— Снеж, я сегодня на всю ночь на охоту уйду. Ты сени за мной завали и спать ложись. Набегался за день. Устал, поди.
— Ладно. Ардаш… — помялся маленький оборотень, — как ты думаешь, Деян ещё к нам придёт?
— Не знаю, братец. Он теперь человек семейный.
— Ой, да ты ж не ел совсем! — забеспокоился Снеж.
— Успокойся. Не голоден я.
Ардаш долго носился по ночному лесу, не помня себя, пока не оказался на одном хуторе, что стоял на отшибе от двух других дворов. И тут вспомнил, что не так давно хозяин, оглядываясь по сторонам будто хитник, рядом с поленницей закопал в землю наглухо закрытый жбан. Когда-то и его отец тоже прятал в землю «живую воду». Странная она, эта водица. Не раз видел, как она сбивала с ног даже крепких мужиков. Отхлебнув из ендовы или кринки, они забывали все печали и заботы. Это как раз то, что ему сейчас нужно. Пусть ненадолго, но забыть этого балахвостеня, который вселил в сердце надежду, а потом жестоко, не моргнув глазом, отнял. Только бы жбан был на месте. На мягких лапах Ардаш пробрался к поленнице дров с подветренной стороны, чтобы не учуяли собаки и не подняли шум, и стал разрывать мягкую землю. Вырыл жбан, поднял за ручку зубами и тихо покинул хутор. Притащил наполовину полный жбан на поляну у реки. Увидал стог сена и решил в нём залечь. Обернулся человеком, сделал внутри себе большую удобную нору, что стог стал походить на шалаш, и заполз внутрь. Оборотень пил большими глотками «живую воду», огнём растекающуюся по жилам, стараясь быстрее забыть, вот только почему-то всё ярче и отчётливей помнил. Он ругался вслух и клялся, что больше ни в жизнь не подпустит охотника к себе. Ни за что не поверит в сладкие пустые речи. Пусть бабе своей заливается соловьём, а он — кремень. Сам-то он никогда не полезет. А что до этого всего… то было простое любопытство. Новые ощущения, так сказать. И вот странность: чем больше Ардаш думал о том поцелуе, полном неги и страсти, о крепких объятиях, тех сильнее хотелось повторения. Нет, так не пойдёт. Он снова и снова прикладывался к жбану, убеждая себя в том, что, как бы то ни было, но ничего меж ними более быть не может. Он не девка, родить не сможет, округлостей во всех положенных местах отродясь не бывало, а значит, итог в любом случае предрешён. Сознание медленно, но верно обволакивало пьяной дымкой. Тело расслабилось. Ардаш потряс пустой жбан и, убедившись, что в нём не осталось ни капли, подполз к выходу из своего убежища и выкинул пустую посуду наружу. Потом поднял голову и глянул на небо. Ух ты! Звёзды на небе здорово плясали, то сближаясь, то отдаляясь. И как он раньше не замечал, что они так резво двигаются? Ха, и месяц-то в небе не один, а два! Во дела… Он пьяно хихикнул себе под нос, спрятался в тёплое сено и распластался на спине.
***
Деян уложил дочь спать, перемыл посуду, прибрал возле печи и сел возле окна при свете свечи вострить охотничий нож. Неожиданно в окошко стукнул камешек, и охотнику почудилось, будто от окна метнулась в сторону тень. Он поднялся на ноги, задул огонь свечи и неслышно ступая, прошёл к двери. Прислушался. Тишина на дворе. Он уже думал вернуться назад, как возле порога послышалась какая-то возня. Деян резко выскочил на улицу, схватил на грудки незваного гостя и с силой приложил о стену.
— Ой, мамоньки!— пискнула со страху Смеляна, закрыв глаза.
Деян, который занёс кулак для удара, опустил руку.
— Тебе что, дура-девка, жить надоело?! — зло прошипел он.
— Деянушка, — выдохнула она, снимая с головы платок, — мне вот-вот замуж выходить. Назад ходу нет. Родители со свадьбой торопят. Не хочу, чтобы первым не любый был.
— Ты чего это удумала, бесстыжая! — так же тихо возмутился охотник. — Сейчас тебе не Иванова ночь, когда прощаются все грехи и прелюбодеяние.
— Но до Купалья я буду замужницей и перееду к мужу на житьё. А я хочу с тобой счастье плотских познать.
