Выразительное красивое лицо, ночью она трогала его: брови, нос, губы, подбородок, запоминала руками, пальцами. Это больше, чем взгляды, и он делал так же: не только лицо, всю её узнавал так… Мила покраснела и потупилась, как будто Тоня могла проникнуть в её мысли, воспоминания. Нет! Никому не отдаст она этого, пусть они с Вадимом не встретятся больше, пусть всего одна ночь была. Останется ей и радость, и восторг — все, что узнала. Ведь как в темноте жила, а он пришел и подарил свет. Как же расстаться сейчас? Она растерялась. Но внешне это казалось холодностью, отстраненностью. Молчание Милы было как будто безразличным, и хоть внутри все в ней кричало: "Пожалуйста, не уходи", — ни за что не догадаешься.
Держалась она прямо, с достоинством, только глаза отводила, не смотрела на Вадима, боялась встретить его взгляд и прочесть в нем осуждение, разочарование, раздражение. Даже и хорошо, что Вадим торопится, она и сама хотела бы убежать. Остаться и убежать — нелогичные, противоречивые желания. Мила не понимала себя, не знала, как поступить. Ей надо было сосредоточиться и подумать, но присутствие Вадима волновало и лишало ее здравомыслие точки опоры. Доводы превращались в хаос вопросов и надежд.
Мила и Вадим расстались на улице, на автобусной остановке. Он извинился, что не может проводить их до парка, Мила заверила, что помнит дорогу, что они с Тоней пройдутся пешком, еще раз посмотрят бульвар, дубовую аллею, храм. Договорились созвониться вечером попозже. Вадим поцеловал ей руку, в прикосновении его губ, в пожатии пальцев она угадала нежность и страсть. Стало трудно дышать, навернулись слезы. К счастью, подошел автобус, Вадим вежливо кивнул Тоне и с дежурным "приятно было познакомиться" скрылся за раздвижными дверями. На Милу он больше не взглянул.
— Пошли парки твои смотреть, — бодро скомандовала Тоня. — А хороший мужик этот твой Вадим, видный и вежливый какой. Вы что, учились вместе?
— Ну что ты, Тонечка, я с ним только вчера познакомилась, — рассеяно отвечала Людмила, рука её все еще помнила тепло и нежность его губ.
Мила шла по бульвару, носками ботинок подбивала влажную листву. Листья не шуршали, как вчера, они намокли, ночью был дождь. И теперь небо, обложенное низкими серыми тучами, мрачно нависало над храмом, цеплялось за золотые кресты.
А Тоня, как из пулемета, сыпала вопросами, невозможно было слово вставить.
— Да ладно! Вчера?! И что ты сразу его и закадрила? Расскажи, как все было-то? А говорила "знакомый". Так у вас что-то?.. Ой, что я, дура, спрашиваю, и так все понятно. А я думала раньше, а оказывается, только сейчас. Ну ты даешь, тихоня! А мужик какой видный, высокий, холеный, вон руки какие. Он кто вообще, чем занимается? Наверно, адвокат какой-нибудь. Нет, ты мне все по порядку давай рассказывай, с самого начала! Славик, не лезь в лужи, ноги промочишь.
Когда подруга остановилась перевести дух, Людмила ответила:
— Не было никакого начала, Тонь, только конец…Никакой Вадим не мой, познакомились вчера, он сам подошел, а я сумку уронила, рассыпала все. Глупо так!
Она остановилась, потом села на белую деревянную скамейку и расплакалась.
Тоня сначала стояла перед ней, потом присела рядом, погладила по плечу. Славик на газоне собирал желуди, Тоня краем глаза следила за ним и утешала подругу.
— Ты чего, Мил? Было и было, мужики — они все козлы, вон и этот не пошел с нами.
— Нет-нет, он не такой, — замотала головой Людмила, — ему на работу надо!
— Ну так и не реви, раз не такой, значит, позвонит вечером, может завтра до отъезда еще в городе встретитесь. — Тоня решительно сунула в руки Людмиле носовой платок. — Утрись и пошли дальше, что, зря сюда приехали? Славик! Мы уходим. Пошли, пошли, — она потянула Милу за руку, — Нет, ну надо же! Вот мне бы перед кем-нибудь так сумку вывалить… А потом что было? Ты рассказывай, рассказывай, может, и я научусь таких мужиков завлекать…
А день все хмурился, мрачнел, несколько раз принимался накрапывать дождь. И ветер поднялся холодный. Кончилась в одночасье золотая осень, как черту провели под её беззастенчивым обманом, и сползла позолота с размокших пестрых уборов. Парки стали унылыми, растрепанными, листопад иссяк.
