Впрочем, его физиономия не особенно-то слушала его мозги — он чувствовал, что морда лица у него счастливая до глупости, и делать с этим ему почему-то ничего не хотелось.
Вполне соответствующим выражению лица голосом произнес:
— Мари-и-инка…
И сладко потянулся, тут же почувствовав, что счастлива, кажется, далеко не только его физиономия. Вроде как весь…
Резко сел на кровати, все так же глядя на женщину.
— Не хочу… Я по утрам вообще ем мало. А ты поела?
— Нет… сидела вот, смотрела, как ты спишь… И вообще я тоже редко завтракаю… — улыбнулась в ответ она.
Он похлопал рукой по кровати рядом с собой.
— Иди сюда…
Марина подошла, села чуть неуверенно. Он прижал ее к себе, и они на какое-то время замерли, наслаждаясь близостью друг друга.
— Вадь…
— Чего, моя хорошая?
— Я все думаю, как там дети? Чего-то тихо у них…
— А сколько времени?
— Одиннадцать, наверно… я не знаю, мобильник в шортах, а шорты в бане… — она тихо захихикала.
— Вот черт, и у меня… — и они, глядя друг на друга, засмеялись уже вдвоем.
— Может, пойдем, поищем?
— Кого? Детей?
— Ну, детей, мобильники, все остальное…
— А «все остальное» мы с тобой еще не нашли, Вадя?
Он взял ее за плечи, развернул к себе лицом и тихо, очень нежно коснулся ее губ. Она ответила так же, и они еще немножко посидели, прижавшись друг к другу, в тишине.
Потом Вадим встал и взял ее за руку.
— Пойдем…
********
Дверь в соседнюю спальню была чуть приоткрыта, и Марина заглянула в образовавшуюся довольно широкую щель.
Света и Сережа лежали на кровати, лицом к лицу, и о чем-то тихо шептались. Судя по выражению лиц, девушка что-то втолковывала Сережке, а тот не больно-то воспринимал это всерьез, глядя на нее с улыбкой и поглаживая по голове. Чуть насупленная от такого отношения, Светка, явно машинально, играла рукой с немного напряженным Сережкиным членом.
Марина оперлась плечом о косяк и умилилась, глядя на эту идиллию.
Сзади подошел Вадим, прижался, обнял ее сильными руками под грудью, положил подбородок на ее голову. Она потерлась об него попой, пристроила свои руки поверх его, и теперь они молча разглядывали картину вместе.
Наконец, Светлана краем глаза заметила стоящих в дверях родителей. Посмотрела на тетю Марину, чуть неуверенно улыбнулась, и тут же увидела руки и лицо отца. Улыбка стала радостной:
— Ой, папка…
Сережка откинулся на спину и сказал чуть испуганно:
— Мама…
У Марины вдруг, уже в который раз за последние сутки, навернулись слезы на глаза. Не отпуская рук Вадима, ни о чем не думая, она сделала шаг вперед, в комнату:
— Дети… идите к нам! — и призывно протянула к ним широко разведенные руки.
Светка оглянулась на Сережку, тот ничего не сказал, и она, вскочив с койки, почти упала в Маринины объятия.
Женщины обнялись, и вдруг — дружно, в голос заревели.
Вадим, отпустив Марину, посмотрел на стоящего рядом с женщинами Сережку. Тот глянул на него озадаченно, и Вадим, пожав плечами, мол: «ну бабы, чего с них взять», молча уселся на кровать.
Посмотрел на Сережу, кивнул головой: садись рядом. Тот неуверенно сел, и Вадим, следуя Марининому примеру, тоже подчинился чувству, обнял парня за плечи, прижал к себе и тихо сказал: «Пусть проревутся. С ними это бывает, от избытка чувств. А мы им сегодня дали, правда?», улыбнулся доверительно, и Сережка, удивленно посмотрев на него, тихо рассмеялся, даже не пытаясь отстраниться от вроде чужого ему мужского плеча.
Они сидели и любовались своими обнявшимися женщинами, а те уже не ревели — всхлипывали, уткнув носы друг другу в плечи. Наконец, Марина чуть успокоилась, отклонилась от Светки и поглядела на ее лицо.
— Господи, маленькая, вся уревелась! И я, наверное, такая же… А ну, пошли! — и она за руку увлекла Светку в душевую.
Вышли они оттуда минут через пять, с еще красными от слез глазами, но довольные. Посмотрели на мужиков, так и сидящих молча, рядышком.
— Ну, все, мужчины. Концерт окончен. Пошли, посмотрим, чем вас покормить по-быстрому, а то уже обед на дворе! — решительно сказала Марина и, повернувшись, сделала шаг к дверям.
— Тетя Марина! Те…
Голос Светланы был излишне громок и напряжен до звона. Вдруг, на полуслове, она остановилась, посмотрела на обернувшуюся к ней Марину странным, глубоким взглядом, опустила глаза. И тут же вскинула их опять.
Вдохнула, задержала дыхание. Произнесла четко, по слогам:
— Ма-ма!
Выдохнула. И тихо, осторожно, бережно:
— Мама! Можно, я Сережку сама покормлю, хорошо?
У Марины вдруг подогнулись ноги, и она, пробормотав что-то невнятное, оперлась спиной о стену.
— Ой… ох… Светочка, Светочка, миленькая, — и вдруг оторвалась от стены, выпрямилась и сделала шаг к Свете. Та кинулась навстречу, и женщины порывисто обнялись опять.
— Можно, доченька, можно, милая, Светка, Светланка, какое тебе спасибо, господи, светлячок мой…
Она все повторяла ласковые, нежные слова, гладя Светку по головке, как маленькую, а та, и впрямь как маленькая девочка, тихо плакала, обняв маму за талию и спрятав лицо у нее на груди.
Вадим поднялся на ноги. В явной растерянности посмотрел на женщин, потом перевел взгляд на сидящего на кровати Сережу. Тот переводил не менее растерянный взгляд с женщин на него и обратно, и вдруг задержался на его глазах, смотря уже не только растерянно, но и с надеждой. «Ты — старший, тебе — решать…»
Ругнувшись в душе, Вадим решительно пошел к выходу из комнаты, мотнув головой Сережке — иди за мной. За спиной услышал, что парень рванул за ним только что не вприпрыжку. И вдруг понял, что теперь, после этого своего жеста, он за него отвечает так же, как за Светку и… черт, за Марину. И что ответственность эта ему — нравится.
В коридоре остановился и оглянулся. Сережка смотрел на него снизу вверх, взгляд был ждущий чего-то — ласки, решения, совета? И вдруг сказал:
— Дядя Вадим… я… сейчас не смогу вас называть «папой». Я хочу, но… не могу, мне… привыкнуть надо.
Вадиму полоснуло по сердцу. «Блин, не успели мы с Ленкой сына… может, такой же был бы, а этот… сирота. Всего тринадцать…»
Молча протянул парню руку. Тот неуверенно подал свою, и Вадим вдруг плотно, по-отцовски прижал его к себе.
Обоим впору было заплакать, как женщины в комнате. Но они сдержались, хотя Сережка, кажется, пару раз все же хлюпнул носом на широкой груди мужчины.
Когда они разъединились, у Вадима в голове была одна-единственная мысль: «Все, теперь точно пропал мужик. И ведь как быстро — суток не прошло, а?». Однако жалости к себе он почему-то не испытывал, а на лице у него была счастливая, от уха до уха, улыбка.
