— Эмма! — раздался в дверях пронзительный голос Марго. — Какого черта ты тут лежишь? Знаешь, что нам с Джерри ещё час везти тебя туда и столько же обратно? Думаешь, нам это нравится? Что мы так развлекаемся? А ты отнимаешь у нас еще больше времени. Ради всего святого, одевайся. И больше никаких шортов, этот шрам отвратителен.
Эмма не потрудилась взглянуть на дверь и лишь услышала, как ее мать затопала по коридору. Затем она наклонилась и осторожно потрогала бугристую, сморщенную кожу на внутренней стороне своего бедра. По спине пробежал холодок.
«Он так его и не увидел. Держу пари, ему бы понравилось».
Эмма тут же отогнала эти мысли. Нехорошо так думать. Она вскочила с кровати и начала натягивать брюки.
Она привыкла думать о Чёрче как о чем-то абстрактном. Как о парне, который работал ассистентом ее учителя математики, как о пижоне, который спал чуть дальше по коридору. Как о странном типе, у которого, возможно, когда-то на потолке были развешены плакаты с рок-группами.
«Или вырезки из дел серийных убийц…»
Если она позволяла себе копнуть глубже, то вновь обращалась к своей тёмной стороне. Так это называл доктор Розенштейн. Её тёмная сторона всецело принадлежала Чёрчу. До него она была лишь крошечным уголком ее души, но теперь стала ее тенью, и, если Эмма не будет осторожна, он может снова обрести над ней контроль. Захватить контроль над Эммой.
По мнению доктора Розенштейна, в этом не было ничего хорошего.
«Ох, Эмма. Это такая глупость. Мы всегда вместе. Ничто не сможет нас разлучить. Это всего лишь небольшая пауза».
— Нет! — закричала она, зажав руками уши, словно это могло заглушить голос Чёрча. Она сделала пару глубоких вдохов. — Нет. Я и сама по себе полноценная личность. Мне не нужно, чтобы кто-то меня дополнял. Я не должна жертвовать собой ради кого-то другого. Я больше не собираюсь это слушать.
Она всегда думала, что работа над собой — для слабаков, но эта мантра ее успокоила. Эмма повторила ее ещё несколько раз, предельно сосредоточившись на словах, и закончила собираться. Расчесала волосы, надела ботинки и выбежала на улицу. Джерри находился за рулем своего «Бьюика». На переднем сиденье, закутавшись в нелепую шубу, сидела Марго. Она зыркнула на Эмму и раздраженно постучала по циферблату своих часов.
— Мы опоздаем, — прорычала она, когда Эмма скользнула на заднее сиденье.
— Я понимаю. Извините. Я… в следующий раз я постараюсь побыстрее.
На секунду — всего на секунду — в зеркале заднего вида она встретилась взглядом с Джерри. Его настороженные голубые глаза впились в ее безжизненные зеленые. Затем он завел машину и выехал с подъездной дорожки.
Джерри Логан. Она устроилась поудобнее и уставилась ему в затылок. Перед тем, как она решила разлить в его доме собственное Красное море, он и впрямь ее удивил. Но с тех пор Джерри был довольно скуп на слова. Он всегда навещал ее в больнице и в психиатрической лечебнице, но каждый раз молчал, как рыба. Вернувшись домой неделю назад, Эмма подумала, что, может, хоть теперь он ей что-нибудь скажет. Снова с ней поговорит или, может, сообщит какую-нибудь информацию. Что угодно.
Но Джерри стал убедительной имитацией своего сына — без крайней необходимости не раскрывал рта.
Эмме начинало казаться, будто ее предали. Она снова и снова прокручивала все это в голове. Сначала Джерри внушает ей уверенность в том, что он ее союзник, а потом молчит, делая вид, что она для него пустое место. Марго несколько раз пытается избавиться от Эммы, а потом связывает их такой горой обязательств, что ей теперь вовек не уйти. Но хуже всего…
Она закрыла глаза и поджала губы. Сильно их прикусила. Она не хотела, отказывалась в это верить.
Чёрч…
Пять недель.
