— Блин, я тебя разбудил? — Я потираю больную голову и избегаю зрительного контакта.
— Я не спал какое-то время. — Кевин включает чайник и стучит по маленькой баночке рядом с ним.
— Горячий шоколад здесь. Джинджер сама делает порошок.
— А, — говорю я.
Неловкая тишина заполняет комнату, пока я жду, пока закипит вода. Что здесь делает Кевин? Я все еще ношу свою большую зимнюю куртку, так что мне не нужно беспокоиться о том, что мои повязки ослабнут.
— Знаешь, — говорит Кевин, и меня наполняет волна облегчения от наступившей тишины, — я не думаю, что поблагодарил тебя за то, что ты пришел сюда.
— Поблагодарил меня? — Я фыркаю. — Вы заплатили за мой билет здесь. Это намного лучше, чем проводить Рождество в одиночестве в Чикаго.
— Т-ты хороший друг Хейдена, — говорит Кевин, и его глаза смотрят мимо меня в окно.
— И мы оба знаем, что он не самый простой человек, с которым можно познакомиться.
— Расскажи мне об этом, — хмыкаю я, но потом спохватываюсь. Я провожу взглядом Кевина туда, где в лунном свете сидит Хейден.
— Несмотря на это… он мой лучший друг.
На губах Кевина мелькает улыбка, но он ничего не говорит.
Больше тишины.
Фу, я ужасна в этом.
В воздухе раздается свисток чайника, и я прыгаю, чтобы снять его с огня.
— Ему нелегко приезжать сюда, — говорит Кевин.
— Я знаю это. Но это, — он указывает на кухню и окно, — больше, чем просто дом детства.
Тепло чайника согревает мои руки, но я не могу оторвать глаз от Кевина. Он стоит, руки на краю раковины, глядя на снег.
— Мы мечтали здесь. Каждое желание, каждая капля страсти… все это культивировалось в этом доме из-за них. Из-за наших матери и отца. А теперь я боюсь без них, — он качает головой, — Хейден слишком грустен, чтобы снова мечтать.
Я делаю неуклюжий шаг к Кевину, все еще держа в руках кипящий чайник.
— Мечты никогда не теряются. Возможно, возвращение придаст ему мужества, которое ему нужно, чтобы найти их снова.
Кевин показывает маленькую, слишком знакомую улыбку.
— Я надеюсь, что это так. Знаешь, я изо всех сил старался заполнить пустоту мамы и папы. Быть для него родителем. — Вспышка боли пробегает по его лицу. — Может быть, я забыл, как быть братом.
Я ставлю чайник и осторожно дотрагиваюсь до руки Кевина.
— Эй, Кевин, — говорю я, затем быстро кашляю и понижаю голос, — ты отлично поработал. Хейден, ну, может, он этого и не показывает, но он смотрит на тебя снизу вверх. — Румянец заливает мои щеки.
— И он просто… ну, он просто лучший парень, которого я знаю.
Кевин поднимает бровь и ухмыляется.
Я быстро прыгаю к шкафам.
— Э-э, я возьму несколько кружек для этого горячего шоколада!
— У меня есть идея. — Кевин на мгновение вылетает из комнаты, пролетая через дом со скоростью и грацией, которые могут быть только у центрового.
Когда он возвращается, он улыбается от уха до уха, как маленький ребенок. В руках он держит два облупившихся термоса тусклого цвета.
— Из твоего детства. — Я улыбаюсь.
Он наливает воду и размешивает горячий шоколадный порошок. Он протягивает мне кружку и берет два термоса.
— Я думаю, что это моя игра, Эл. Почему бы тебе не отдохнуть?
Я принимаю заказы от Кевина Тремблея. Это похоже на сбывшуюся мечту.
— Спокойной ночи, Кевин.
Я поднимаюсь по лестнице и пробираюсь в спальню. Я не могу не выглянуть наружу: Кевин подходит к Хейдену и передает ему свой термос. Он обнимает своего младшего брата.
Мне отсюда не видно, но я представляю, как они улыбаются.
Я беру дополнительное одеяло с кровати Хейдена и ложусь обратно на сдутый надувной матрас. Странное ощущение наполняет меня. Прямо здесь, на этом жестком полу, в этой холодной комнате в Манитобе… именно там, где я должна быть.
Хейден
Чулки расстегнуты, завтрак съеден, и мы все пробираемся через поток оберточной бумаги, чтобы войти в гостиную. Дети спят на диване, и все бродят вокруг, потягивая кофе.