— Господи! О чём ты только думала, Смеляна, решившись на такое и заявившись сюда? Мне-то ничего не будет, а тебе… Слава-то какая по деревне пойдёт, коль кто глазастый увидит. Зачем так подставляться ради одной ночи?
— Какой же ты, Деян, твердолобый. Не думала, что откажешь, ведь не многого прошу.
Горькие слёзы потекли по щекам Смеляны, а глаза лихорадочно заблестели. Девушка оттолкнулась от стены и гордо пошла прочь. Но потом резко остановилась, обернулась и сказала:
— Последний раз счастья попытаю. Не хочешь в деревне, так я буду после полуночи тебя ждать возле Голубой горы. Там вы давеча сено в стог смели. Приходи. Пусть только небесные светила будут сведками нашей любви, — сказала и исчезла с глаз в ночи.
Деян покачал головой и вернулся в избу. Не хотел он никуда идти, да видать придётся. Глупая девка одна за деревню идти вздумала. Мало ли, что по дороге статься может. Авось перехватить успеет по дороге. Нужно лишь выйти пораньше.
Только вскоре не до этих дум ему стало. Позабыл он всё на свете, когда хворь кровинку родную одолела. Просквозило на поле. Ближе к полуночи Веселинка метаться во сне начала: дыхание стало сиплым и появился лающий кашель. Бросился Деян готовить тёплое целебное питьё с душицей, благо, печь не остыла и горячая вода в чугуне была. Потом бережно поднял дочь на руки, радюшку на плечи набросил и усадил кроху на зедлик, опустив её маленькие ножки в лохань, чтобы попарить. Сам достал из своих запасов траву мать-и-мачехи и сделал настой на меду. Пригодится. После того, как Веселинка распарила ножки до красноты, Деян завернул её в тёплую оленью шкуру и уложил под бок рядом с собой на ложе. Дождался, когда дыхание девочки выровнялось, и только после этого сам придремал. За ночь он просыпался ещё несколько раз, чтобы напоить настоем дочь. А утром к тётке Урмиле сбегал за советом, что ещё можно дать, дабы не навредить дитю. Урмила решила сама девочку осмотреть и пришла вместе с Деяном. А после велела отварить картошку в кожуре, растолочь, завернуть в ткань и положить на грудь для сугреву. А вечером повторить. Запарила иван-чай и добавила барсучий жир, попутно разъясняя, что он смягчит горло. Верное средство.
— Нужно такой тёплый чай Веселине давать три раза на день, — напоследок, сказала она. — Поправится твоя дочь. Хворь ещё не пустила свои корни.
Ночь была тёплая. Смеляна улучила момент, когда все домашние уснули, тихо выскользнула в сени, вытащила из-под кучи пустых мешков приготовленную с вечера одёжу и, принарядившись, отворила дверь. Выбралась за деревню и побежала по направлению Голубой горы, которую так прозвали в народе из-за обилия синих пролесок, что сплошь покрывали её по весне. Завидев тёмный стог сена, она сбавила шаг, отдышалась, приложив руку к груди, где сильно частило сердце. Затем решительно обошла его по кругу, пока не увидела проделанный вход. Выдохнув, дева сбросила одёжу и полезла внутрь.
«Сегодня это точно произойдёт», — решила для себя она.
Пытаясь унять внутреннюю дрожь, Смеляна стала шарить руками по сену, пока не наткнулась на голое тело. Всё-таки пришёл её любый. Не смог устоять перед соблазном. Поражаясь собственному бесстыдству и смелости, дева стала гладить плечи, целовать грудь, шептать страстные признания парню. Кожа под её шаловливыми пальцами пылала жаром и была нежной и гладкой. Как же хотелось видеть это великолепное тело, но, увы, приходилось довольствоваться тем, что есть. Её руки лаской прошлись по бокам, а затем одна дерзко скользнула по жёстким паховым волоскам и нашла увеличившуюся мужскую плоть, которая не осталась равнодушной к её предыдущим действиям. Смеляна стала настойчиво ласкать сосредоточение мужской силы. Услышав стон удовольствия, она поняла, что на верном пути, и прижалась к боку парня всем телом, закрыв рот своего избранника поцелуем. Нет, сейчас не до разговоров. Пусть эта ночь пройдёт в молчании, говорить будут их тела и души. Её даже не возмутило то, что парень явно выпил перед свиданием.
«Видать, для храбрости хватил лишку, дурачок, — подумала только. Слишком уж нерешительный и правильный был её охотник.