После тех нескольких минут в больнице прошло целых пять недель, и с того момента — ничего. Он сказал, что не сможет ее навещать. Сказал, что ей нужно набраться терпения и постараться убедить всех в том, что она нормальная. Достаточно нормальная, чтобы выбраться из больницы.
Да, что ж, терпения она набралась. Она делала то, что ей говорили — всегда делала то, что ей говорили. И что же?
Ничего.
Ни слова. Ни грёбаного звука. Ни знака, ни намека или чего-нибудь в этом роде. Поначалу, попав в лечебницу, Эмма думала, что Джерри втайне сообщит ей последние новости о своем сыне. Но он этого не сделал, а поскольку весь смысл ее пребывания на «Солнечном ранчо» состоял в том, чтобы “забыть” Чёрча, сама Эмма его спросить не могла.
Потом, когда ее отпустили домой, она подумала, что на этом все. Чёрч просто интуитивно почувствует и появится. Заберет ее, как принц из мрачной сказки.
Ничего подобного. Ее принца и след простыл, а дому, в котором ее заперли, было далеко до башни замка. И теперь у нее в голове раздавался голос доктора Розенштейна, вытесняя собой все остальные, сбивая ее с толку и заставляя задаваться вопросами. Возвращаясь домой после выписки из психушки, она попыталась вскользь спросить Джерри о его сыне:
— Мне, наверное, будет неловко жить дома вместе с Полом, да?
Теперь, когда она говорила о нем вслух, он был Полом. Тем, на ком она больше не смогла бы помешаться. Кому придёт в голову помешаться на мужчине по имени Пол Логан?
— Думаю, это было бы неловко, живи Пол дома, — ответила Марго.
— А?
— Через пару дней после произошедшего с тобой «инцидента» он вернулся в Нью-Йорк. Решил, что лучше ему держаться от тебя подальше.
В Нью-Йорк. Туда, где его настоящая жизнь, его квартира, его университет. Куда он собирался бежать после того, как убедил Эмму убить его сестру.
Но она не убила Лиззи, и он заявил, что не хочет, чтобы она убивала ради него, уже нет. Теперь ему просто хотелось быть с ней.
«Тогда почему ты туда сбежал?! Трус!»
До Рождества оставалось около трех недель. Эмма ни на какие чудеса не надеялась. Чёрч ее использовал, возможно, от начала до самого конца. Теперь ее главным желанием было убедить всех, что ей лучше, что она нормальная. Черт, может, она и впрямь станет нормальной. Достаточно нормальной, чтобы лишить Марго права опекунства.
Тогда она уедет далеко-далеко. Обрежет волосы. Возьмет себе имя Бекки. Без разницы. Всё, что угодно. Всё. Ничто не может быть хуже такого существования.
Они остановились на красный свет, и она снова посмотрела в зеркало. Уже второй раз за утро она поймала на себе взгляд Джерри, и теперь он не отводил его до тех пор, пока не загорелся зеленый.
«Впрочем, когда дело качается Чёрча, все становится не тем, чем кажется».
ЧЁРЧ
Манипуляция — это язык.
Это подтекст, интонация и манера речи.
Это неуловимое движение глаз и легкий толчок локтем. Вздох здесь, взгляд там.
Иногда мне кажется, что я уже с этим родился, — не припомню, чтобы меня кто-нибудь этому учил.
Иногда я делаю это неосознанно.
Иногда — очень даже целенаправленно.
Может, это все манипуляции. А может, ничего такого и нет.
Может, они стали такой неотъемлемой частью меня, что мне уже сложно определить, когда я манипулирую людьми, а когда — нет.
Эмма знала. Она знала это с самого начала. Возможно, она не догадывалась об истинных масштабах всего этого, но подсознательно чувствовала, что происходит. И она не возражала. Она использовала меня, чтобы почувствовать себя любимой. Я использовал ее, чтобы ощутить контроль.
Сможет ли что-нибудь когда-нибудь стать таким же совершенным?
Думаю, нет.
Но держу пари, могло бы быть и лучше.
Там неуловимое движение глаз, тут — легкий толчок локтем, и мы могли бы стать гораздо лучше.
3