Я не думал, что это возможно, но быть здесь… это нормально. Наверное, я думал, что возвращение домой без мамы и папы только усугубит боль. Пустота все еще здесь, но с ней тоже что-то есть. Находясь здесь, вспоминая все наши счастливые воспоминания… мне кажется, что я чту их. Я рад, что у моего дяди есть этот дом, и его семья может наслаждаться им. Это действительно было лучшее место для взросления. Этого хотели бы мама и папа.
Я смотрю на Кевина. Его рука обвивает талию Элеоноры. В это же время в следующем году у них будет ребенок. Кто-то новый, чтобы любить и заботиться.
Я буду дядей. Чёртово дерьмо.
Я качаю головой и вижу Эла на диване. Он подпирает лицо руками и смотрит в окно. Он был так взволнован этим утром, когда увидел, что «Санта» наполнил и его чулок. Это был просто мусор и шоколад, но по его ухмылке можно было подумать, что он выиграл Кубок Стэнли.
Я плюхаюсь на диван рядом с ним.
— На что ты смотришь?
Он бросает на меня косой взгляд, проводя рукой по своим непослушным волосам.
— Ледовый каток.
Я следую за его взглядом. В утреннем свете каток не наполняет меня такой грустью, как прошлой ночью.
— Думаю, это выглядит мило.
Эл смотрит на меня своим взглядом.
— Что?
— Ты взял коньки?
Я поднимаю бровь.
— Зачем мне везти свои коньки в Виннипег?
На его лице расплывается улыбка.
— Ты точно сделал это! Я сделал также!
— Хорошо, да. — Я неловко переминаюсь.
— На всякий случай мы хотели пойти на местный каток! Поверь мне, ты не захочешь кататься на скейтборде по этому неровному, ухабистому заднему двору. Тренер Забински содрал бы с нас обоих кожу, если бы мы поранились в этой смертельной ловушке!
Эл вскакивает на ноги.
— Боится ли великий Хейден Тремблей, что я опозорю его перед его семьей?
Я сжимаю челюсть.
— Да, Белл. Ты просто одержим. Ты не можешь прожить два дня без катания?
— Нет, — говорит Эл и хватает меня за руку.
— И ты тоже не можешь.
Я делаю вид, что вздыхаю, но на моем лице появляется улыбка.
— Ненавижу, когда ты прав.
Элис
Всего девять вечера, но я устала. День был таким насыщенным — полным подарков, еды, любви. Я сижу на диване в окружении всей семьи Хейдена, пока по телевизору показывают рождественский фильм. Большинство детей спят. Большинство взрослых тоже готовы упасть в обморок, животы полны индейки и Бейлиса.
У меня останется много замечательных воспоминаний о последних днях, но смотреть, как Хейден выходит на каток, должно быть на первом месте в моем списке. Он был маленьким ребенком, смеялся и ругал Кевина, когда тот присоединился к нам. Со всем этим обманом может быть трудно помнить, что хоккей — это весело. Ничто так не напоминает мне об этом, как самодельный каток с двумя братьями.
После хоккея я целый час разговаривала по телефону с мамой, которая, кажется, почти простила меня за то, что я не поехала с ней в Мексику. Похоже, у них был веселый праздник, но Ксандер ни разу не позвонил по телефону. Мама говорит, что он сильно обгорел на солнце и плохо себя чувствует.
Горячая вспышка вины омывает меня. Это первое Рождество, которое я провела вдали от Ксандера. Может быть, у нас никогда не было настоящего Рождества, но мы всегда были вместе. Мы сидели на одной гостиничной кровати, бок о бок, и закрывали свет который просачивался сквозь жалюзи, чтобы можно было представить, что идет снег. Мы смотрели рождественские фильмы весь день, за исключением перерывов, чтобы сбегать в буфет и наесться. Интересно, сделал ли он что-нибудь из этого сегодня?
Мне вдруг становится жарко, и я иду на кухню за стаканом воды. Эти мысли глупы. Я не должна чувствовать себя виноватой — я делаю это ради Ксандера!
Кто-то входит на кухню позади меня. Я оборачиваюсь, чтобы увидеть Хейдена. На нем рождественская пижама, которую купила ему тетя: белая рубашка с длинными рукавами и клетчатые фланелевые брюки. Он на два размера меньше, поэтому рубашка плотно облегает его грудь, а штаны доходят только до щиколоток. Его волосы взлохмачены, каштановые волнистые кудри падают повсюду, а щеки раскраснелись от того, что он сидел так близко к огню. Я не могу не вздохнуть, глядя на него.
