Понимаю и то, что он страдает из-за того, что увидел. Всё было очень правдоподобно, я не знаю, что сказала бы я на его месте, увидев подобное. Может быть, тоже требовала развод. Легко говорить, что сделал бы иначе. Но любой, окажись он на месте Марата и испытывая то, что испытал мой муж, мог поступить гораздо хуже, совершенно непредсказуемым образом для себя и для окружающих.
Понимаю всё. Пусть даже не любит меня, хоть мне и до кома в горле, до хрипоты, до слёз, застилающих глаза так, что я еле разбирала дорогу, это больно.
Нет, не просто больно. Это невыносимая, нечеловеческая, невозможная агония внутри. Но пусть лучше мне, чем детям. На детей он не должен это переносить, как бы трудно и больно ни было нам с ним. Даже если мы никогда не найдём больше общего языка, и я так и не смогу ничего доказать, мы не имеем права травмировать и травить детей нашими теперь уже искалеченными и неправильными отношениями. Для них мы по-прежнему мама и папа, одна семья.
Я просто не знаю, что с этим всем делать, как помочь малышам? Марат совсем ослеп от злобы, ревности и боли. Он как раненый зверь очень ослаб, но опаснее такого зверя никого нет в природе. Он будет совершать неадекватные и разрушительные поступки, именно потому что ранен.
Может, папа мне что-то посоветует? Он всегда находит такие подходящие слова, я успокаиваюсь рядом с ним. Родной дом и есть родной дом. Только как ему всё рассказать так, чтобы он не волновался слишком сильно? В последнее время папа сильно сдал... Давление и сердце совсем ни к черту, да и астма никуда не делась, а приступы стали всё более частыми. Он сильно похудел и осунулся, возраст тоже берёт своё на пару с болячками.
Постарел мой мужчина. Мой защитник. Единственное, что осталось от нашей с мамой семьи. Грустно на всё это смотреть, но я понимаю, что никто не вечен, и папа когда-то уйдёт вслед за мамой. Он всё чаще говорит о том, как хочется снова увидеть маму, снова погулять с ней босыми ногами по зеленой траве, как в молодости. Слушать мне это трудно без слёз, но такие уж они, старики.
Однако сегодня повода волноваться за него не было – когда я зашла во двор, то увидела отца за привычными хлопотами. Значит, сегодня его самочувствие в норме. Это не могло меня не порадовать.
– Ой, Линочка! – воскликнул папа.
Он бросил свои дела и вытер руки о полотенце рядом. Потом раскинул их для того, чтобы я обняла его.
– Привет, пап, – улыбнулась я ему и пошла навстречу теплым объятиям.
– Привет. Ты чего не позвонила даже?
– Ты что – не рад? – спросила я.
– Ну, глупости чего болтаешь? – мягко щёлкнул он меня по носу. – Рад, конечно. Просто не подготовился. Надо же встретить тебя по-человечески. Варенье вон из погреба достать. Вы же любите с Маратом, из крыжовника.
Упоминание о муже снова причинило боль, и я плотно сжала зубы, чтобы не зарыдать. Папа ещё ничего не знает и говорит о нас с ним как о семье. Так оно и было меньше недели назад. Даже в доме отца и моего детства всё невольно напоминает о Марате... А крыжовник я и не люблю вовсе. Его Марат любит...
– А ты чего одна? – огляделся отец в поисках мужа, который обычно почти всегда меня сопровождает. – Где же твой муж?
Марат и сам не прочь пообщаться с папой, он любил сюда ездить. Несмотря на то, что мы постоянно проживали в своём доме, романтика деревни была только в посёлке у папы.
– Я одна приехала, пап.
– А, занят, да? – посерьёзнел папа.
– Да, – почти не соврала я.
Марат сейчас действительно занят. Решает дела с передачей прав и всех дел. Но не приехал он, конечно же, не только поэтому... Только как сказать об этом папе?
– А ты долго тут ещё будешь колдовать в саду? – спросила я.– Я ненадолго.
– Да потом доделаю, – махнул он рукой. А потом вгляделся в меня более внимательно. – Что–то случилось.
Он не спрашивал, а утверждал. Видимо, на моём лице все написано, или просто папа, как обычно, меня чувствует. Ничего от него не скроешь. Да я и не собираюсь, просто мне очень не хочется, чтобы отец разволновался. Но больше мне поделиться не с кем. Ольга и папа – единственные люди на данный момент, которым я полностью доверяю и чьими советами дорожу.
