Да, Лена, ты все-таки тряпка. Мужику удобно, что конец месяца он проводит в комфорте. Ты приходишь с работы, ублажаешь еще и соседа. Ну, в некотором смысле, а он тебя ни во что не ставит.
Бесплатная прислуга, которой даже не платят. Ра-бы-ня. Вот — это слово. Только настолько стремная, что к ней даже приставать не комильфо. А на кухню он приезжает, чтобы посмотреть, помыла ли я руки… Ага.
Находясь в некотором раздрае домыла посуду и протерла столы. Нет, особой любви к соседу я не испытывала, сочувствие, жалость — это было. Еще присутствовал чисто женский интерес, все-таки кобелюка знатная. Но ни единого телодвижения в сторону хотя бы отношений для здоровья не делала, как и он. Ни на что не надеялась, но такого свинства тоже не ожидала. Все-таки хочется видеть в человеке что-то хорошее. Только почему же так обидно, когда ничего хорошего там не оказывается?
Сама себе придумала историю, сама поверила, сама же и обиделась.
Вредничать было глупо, я это полностью осознавала. Но сегодня ушла даже не попрощавшись, просто аккуратно прикрыла дверь, до щелчка. Зачем хлопать — будоражить соседей?
Уже выйдя на лестничную клетку, увидела знакомую макушку.
— Ой, Иринка, — она давно не заходила, на работе обменивались дежурными или общими фразами, соскучилась. — Как ты вовремя!
— А ты что там делаешь? — В руках у подруги был пакет, в глазах — подозрение и еще что-то черное.
Улыбка медленно сползала с моего лица, Ирина, видимо, уловила перемену и сразу же защебетала с любопытством:
— ты же сама говорила, что соседей терпеть не можешь, а тут в гости ходила?
— А, ты об этом, — вздохнула с облегчением, — да соседа девушка бросила…
— Что, опять? — искусственный смех Иринки разнесся по всему подъезду.
— Ага, а я захожу иногда. Приготовить или помочь чем.
— Ой, Ленка, это ты все из себя социального работника никак не изведешь. Хоть платит?
Я отрицательно качнула головой, разводя руками.
— Спишь с ним? Натурой расплачивается? — Иринка не унималась, уже разуваясь у меня в квартире.
— Совсем больная что ли! Я не по изврату, да и не предлагал ни разу.
— Да врешь ты все, с таким и не переспать! Уж я бы… — Иринка почти облизнулась.
— Ну так пойди и займись, — я почти огрызнулась. Ирина никогда настолько нагло не лезла в мою интимную жизнь. Это оказалось не только непривычно, но и коробило.
— Да ладно тебе, мне же интересно. Ты одна, он разошелся. Какой простор для фантазии… — Она игриво подмигнула.
— Ага, я нашла все эти приспособления, при помощи которых он, извини за сравнение, занимался сексом.
— Почему извини за сравнение? — Не сразу пронялась моей речью подруга.
— Да потому что не понимаю я такого секса, когда боль причиняют. Тут или по взаимности должно быть или исключительно в удовольствие.
— Ну да, поэтому тебя твой и бросил, что ты не могла ему доставить удовольствие? — очень неприятно огрызнулась Ирина, пытаясь ткнуть меня лицом в собственную неудачную личную жизнь.
— Да, я не люблю причинять боль, уж какая есть. Не садистка, если ты об этом. А Игорьку желаю найти того, с кем ему будет действительно хорошо. — Равнодушно откликнулась я на выпад. Интересно какая вожжа попала Иринке? Сама на себя в последнее время не похожа.
— Так что там у тебя в пакете? — Я с любопытством потянулась к заманчивому свертку, но его перехватили буквально из-под носа.
— Да так, продукты домой несу.
— Чаю? — От чая подруга не стала отказываться, и еще с час мы трепались в основном о работе и о моих якобы косяках. Иринка советовала не унывать и быть внимательнее. То, что я реально не допускала ошибок, она почему-то не верила:
— Ты ж по специальности и не работала, так что я не исключаю такую возможность. Все поначалу косячат, пока освоятся.
То, что я работала по специальности удаленно и работаю до сих пор, я Иринке как-то не говорила, не приходилось. Но в резюме указывала, получается, она его не видела.
