внимательно осмотрела свое лицо. В зеркале отразились большие голубые глаза и
маленький, чуть вздернутый нос. Когда-то в детстве у нее были веснушки,
теперь не осталось ни одной. Она приоткрыла рот и оскалила зубы. Все в
порядке. Хотя не совсем -- у одного еще в прошлом году обломился кусочек. Но
это незаметно. Эвелин плотно сжала губы, они показались ей бледными. Чтобы
покраснели, надо их немного покусать. Так хорошо...
Забросив за спину длинные светлые волосы, она взяла зеркало в руку и поднесла
к грудям, снизу, сперва к одной, потом к другой. Критически посмотрела сверху
и осталась довольна: в зеркале отражались почти идеальные полусферы почти
молочного цвета. И в центре каждого -- как будто ягоды лесной земляники...
Двигая зеркало вниз, Эвелин опустила его на уровень живота, а рукой обвела
круглое углубление пупка. Сдвинула руку еще ниже, к пушистому холмику, сплошь
покрытому вьющимися золотистыми волосами. Здесь она заколебалась, бросила
быстрый взгляд на дверь, чтобы убедиться что она закрыта. Вытянула вперед
одну ногу и положила на стул, стоящий рядом со столом. Осторожно поместила
зеркало между ногами... Раздвинула рукой густо заросшие складки больших губ.
Когда те открылись, появились другие, совсем маленькие губки... Эвелин
нагнулась и нетерпеливо заглянула в узкий розовый канал... Еще раз смущенно
оглянувшись на дверь, вдвинула чуть-чуть указательный палец в розовый вход.
Тут же испугавшись вынула его и начала нежно массировать гладкую и влажную
плоть. Сначала движения пальца были круговыми, потом стали продольными, более
резкими, палец своей подушечкой надавливал на алеющую, трепещущую кожу малых
губ. Назад, вниз и обратно -- к животу! Снова назад и обратно вверх! Еще!
Еще! Еще! Инстинкт подсказывал Эвелин, что в этих движениях чего-то не
хватает. А что, если потрогать эту маленькую почку, слегка нависающую над
входом в раскрывающуюся глубину, если придавить этот комочек, а потом
отпустить... Как это приятно! Какое наслаждение! А если этому пальцу (он
совсем мокрый) помогать другим?
-- Мисс-сахиб Эвелин, вы готовы?
В панике Эвелин выпрямилась, убрала ногу со стула, положила зеркало на
столик.
-- Ваша мама ждет вас.
-- Да, Миана, зайди пожалуйста. Ты поможешь мне одеться.
Грузная няня, переваливаясь точно утка с боку на бок, вошла в комнату. В
руках она держала новое платье Эвелин, сшитое из оранжевых кружев. Миана
помогла девушке расчесать длинные волосы, вдвоем они разделили их на два
отливавшие золотом крыла, сплели тяжелые косы, которые уложили на голове в
виде короны. Потом няня затянула на Эвелин корсет из китового уса -- это
сделало талию девушки удивительно узкой. После этого Миана поднесла Эвелин
нижнюю юбку с накрахмаленным криолином и ловко надела ее сверху, через
голову. Еще три минуты и на Эвелин уже было бальное кружевное платье. В то
время, как Миана, неуклюже шевеля толстыми пальцами застегивала одну за
другой перламутровые пуговицы на спине воспитанницы, Эвелин решила вернуться
к тем вопросам, которые уже задавала утром.
-- Миана, пожалуйста, скажи -- за что сегодня наказывали сипая?
-- Когда вы перестанете быть такой назойливой, мисс-сахиб? С вашим
любопытством легко можно напроситься на неприятности.
-- Но я не спрашиваю ничего особенного. Мне просто интересно.
-- Да я толком и не знаю в чем дело. Ведь этот сипай -- с севера, а
здесь многие из тех мест пользуются дурной славой.
-- Ну и что, что с севера? Чем он провинился?
-- Я сказала, что не знаю. Наверное, отказался выполнить какой-нибудь
приказ... Скорее, вам уже пора.
Эвелин вздохнула. В гарнизоне Миана славилась тем, что была в курсе всех
повседневных дел. Что бы ни произошло в семье английского офицера или в жизни
солдат-сипаев, в тот же день это становилось ей известным. И в общем-то Миане
нравилось, когда ее приглашали на чашку чая, чтобы посплетничать. Но иногда,
по непонятными причинам, Миана делалась неприступной, из нее невозможно было
вытянуть ни слова. Эвелин поняла, что сейчас как раз такой случай и с этим
ничего не поделаешь...
* * *
Зал, в котором все было готово к танцам, сиял множеством огней. На эстраде
расположился военный оркестр, сегодня он был представлен музыкантами
кавалерийского полка -- это было заметно по алым мундирам, расшитым золотыми
галунами. Красавец-дирижер взмахнул палочкой и полились звуки первого вальса.
Женские платья, по большей части выписанные из Англии, соперничали друг с
другом в стремлении не отстать от парижской моды. Среди блестящих офицерских
мундиров попадались клетчатые юбки шотландцев, забавно выглядевшие над
волосатыми ногами...
На расставленных вдоль стен креслах восседали мамаши, не спускавшие глаз с
дочерей, вальсировавших с молодыми офицерами. Женатые офицеры не танцевали,
вместе со старшими командирами они собрались в противоположном от оркестра
конце зала. Смуглокожие слуги лавировали меж ними, ловко держа на вытянутой
руке поднос с фужерами. Однако, наибольшее удовольствие от бала получали,
казалось, те, кто был вне зала. Снаружи, у каждого окна толпились закутанные
в сари женщины, у многих на руках были дети. Завороженно наблюдали они за
непонятным поведением круживших парами белых людей, расширенные глаза с
изумлением вопрошали, как можно прилюдно предаваться столь интимному ритуалу.
Откинув голову назад, Эвелин танцевала с недавно прибывшим в Индию
лейтенантом. Ей нравился вальс, и она охотно отдавала себя во власть ритма
музыки и крепких рук партнера. Опьяняющий экстаз сделал тело воздушным,
невесомым, ни о чем не хотелось думать, а закрыть глаза и кружиться,
кружиться...
Внезапно Эвелин услышала голос своего отца. Да, это был он. Сейчас она и ее
кавалер были возле группы офицеров, в центре которой стояли полковник
Беллингэм и майор Грэнвилл.
-- Что будем делать с сипаем? Ему сегодня здорово досталось? -- спросил
Грэнвилл.
-- с Абулшером? Вообще-то он неплохой парень. Только, как все эти тхальцы,
слишком уж своевольный. Может заупрямиться и не выполнить приказ. Но выгонять
его не стоит. Он ведь настоящий кудесник по части лошадей. Они слушаются его,
как никого другого. Лучше всего было бы приставить его конюхом в дом к
кому-нибудь из старших офицеров. Может быть, к вам, Грэнвилл?
