Я верю в то, что он сможет это сделать сам, когда вернётся домой. Иначе и быть не может.
Зайдя в ванную, в мою голову сразу отрывками врывается то, что произошло тут около четырёх месяцев назад.
Хиро пытался привести меня в чувства, после того, как они подрались с Хардином.
До этого, я была в этом доме всего раз. Один несчастный раз, но тем не менее, все вокруг напоминает о нем.
А что будет в моей комнате?
Я просто свихнусь.
А если придётся вернуться в пансионат, то по его окончанию, я поеду не университет, а в дурку на принудительное лечение.
Стягиваю с себя футболку и трусики, заходя в кабинку. Нажимаю на кнопки, настраивая температуру и встаю под горячие струи воды, которые мгновенно расслабляют мое тело.
В больнице тоже был душ, но не такой комфортный, как здесь.
Там было очень тесно и чаще всего лилась холодная вода, но спасибо на том, что он вообще был.
Умывшись где-то минут за двадцать, я выхожу из душевое, замотавшись в полотенце. Подхожу к запотевшему зеркалу и провожу по нему рукой.
Синяки уже не так заметны, а кожа приобрела здоровый цвет и румянец.
Я рассматриваю баночки, которые стоят на полке, в поисках хоть какого-нибудь увлажняющего средства, ибо мне кажется, что ещё недельку такого же образа жизни, и кожа с моей физиономии отвалится.
Останавливаю свой выбор на эмульсии, капнув из пипетки пару капель на ладонь, и начинаю распределять полупрозрачную субстанцию по массажным линиям лица.
Выдавив небольшую горошину мятной пасты на кончик пальца, распределяю ее по зубам, ибо другого способа почистить зубы, я сейчас не нахожу.
Расчесываю свои влажные волосы и начинаю одеваться. Натягиваю на себя боксеры, отрывая пластмассовый язычок этикетки зубами, и, сбросив полотенце с уже высохшего тела, я заныриваю в огромной свитер в черно-белую полоску с красной надписью, который даже на Хиро смотрелся объемно, а на ноги одеваю чёрные спортивные штаны с лампасами.
Грязные вещи я кладу в корзину для белья, и, осмотревшись по сторонам, выхожу из ванной.
Спускаюсь вниз, по дороге заглянув в гардеробную, чтобы взять пару носок, ибо мои ступни жутко замёрзли после душа.
Хардин сидит на стуле, тыкая что-то в своём телефоне, но, увидев меня, почти сразу встаёт и идёт к духовке, открывая дверцу.
Он достаёт противень с готовым блюдом и нарезает на порции, положив себе и мне в тарелки по внушительному куску.
— Сок, кофе, чай или воды? – он спрашивает у меня, когда ставит передо мной тарелку. — Могу налить вина, если хочешь.
— Спасибо, воды, если можно. – он кивает и достаёт из холодильника бутылку, налив жидкости в стакан.
— Приятного аппетита.
— И тебе, Хардин.
— Надеюсь, мы не отравимся. Я смотрел с английскими субтитрами, потому что видео было на итальянском.
Я издаю легкий смешок, отрезав себе небольшой кусочек лазаньи, накалов ее на вилку. Запах действительно чудесный, а сыр между слоями тянется так сильно, словно это блюдо только что доставили из лучшего ресторана.
Оно оказалось на вкус таким же приятным, как и на вид, и я буквально за пять минут смела все до последнего кусочка фарша.
Первый раз за неделю я нормально поела.
— Добавки?
— Я бы с радостью, но мой живот не выдержит столько еды разом. – я искренне улыбаюсь ему, обнажая ряд ровных зубов. — Ты очень хорошо готовишь.
— Это не я, а Джованни Моро. – Хардин смеётся, накладывая себе вторую порцию.
— Надо же, ты даже умудрился запомнить его имя.
— Я послал его к черту раз тридцать за два часа готовки, а посылать я предпочитаю по имени.
Мы беседовали так непринуждённо, словно между нами не было тонны ссор, обид и разочарований.
Мне даже удалось отвлечься и забыть обо всем, по-настоящему посмеяться и поговорить о чем-то постороннем, но это продлилось недолго.
— Бекс… – слетает с губ Хардина, когда он хочет у меня что-то спросить.
Кажется, прошла целая вечность с того момента, когда он последний раз так меня называл.
— Да?