– Да, ты прав. Я об этом и приехала поговорить с тобой. Мне нужен твой мудрый совет, наверное...
Он хмыкнул, а потом ласково подтолкнул меня в сторону дома.
– Пойдём в дом, – сказал он. – Сейчас по дороге и вареньица захватим с собой. Чая тебе сделать твоего любимого?
– Да, пап, сделай, – кивнула я.
Может, чай меня немного хоть успокоит? Хотя, чтобы наверняка, лучше налить туда сразу коньяка...
***
Сидя за кухонным столом с еле тронутой чашкой папиного чая, я, путаясь и с трудом подбирая слова, рассказала папе всё так, как оно происходило. Боялась его разволновать, но он и так понял, что вопрос серьёзный, и, наверное, морально попытался подготовиться. Но услышать такое папа был не готов всё равно. Он нервно потирал подбородок, но слушал и не перебивал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы.
— Но экспертиза ничего не показала. Никаких веществ они не обнаружили, — подвела я итог своего длинного практически монолога. — Марат мне не верит и требует развод...
— Совсем ничего не нашли? — спросил с досадой папа. Он тоже, как и я пару суток назад, цеплялся за надежду, как за соломинку.
— Ну, как... Кое-что нашли, — хмыкнула я. — Только вовсе не то, что я искала. Да и Марат тоже.
— Что? — нахмурился он.
— Беременность, пап, — ответила я.
Он какое-то время смотрел мне в лицо, потом опустил взгляд на живот, будто это могло ему что-то ещё сказать.
— Значит, у нас будет ещё один хулиган или принцесса? — вяло улыбнулся он.
Дети всегда радовали отца. Он обожает, когда мы все приезжаем к нему в гости. В детях кипит жизнь, энергия бьёт ключом, это всё и папу зажигает. Конечно, он обрадовался бы новобранцу, тут даже и сомнений нет. Но в такой ситуации... Он и сам не знает, поздравлять меня или нет...
— Не знаю, пап, — пожала плечами.
— Как не знаешь? — уставился он на меня.
— Ну, так... Не знаю пока.
— Ты что задумала, Линуля? — нахмурился он, продолжая вглядываться в меня.
— Пока – ничего, — ответила я размыто, но папа всегда читал меня, словно я открытая книга. А может, просто я врать за свои тридцать лет так и не научилась.
— Грех на себя возьмёшь? — спросил он. — Я же вижу, ты совсем не рада.
— Конечно, не рада, пап! — воскликнула я довольно истерично. — Как можно радоваться этому в состоянии развода? Марат Алиску и Арсения забрать у меня хочет. И этого тоже отнимет! Я так не хочу. У меня сердце разорвётся просто...
Закрыла лицо руками и заплакала. Чашка с остатками чая перевернулась, и он разлился по столу, но папа не обратил на это никакого внимания. Он присел рядом на полу и обнял мои колени.
— Бедная ты моя доченька, — гладил он меня и говорил таким дрожащим голосом, словно действительно переживал со мной мою боль и сейчас тоже просто разрыдается. — Сколько же тебе выпало пройти... Но значит, ты должна преодолеть всё. Ты справишься, раз бог дал тебе такую ношу. Я все понимаю, милая... Это тяжело. Марат отвернулся. Ты осиротела. Детей, я не думаю, что он всерьёз заберёт, он одумается... Но вот наладите ли вы отношения – вопрос трудный. Да только малыш, который уже живёт и появился в любви, не виноват в том, что случилось. Глядишь, вы и помиритесь ещё, а ребёночка уже не будет. Ты будешь об этом жалеть.
Я задумчиво смотрела на отца, закусив губу. Может, он и прав. Но мне слишком тяжело. Впрочем, мне не кажется, что вопрос с детьми решится у нас столь легко. Марат не из тех, кто даёт заднюю. Мне думается, за них мы как раз ещё с ним повоюем. А потом и за третьего. Тогда, может, проще не производить на свет ребёнка, которому здесь не рады, которого не ждёт и не хочет отец, у которого не будет полной семьи? Зачем?
— Роди его, Лина, раз уж он просится на свет, — просил папа. — Вот увидишь, он не будет лишним. Может, как раз он и пришёл вовремя – чтобы вы, дураки, не разбежались. Даже реальные измены люди друг другу прощают. А тут... вообще непонятно что. Марат придёт в себя. Он просто очень страстный мужчина, очень ревнивый. Но эмоции рано или поздно уйдут на задний план, и он включит свои умные мозги. Я его в этой ситуации вообще сейчас не узнаю...