Мила узнала Лицейский переулок. Сегодня многие прилавки были закрыты, другие пустовали, продавцы не зазывали, стояли группкой и что-то обсуждали, пили кофе из термосных крышек — Мила почувствовала запах, вздохнула, вспомнила вчерашнего “господина Тирамису”, улыбнулась.
Недовольные погодой туристы шли вдоль фасада Екатерининского дворца, в сам дворец стояла очередь. Люди, натягивали поверх курток прозрачные дождевики, защищали зонтами фотоаппараты.
Мила не узнавала аллей, по которым они гуляли с Вадимом. И все вроде то же — павильоны, пруды, скульптуры, — но без него нет очарования, волшебства. Тоска одна! Вот и девушка с кувшином, и опять как-будто другое место, чужое. Девушка эта бедная на камне в хитоне мерзнет, черная, мокрая, вокруг доброжелательные японцы, но на мелком осеннем дожде и они не улыбаются. Глазеют, деловито фотографируют друг друга, спешат. Почему сегодня все спешат?
— А дальше что? — не отставала Тоня, она едва окинула взглядом топовую достопримечательность. Девушка её мало интересовала, больше туристы. Славика, казалось, ничего не привлекало в мокром парке, мальчик уныло плелся за матерью.
— Смотри, смотри, — без всякого стеснения сказала Тоня, — вон тот в желтой куртке и золотых очках, видно, какой-нибудь важный, все ему кланяются.
— Тоня! Услышат же, неудобно.
— Неудобно штаны через голову надевать! Да они не понимают по-русски, ты не отвлекайся, дальше рассказывай. Что вы с Вадимом этим сегодня вечером делаете? И вообще, дальше как? Ты в Петербурге остаешься?
— Нет конечно! С чего ты взяла?
— Ну-у-у… он на тебя так смотрел. Когда встречаетесь?
— Не знаю, может, завтра… или никогда.
Тоня пропустила безнадежную реплику мимо ушей.
— А телефона его у тебя нет?
— Есть.
— Так давай позвони, договорись на вечер.
— Нет, Тоня, так нельзя.
— А чего нельзя-то, раз у вас все уже было? Или тебе не понравилось? У него что, плохо работает это дело?
Мила не выдержала и рассмеялась, отмахнулась, закрыла лицо руками.
— Перестань, Тонька! Вот что ты мелешь? При ребенке!
— А что? Может, он вон как этот, — подруга толкнула Милу под локоть и показала на Геракла, они как раз шли обратно мимо Камероновой галереи, — вон как у этого, сам здоровый, а причиндалы еле видать. А-ха-ха… Поставили же такого на видном месте…
Туристы из тех, что поближе были, обернулись, и, может, и не понимая по-русски, поняли по смыслу, тоже засмеялись. Мила схватила Тоню за руку и потащила к выходу из парка.
— Невозможно с тобой, уж лучше на аттракционы.
— Да ладно тебе! Один раз живем. Слушай, я же забыла совсем! — Тоня остановилась и начала рыться в сумочке. — Совсем забыла…
— Что-то, потеряла? — спросила Людмила.
— Н-е-ет! Я же вчера… А, вот они! Я вчера билеты на концерт взяла. Народ в драку раскупал, очередь стояла, а тут парень подошел, говорит отдам дешевле, сам идти не могу, мама заболела. Так я и поверила, мама у него заболела, барыга наверняка, но взяла. Раз народ так давился, значит, хорошее, так что нам по-любому в город надо вернуться до семи вечера.
— А Славика куда?
— Да протащим, скажем он маленький, нет шести, кто проверит? Мы на аттракционах так половину бесплатно откатали, меньше шести — бесплатно и в кино, и в автобус. И на концерт должны пустить!
Мила была рада вернуться в город, в Царском селе она отчего-то почувствовала себя одинокой, покинутой и… ничьей. Потеряшка.
С Вадимом было по-другому, да что теперь вспоминать?
На остановке ждали долго, замерзли, промокли. А за спиной светилась неоном витрина того самого кафе, где Мила встретилась с Вадимом. И прямо перед ней через дорогу поднимал к серому небу золотые маковки куполов Храм. Это золото сияло, не обманывало. Мила вздохнула и ничего не стала просить, даже мысленно. Наверно, то, что вчера было, и так слишком много и хорошо. Вадим, он чудесный! Сильный, нежный, а руки…