От того, что один из самых близких людей в меня не верит, стало обидно.
Через час Иринка засобиралась домой, обещая еще на днях заскочить и напоминая о вечеринке через неделю.
Я еще добрых десять минут заверяла ее, что точно буду и, наконец, закрыв за настойчивой подругой дверь, растеклась лужицей по дивану и отдалась на милость очередному выпуску какой-то мистической фигни. Думать не хотелось, но ощущение того, что я что-то упускаю и одновременно того, что из меня высосали все соки, не покидало.
На следующий день я объявила соседу бойкот и не стала заходить. После работы опять пошла в парк, где ела мороженое и медитировала на искусственный пруд с утками.
И через день.
На третьи сутки с начала бойкота я возвращалась в квартиру сразу после работы а на площадке — сюрприз. Сосед собственной персоной сидит и курит, смотрит своими раскосыми глазищами, как поднимаюсь, прохожу мимо, едва кивнув, вожусь с ключами. Игра в молчанку и напряженный взгляд в спину заставляет воздух звенеть от напряжения, как и мои нервы.
Когда дверь закрывается, прислоняюсь к ней спиной, с облегчением выдыхая. И чего выперся, спрашивается? Пожрать уж сам точно себе в состоянии приготовить, а за полторы недели, авось, не засрется по уши.
Держи себя в руках, тряпка, они все уходят, а ты остаешься. И только тебе самой решать, будешь оставаться с достоинством или с ненавистью и отвращением к самой себе.
Так и повелось. Прихожу — меня встречают, дымя на весь подъезд и также молча провожают взглядом, пока не скроюсь в своем убежище.
В пятницу, ту самую, на которую была назначена вечеринка, где-то через пол часа после моего возвращения домой с работы раздалось треньканье дверного звонка.
В это время я судорожно собиралась, костеря так не вовремя пришедшего в гости. Иринка что ли уже пришла?
Но на площадке никого не оказалось, а вот у порога, на коврике лежали знакомого цвета георгины и коробка шоколадных конфет.
Смеяться, плакать? Почему почти через месяц молчания опять знаки внимания, что изменилось?
— Глеб… — Сердце стучало, вырываясь из грудной клетки, дурацкая улыбка на все лицо. Запоздало дернулась к лестнице, но там никого не было. Взяла сюрприз и только теперь рассмотрела что именно за конфеты — моя любимая вишня в коньяке. Как узнал? Я их себе могла позволить очень редко.
Как в трансе, вошла в квартиру держа в руках свое сокровище, машинально сняла обертку с коробки и, вытащив одну конфетку, развернула.
По языку растекся вкус сладости и горечи. Эти конфеты, как и Глеб, как и Саша, и наверное, как тот волосатый-писклявый. Сладкие, как шоколад, и одновременно, как и он — с горчинкой, и с долькой хмеля, от которого слабнут ноги и нарастает дурман в голове.
Следом за первой конфеткой пошла вторая и третья.
Туман в голове все нарастал, я уже никуда и не собиралась. Сидела и смотрела в одну точку и так мне было хорошо, пока не стало учащаться дыхание и сердцебиение. А между ног не разлилась неимоверная тяжесть. Желание нарастало постепенно. Сначала оно ощущалось, как легкое недомогание, терпимое, от него можно было отмахнуться и переключиться на более важные задачи.
Затем к желанию добавилось жжение, хотелось поерзать, что я и сделала. Но получилось только хуже. Жжение разрасталось и достигло таких масштабов, что все мысли свелись только к одной — трахаться.
В голове пульсировало, все предметы плыли, как в тумане.
Я же собиралась на вечеринку…
Точно.
Там будут мужчины.
Там будет много мужчин
От мысли о том, что я могу сделать с “много мужчин”, и без того напряженные соски заболели, а между ног было не просто горячо, там было жарко и практически хлюпало.
Да, там будут мужчины, самцы, — туман не отпускал.
Я разделась до белья и собралась натягивать выходное платье — это не всякие Глебы и Саши.
При упоминании мозгом последнего имени я остановилась, передумав не только одеваться, но и идти на вечеринку.
