— Как думаете, это сегодня слишком отвлечёт внимание от дедули? — спросила она, встав в позу с руками на бёдрах.
— Господь милостивый, — пробормотала моя сестра себе под нос и снова стащила себе фляжку.
— Ты выглядишь прекрасно, милая, — сказала мама, улыбаясь своей единственной внучке.
Хлоя выполнила разворот на месте.
— Спасибо, я знаю.
Пухлая и ворчливая кошка, которую я унаследовала вместе с домом, забралась на крыльцо, выглядя неизменно осуждающей. Эта полудикая блоховозка получила царственное имя Леди Милдред Мяуингтон. Со временем оно сократилось до Милли Мяу Мяу. Теперь же, когда мне приходилось в восемнадцатый раз орать на неё, чтобы та перестала царапать спинку дивана, годилось и «Мяу-Мяу» или «Эй, Засранка».
— Иди внутрь, Мяу-Мяу, иначе целый день будешь торчать на улице, — предостерегла я.
Кошка не удостоила ответом моё предупреждение. Вместо этого она потёрлась о чёрные колготки Хлои, а потом села у её ног, чтобы побаловать вниманием свой кошачий анус.
— Гадость, — прокомментировала Мэйв.
— Супер. Теперь мне надо чистить колготки от шерсти, — пожаловалась Хлоя, топнув ножкой в сапоге.
— Я найду ролик, — вызвалась я, поднимаясь с качелей и ногой подталкивая кошку, пока та не перекатилась на спину, обнажив свой пухлый животик. — Кому вина на завтрак?
— Ты же знаешь поговорку, — сказала мама, поднимая мою сестру на ноги. — Шардоне — это самый важный приём пищи за день.
Тёплое и щекочущее гудение алкоголя начала стихать примерно на втором часу приёма. Я не хотела находиться здесь, стоять перед урной из нержавеющей стали, в мрачной комнате с павлинье-синими обоями, принимать соболезнования и слушать истории о том, каким отличным человеком был Саймон Уолтон.
Я осознала, что теперь уже не будет новых историй. Мой милый, гениальный, добрый, несобранный папа умер. И остались лишь воспоминания, которые далеко не заполнят дыру, оставленную его отсутствием.
— Я просто не знаю, что мы будем делать без дяди Саймона, — сказала моя кузина Несса, покачивая на бедре пухлого младенца, тогда как её муж пытался справиться с их трёхлеткой, носившим галстук-бабочку. Мой папа всегда носил галстуки-бабочки. — Он и твоя мама раз в месяц приходили посидеть с детьми, чтобы у нас с Уиллом была возможность сходить на свидание.
— Он любил проводить время с вашими детьми, — заверила я её.
Мои родители не делали секрета из того, что они хотели видеть полный дом детей. Поэтому они купили викторианский дом на восемнадцать комнат, с полноценной столовой, в которой можно разместить двадцать человек. Мэйв послушно произвела на свет одну внучку, но развод и серьёзная карьера в юридической сфере временно поставили планы на паузу.
И ещё есть я. Глава лучшей публичной библиотеки в пределах соседних трёх штатов, работающая до упаду, чтобы расширить наш каталог, программы и спектр услуг. Но я ничуть не приблизилась к браку и детям по сравнению с тем, что было в мои тридцать. А это было… чёрт. Давно.
Дочка Нессы шумно показала язык, брызгая слюнями, и выглядела весьма довольной собой.
— Ой-ой, — произнесла моя кузина.
Я проследила за её взглядом до карапуза, который уворачивался от своего отца и по кругу бегал вокруг пьедестала с урной.
— Подержи, — сказала Несса, вручая мне ребёнка. — Маме нужно тихо-мирно спасти ситуацию.
— Знаешь, — сказала я малышке, — моему папе наверняка понравилось бы, если бы твой брат сегодня нечаянно рассыпал его прах. Он бы посчитал это уморительным.
Она посмотрела на меня с совиным любопытством самых больших и самых голубых глаз, что я видела. Она была почти лысенькой, и только пушок светлых волос был аккуратно заправлен под дерзкий розовый ободок-бантик. Она протянула обслюнявленный кулачок и провела пальчиком по моей щеке.
Улыбка, состоящая сплошь из дёсен, стала таким же сюрпризом, как и восторженный смешок, вырвавшийся откуда-то из её округлого животика. Во мне взбурлило то счастье, что не требует никаких усилий.
