лично мне больше нравится быть с тобой в разводе.
- Спасибо, - говорю на автомате, не задумываясь, нарушая давно сложившуюся традицию по обмену шутками касаемо нашего брака. Может, оно и к лучшему, потому что так она сразу улавливает, в каком раздрае я нахожусь и по привычке спешит свернуть общение, оставляя меня наедине со своими демонами.
- Тогда… пока? Не пропадай только больше, я же переживаю.
- Пока.
Что-то бормочут сквозь хрипы помех дикторы на радио, машину изредка покачивает от того, на какой огромной скорости пролетают мимо другие автомобили. А у меня так и дрожат руки: пальцы ходят ходуном, потеют ладони, напрягаются предплечья, и взгляд цепляется за торчащий край шрама.
Закатываю рукава рубашки по локоть, но всё равно никак не получается справиться с ощущением, что выступающие на руках вены пульсируют, жгут изнутри. Это она – в них. Растекается по моему телу, заполняет меня, заставляет гореть долгих двенадцать лет без возможности спастись.
Вот в чём разница: в то время, как остальные стараются не будить живущих внутри меня демонов, Маша оказалась единственной, кто яростно тормошит их, дразнит, вызывает на неравный бой и неизменно побеждает, приручая к своим рукам. К пухлым податливым губам, к штилю, шторму или ледникам глаз, к исцеляющему и успокаивающему теплу тела.
Она зовёт, вытаскивает наружу ту тьму, которую у меня не выходит подчинить и усмирить. А у неё – получается. Даже так, на расстоянии. Даже когда её ненависть ко мне перестала быть только громкими словами.
После моей первой поездки в Питер мы с Машей не виделись почти год. Одиннадцать месяцев и неделю – если быть точнее, а для меня и каждый день играл слишком большую роль, чтобы упускать его из виду.
Я рвался в северную столицу под любым предлогом. Искал там партнёров по бизнесу и новых сотрудников, заключал какие-то немыслимо провальные сделки и искал хоть одно официальное мероприятие, которое бы могло требовать моего присутствия. Но всё было тщетно: мероприятия в последний момент переносили в другие города, сделки срывались, а собеседовать нового топ-менеджера вызвался лично мой отец.
Глеб останавливал меня, сдерживал как мог. Повторял, что импульсивными действиями я подставлю не только себя, но в первую очередь её. Напоминал, что всем известно, что Санкт-Петербург давно уже находится под полным контролем Валайтиса, а нам никак нельзя выдать свою связь с ним.
И мне приходилось ждать. Ждать, ждать, ждать.
Кто бы только знал, как же я ненавижу даже само это слово.
Маша начала работать в благотворительном фонде, возглавляемом Яном Валайтисом, который служил прикрытием для всех не самых законных дел этой семьи. Они отчисляли очень много денег на лечение и реабилитацию детей, помощь бездомным, новый формат приютов для животных, поэтому никто не пытался докопаться до того, откуда на самом деле в фонде появлялись эти деньги. И куда ещё они шли, кроме благих целей.
- А что нужно сделать, чтобы ваши планы с моим отцом сорвались? Я готов на многое, чтобы не отдавать тебе обратно моего самого ценного и незаменимого сотрудника, - шутил Ян во время одной из наших случайных столичных встреч, а мне хотелось сжать руками его гусиную шею и тут же свернуть её, чтобы лишить его возможности беспрепятственно видеть, общаться, дышать одним воздухом с той, без кого сам я загибался в агонии.
Как и прежде, ощущение потери чего-то важного нарастало постепенно, крепло и усиливалось день ото дня. Вечерами меня встречала пустая квартира, так и хранившая в себе её запах, словно пропитавшаяся ей насквозь – так же, как вся моя жизнь. И вещи, невзначай оставленные повсюду: офисная одежда в шкафу, щётка для волос в ванной комнате, обычная пластиковая заколка в коридоре, забытое ей на диване в гостиной покрывало.
Наверное, я совсем свихнулся, раз до сих пор бережно храню их на тех же самых местах. Закрываю глаза и представляю, что совсем скоро она вернётся, как обычно скинет туфли в коридоре и нырнёт прямиком в приоткрытую дверь спальни, стягивая с себя одежду прямо на ходу. А потом будет насмешливо кривиться, замечая меня в дверях ванной, завороженно наблюдающего за тем, как струятся под щёткой длинные светлые волосы, спадая по плечам и прикрывая выступающие из-под домашней майки горошины сосков.
Поразительная сентиментальность для такого ублюдка.
Однако следующая моя поездка в Санкт-Петербург состоялась именно благодаря Яну Валайтису: он прислал нашей компании приглашение на благотворительный аукцион, а отец ожидаемо отправил туда именно меня, понимая, что совсем проигнорировать это мероприятие мы не могли.
И тогда я, кажется, целых полчаса стоял под нужной дверью, собираясь с силами для того, чтобы просто поднять руку и нажать на кнопку звонка. Прислушивался. Договаривался с собственным сердцем, которое сбивчивым ритмом, - то хореем, то ямбом, то дольником, - отбивало угрозы остаться здесь, с ней, навсегда.
А лишь коснулся мокрым от дождя пальцем чёрного пластика, как дверь тут же распахнулась, словно она точно так же стояла за ней всё это время и ждала.
Меня ждала.
- У меня месячные, так что поищи себе кого-нибудь другого на эту ночь, - выплюнула злобно Маша и попыталась захлопнуть дверь прямо перед моим носом.