— Ты…ты останешься тут, со мной, или мне лучше отвезти тебя домой?
— Я бы хотела поехать обратно в больницу.
— Серьезно? – он хмурит брови, а былое расслабленное выражение его лица, сменяется твёрдыми чертами и острыми скулами, вдобавок к поджатым губам.
— Серьезно.
— Ты себя наказываешь таким образом, да? – внезапно спрашивает он.
— Что? В каком смысле?
— Отказываешься от еды, не спишь, сутками сидишь возле Хиро. Дай угадаю, ты наверное и телик впервые за все дни врубила на Рождество, в честь праздника, я прав? – он проводит ладонью по контуру своей челюсти. — Я прав, Ребекка?
— Ты несёшь какой-то бред… – Хардин перебивает меня на полуслове, не дав договорить.
— Бред? – он усмехается, покачав головой. — Я же знаю тебя, как никто другой. Ты и сама себе этого признать не можешь. Как же ты так будешь продолжать жить дальше, когда Хиро лежит там, как ты можешь есть что-то вкусное, когда он без сознания, как ты можешь спать здоровым крепким сном, когда он в коме, как ты можешь смеяться, когда он на грани жизни и смерти. Может ты этого сама ещё не поняла, но мне что стороны все прекрасно видно.
— Ты не имеешь права осуждать меня за это, прошло всего пару дней.
— Неделя, Ребекка, прошла уже целая неделя. Он так может пролежать год, два, десять лет. Ты и дальше так будешь сутками сидеть возле него? Я читал про кому, если он пролежит так год, то вероятность того, что он очнётся, равна практически нулю. – кричит Хардин, кидая вилку на стол, которая со звоном бьется о тарелку, откалывая кусочек с краю керамической посуды.
— Не говори так. – я лихорадочно мотаю головой из стороны в сторону и прикрываю уши ладонями, отгораживаясь от его слов. — Хиро скоро поправится.
— Откуда тебе знать? – зло плюет он.
— А тебе откуда знать?
— Я пытаюсь мыслить трезво. Доктор сказал, что шансы меньше одного процента. Никаких сдвигов нет.
— Есть сдвиги. Он сжал мою руку, ясно.
— Что? – рот Хардина открывается от шока.
— Да, но Мистер Хоггарт сказал, что на мониторах все стабильно, не восприняв мои слова всерьёз.
— Ты не спала несколько дней тогда, тебе могло померещиться. – он складывает руки на груди.
— Не надо делать из меня сумасшедшую, Хардин. Я в здравом уме и трезвом рассудке, видела и чувствовала все это, но вы мне не верите.
— Ладно.
— Ладно что?
— Я отвезу тебя. Но так больше продолжаться не может. Приходи к Хиро хоть каждый день, хорошо, но нельзя там торчать сутками, ты не делаешь никому лучше, ты делаешь плохо только себе. – он проходит в прихожую, а я иду вслед за ним. — Тебе надо научиться отвыкать от него.
— Я не хочу.
— Я не спрашиваю, что ты хочешь, а что нет. Я говорю, как надо.
Ничего не отвечаю, начав обувать кроссовки.
У меня нет ни сил, ни желания, спорить с ним в данный момент.
***
Хардин довез меня до больницы довольно быстро. Мы всю дорогу молчали, каждый думал о своём. И только когда мы заехали на парковку, зеленоглазый начал говорить.
— В том подвале, когда…когда Хиро извинялся передо мной, я не хотел говорить все то, что сказал. Я…Я растерялся. Мой защитный инстинкт – сделать больно словами.
— Тебе не передо мной объясняться надо.
— Перед ним я не смогу. – Хардин закусывает кольцо на губе.
— Все в твоих руках.
Я отстёгиваю ремень безопасности, и уже было тянусь к ручке, чтобы выйти из машины, но Хардин опускает ладонь на мое плечо, развернув меня и крепко прижимает к себе.
— Я не могу спать с мыслью о том, что это последние слова, которые он услышал от меня. Вдруг он так и не придёт в себя. – подрагивающим голосом Хардин шепчет мне в шею, обдавая кожу горячим дыханием.
— Все будет хорошо. – я глажу его по затылку.
— Не оставляй меня, пожалуйста. – он сильнее прижимается ко мне, крепче сжимая талию в своей хватке. — Я смог спокойно уснуть только с тобой.
