Себе Вадим не принадлежал. Его показывали, возили, демонстрировали, возлагали на него надежды, ожидали результатов, строили прогнозы. И так все старшие классы школы.
Вадим вспомнил о старых афишах, полез на антресоли, Дракониха с большим интересом участвовала в этом предприятии. Ей понравился пыльный пухлый рулон, который Вадим снял с антресолей и раскатал на пустом кухонном столе.
— Смотри, это я, — сказал он Драконихе.
С пожелтевшей, затертой на сгибах афиши на него задумчиво смотрел мальчик из прошлого.
И такие большие красные буквы поверх фото…
ВАДИМ ЛИМАНСКИЙ
Фортепиано
В программе:
Фридерик Шопен, Роберт Шуман
Кошка вежливо села рядом с афишей и начала умываться.
— Там, может, и ноты остались, жалко бросать, — продолжал беседу Вадим, — дай-ка я посмотрю.
Он снова подставил табурет к антресолям, но отвлекся на мобильный. Тот настойчиво вызванивал ноктюрн Шопена.
— Это Захар, сейчас опять ругаться будет, хоть домой не возвращайся! — пожаловался Дейнерис Вадим.
Тем не менее он ответил, переключил телефон в режим громкой связи и положил на стол рядом с афишами.
— Вадик, ты где пропал? — спросил бодрый, совершенно не старческий голос, все тот же, что и тридцать лет назад. — Почему домой не едешь?
— Я в городской квартире.
— Что ты там забыл? У тебя концерт завтра вечером, заниматься ты собираешься?
— Я здесь поиграю.
— На старой расстроенной колобашке! — возмутился Захар. — Даже не думай.
Вадим встал на табуретку и чуть не подпер головой низкий потолок хрущевки, заглянул на антресоли, ничего не обнаружил, кроме коробки с елочными игрушками.
— Хорошо, — ответил он, — сейчас я соберу тут кое-что… А, мне еще в магазин надо за переноской.
— За чем?
— Переноской для животных, хочу забрать кошку, сколько можно ездить к ней! И убраться тут надо.
— Убраться? Ты с ума сошел, что ли? Концерт завтра, а ты "убраться"! Ты о руках подумал? Звони Вале, она пришлет уборщиков. Я сам сейчас позвоню.
— Захар Иосифович, не надо! Я же не собираюсь тут генеральную уборку затевать.
И так на полчаса. За это время Вадим просмотрел документы, собрал все, что хотел, и с сомнением взглянул на Дейенерис. Делать нечего, надо идти за переноской. А Захар все говорил: про руки, про Валю, про программу завтрашнего концерта и еще про какую-то хвалебную статью на сайте. В отличие от Вадима, Захар Иосифович из Интернета не вылезал. С легкостью освоил его, несмотря на свои преклонные годы, завел странички в соцсетях, зарегистрировался на музыкальных форумах, стал модератором группы на Фейсбуке и, наконец, настоял, чтобы Вадим нашел программиста и заказал официальный сайт. С той поры программист Семен Игоревич стал частым гостем в доме Вадима. Сам же он дома бывал редко, полжизни проводил в пути. Пара недель в Петербурге осенью этого года оказались скорее исключением, чем правилом.
Вадим изредка отвечал учителю, чтобы тот не усомнился, что на другом конце провода ему внимают, он уже начал пропускать поток красноречия мимо ушей, когда услышал:
— Вадик! Я забыл совсем! До концерта ты дашь интервью Переславской, потом в Консерватории встретишься с прессой.
— Захар Иосифович! Зачем? Я же просил…
— Объяснишь насчет диска, пусть знают, что ты ни при чем, тебе поставили условие.
— Ну да, и силой заставили играть в застенках Футю.
Захар засмеялся, Вадим улыбнулся, он рад был тому, что они помирились без выяснений отношений — ссоры с учителем он переживал тяжело.
— Скажешь им, что у японцев своеобразное восприятие музыки Шопена, что на самом деле так, я тут послушал записи Кейко Мацуи, знаешь, что-то в этом есть.
— Мацуи джаз играет.
— А ты не хочешь попробовать?
— Нет! — возмутился Вадим. — Мне только джаза и не хватает для полного счастья. Я лучше Брамса поиграю.