— Кризис предотвращён, — сказала Несса, вернувшись. — Ооо, ты ей понравилась!
Моя кузина забрала у меня свою дочку, и я удивилась, потому что сразу ощутила утрату тёплого, хихикающего веса в моих руках. Чувствуя себя огорошенной, я наблюдала, как маленькая семья идёт дальше по проходу, чтобы поприветствовать мою мать и сестру.
Я слышала, что биологические часы женщины включаются от одного лишь запаха головки младенца, но чтобы на похоронах? Такое наверняка впервые.
Конечно, я хотела семью. Я всегда считала, что найду время… после того, как закончу колледж; потом после того, как найду первую работу; потом после того, как получу работу мечты в своём родном городе; потом после того, как благополучно переселю библиотеку в новое здание.
Я не молодела. Мои яйцеклетки не свежели по мановению волшебной палочки. Если я хотела свою семью, надо начинать сейчас.
Ну блин.
Эволюционные инстинкты взяли вверх, и я окинула взглядом Бада Никелби, который встал передо мной и выражал соболезнования. Худое как палка тело Бада вечно скрывалось под комбинезоном. Поскольку я сама носила очки, то не возражала против его очков в стиле Леннона. Но длинный седой хвост волос, а также планы выйти на пенсию и построить бункер в глуши Монтаны были решающими препятствиями.
Мне нужен мужчина, который достаточно молод, чтобы вынести страдания родительства вместе со мной. Желательно здесь, где поблизости есть супермаркеты.
Озарение моих биологических часов было прервано прибытием Нокса и Наоми Морганов. Бородатый плохой парень Нокемаута по уши влюбился в сбежавшую невесту, когда та влетела в город в прошлом году. Они вместе сумели создать своё романтичное «долго и счастливо», о котором я жадно читала в подростковом возрасте… и лет в двадцать… и даже буквально на прошлой неделе.
Кстати об эволюционных инстинктах, ворчун Нокс в костюме (с покосившимся галстуком, будто он не утруждался завязать его безупречно) определённо считался пригодным материалом для отцовства. Его широкоплечий брат Нэш появился позади него, одетый в полицейскую униформу. Он собственнически сжимал ладонь своей невесты, прекрасной и стильной Лины. Оба мужчины стали бы выдающимися донорами спермы.
Я стряхнула с себя репродуктивный транс.
— Спасибо, что пришли, ребята, — произнесла я.
Наоми выглядела женственно и мягко в тёмно-синем шерстяном платье, её волосы были уложены упругими каштановыми волнами. Её объятие слегка пахло чистящим средством с ароматом лимона, и это заставило меня улыбнуться. Наоми делала уборку, когда пребывала в стрессе, скучала или была счастлива. Это её язык любви. Библиотека никогда не бывала такой чистой до тех пор, как она взяла на себя должность координатора по связям с общественностью.
— Мы соболезнуем по поводу Саймона. Он был таким изумительным мужчиной, — сказала она. — Я рада, что мне довелось познакомиться с ним на День Благодарения.
— Я тоже, — согласилась я.
Это был последний официальный праздник Уолтонов в семейном доме. Дом трещал по швам, набившись друзьями, членами семьи и едой. Так. Много. Еды. Несмотря на свою болезнь, папа был до абсурда счастлив.
От воспоминаний меня накрыло свежей волной горя, и мне потребовались все мои силы, чтобы не поддаться всхлипу, который мне удалось замаскировать под икоту, пока я отстранялась из объятий Наоми.
— Извини. Слишком много вина на завтрак, — приврала я.
Подошла наша подруга Лина. Она была длинноногой и дерзкой даже в брючном костюме и туфлях на шпильках, от которых так и текли слюнки. Она поморщилась, затем неловко подалась вперёд для объятий. Лина не любила физический контакт ни с кем, кроме Нэша. От этого я ещё сильнее оценила данный жест.
Хотя если люди не перестанут быть такими милыми со мной, то дамба, сдерживающая бесконечный резервуар горя, точно треснет.
— Отстойно, — прошептала она, прежде чем отпустить меня.
— Да. Это так, — согласилась я, откашливаясь и подавляя эмоции. Я могла испытывать злость. Злость — лёгкая, чистая, трансформирующая, даже могущественная. Но вот более неприглядные эмоции мне не хотелось делить с другими.