— Ну ладно-ладно, это я так… Домой скоро приедешь? Ты на машине?
— Нет, на парковке оставил, в Галерее. Пробки, я на метро и на поезде быстрее добрался.
— Вот и обратно давай быстрее, еще раз запись послушаем вместе… И подумаем, что ты будешь говорить на пресс-конференции.
— Хорошо, — уступил Вадим, он не хотел спорить об этом еще раз.
— А еще к нам завтра собираются в гости твои родители. Они и на концерт придут, ты в курсе?
— Они всегда приходят, я билеты как обычно забронировал, в первый ряд.
— Молодец. Ну все, давай домой.
Он стоял на остановке. Сейчас автобус, метро, поезд и еще немного на машине. В общей сложности часа два с половиной, если повезет с электричкой. Так он добирался на дачу, где последние годы жил с Захаром Иосифовичем, роялем Jacob Becker, четырьмя лайками маламутами и тремя беспородными кошками. Вернее, жил там Захар, а Вадим приезжал всегда, когда оказывался в России и в Санкт-Петербурге. Случалось это все реже, да особо и не тянуло.
Во всяком случае городская квартира точно никак не вписывалась в ритм его жизни. В городе остались бывшая жена и дочь Ирина и родители, но теперь они не ютились в одной комнате — Вадим построил им квартиру в Московском районе, у Парка Победы. Папа все еще работал, мама ушла на пенсию. Вздыхала о Царском селе, до последнего упиралась, не соглашалась на продажу, говорила, что жила бы там, гуляла с правнуками в парке. Захар Иосифович помог, убедил ее, что нечего цепляться за руины. Дом старый, от центра далеко… Он прав, конечно, далеко, но…
Автобус подошел, двери раскрылись с лязгом. А в это время легкий порыв ветра тронул ветви лип, и листья посыпались, полетели. Сухие, желтые, светлые.
— Мужчина, вы садиться будете? — напористо спросила старушка с хозяйственной сумкой на колесах.
— Что? Нет… Давайте я вам помогу, — Вадим погрузил сумку и бабульку в автобус и отступил в сторону, чтобы не мешать остальным.
А когда автобус отъехал, перешел улицу и неторопливо двинулся по Оранжерейной в сторону Екатерининского парка.
Шел он бесцельно, с удовольствием вдыхая терпкий аромат осенней листвы, которая уже устилала газоны. Но кроны деревьев еще не поредели — это было очень красиво.
За квартал до центральной площади напротив собора Святой Екатерины на лотке перед пекарней продавали лаваши и круассаны. Плыл уютный домашний запах свежеиспеченного хлеба и плюшек с ванилью. Вадим вспомнил, что не обедал, и завернул в кафе пекарни.
Будний день, тишина и пустота, музыка не играет, за прилавком продавщица уткнулась в мобильный телефон, столики все, кроме одного, свободны, в глубине, у окна, за самым дальним от входа сидит женщина в синем пальто.
Он увидел ее на фоне окна — красивое обиженное лицо. Низкое солнце падает косыми лучами на плечо и голову и, как прожектор на сцене, подсвечивает. От этого густые светлые волосы женщины превращаются в нимб. И вдруг сравнение, вернее… музыка зазвучала в нем, как будто Вадим увидел созвучия и мелодию! Это было неожиданно и прекрасно! Девушка с волосами цвета льна сидела за столиком и не обращала никакого внимания на Вадима… Он слушал её красоту. Точно такая, как у Клода Дебюсси: изысканная плавность и угловатость, длинная шея и удлиненный овал лица, высокий лоб, высокие дуги бровей, как у мадонн Ботичелли, классический профиль, нежные губы и эти волосы с искрами солнца. Угловатые плечи и, наверно, маленькая грудь, кожа светлая, а глаза… не понять.
Перед женщиной стоял нетронутый бокал с латте, она мешала высокую пенку трубочкой, а смотрела в окно, на собор. Чем-то расстроена.
Молода и красива, правильные тонкие черты лица — жизнь уже коснулась их, но пощадила, не состарила, только добавила одухотворенной глубины.
Безотчетное желание утешить её, увидеть улыбку на опущенных губах было столь сильным, что Вадим позабыл о приличиях, о своем обычном смущении перед женщинами и готов был подойти.
