До дома добираюсь гораздо позднее, чем планировала. Контролирую сборы Марка в школу и валюсь в постель.
Мысли то и дело скатываются к Матвею и тому, что он сейчас, я уверена, проживает.
В те дни меня успокаивало целое отделение неонатологии. Много что говорили, но в основном сухую статистику и что никто не виноват. Врачи, как правило, в подобных ситуациях не могут проявлять эмпатию, потому как просто невозможно иметь внутри такое ее количество, чтобы хватило на всех.
Так бывает.
Два слова, от которых у меня до сих пор мурашки. Разве может быть легче от этого?!
Ни секунды ни легче.
Ни единой секунды.
Чуть лучше стало только со временем. Наверное, это можно сравнить с ампутацией. Рана зажила, но я никогда не буду прежней. Часть моей души навсегда отсечена.
Следующие дни провожу в полнейшей апатии, то и дело проверяяегомашину на автостоянке. Машину, которой там нет.
Я просто не представляю, как выкинуть Матвея из своей головы? Я честно стремилась к этому предыдущие два месяца, даже несмотря на его разрывающее душу сообщение. Я честно пыталась сдержать обещание, которое дала себе в день, когда ушла.
На деле всё оказалось сложнее…
Отхожу от окна и пытаюсь вынудить себя поработать с расписанием занятий. Когда слышу голос Таи, понимаю, что уже полчаса вожу карандашом по бумаге.
- Вик, ты говорила напомнить тебе в среду, что надо позвонить швее…
- А?? – откликаюсь, поднимая глаза на календарь.
- Сегодня среда, - повторяет Тая.
Перевожу стеклянный взгляд на неё и планку срывает…
- Ты просила напомнить, - ошарашенно проговаривает. Кричит, когда я, подхватив вещи, лечу к двери. – Вика-а-а-а… ты куда?!
Бросаю что-то нечленораздельное и бегу сломя голову на стоянку. Ничего не чувствую, хотя ладони покалывает от холода.
Завожу двигатель и рявкаю на мимо проезжающие машины. А потом зачем-то смотрюсь в зеркало. Кажется, я два дня этого не делала. Щеки впали. Бледная как моль. Кусаю губы в пробке и лицо растираю.
Кое-как припарковавшись во дворе, взлетаю на нужный этаж и расплющиваю пальцем звонок.
Я просто не в силах опустить руку.
Матвей отпирает дверь через минуту.
Он только что после душа, в одних спортивных брюках. Мокрые волосы в беспорядке, лицо заросшее, а глаза потухшие. Я смотрела в такие же бесцветные двенадцать минут назад. В зеркало.
Увидев меня, отступает и на стену опирается. Так и стоим. Я в подъезде, а он в квартире. Будто плотная стена между нами. Стена из печалей и обид, которую я намеренно, осознанно превращаю в развалины и переступаю порог.
Ничего не могу с собой поделать, реальность разъезжается под натиском слёз. Пытаюсь сдержать рыдания, но не выходит. Плечи сотрясаются, а воздуха внутри практически не осталось.
Мы так много пережили, столько дров наломали… Но, боже, я так его люблю. И мне так отчаянно хочется верить в его любовь…
Верить в нас.
Зажмуриваю глаза и всхлипываю, чувствуя, как меня подхватывают сильные руки, придавливают к влажному твердому телу. Снежинки с моей шубы объединяются с каплями на его груди и тают вместе со всем плохим, что было…
Судорожно, немного царапая, обхватываю голые плечи. Наконец-то совершаю то, что должна была сделать еще два дня назад. Утыкаюсь в пахнущую мужским гелем для душа шею и отчаянно пачкаю её слезами.
Матвей обнимает меня намертво, будто навсегда. Тоже дрожит, а когда я пытаюсь заглянуть в лицо, скрывается в моем вороте и качает головой. Не знаю, показалось ли мне, но я отметила, как сверкнули его глаза.
- Ты говорил, что будешь ждать каждую среду, - шепчу, когда мы оба стихаем.
- Дурак был, - хрипит Матвей, перед тем как накрывает мои губы. – Я ждал тебя каждый божий день.
Глава 31. Виктория.
Его губы соленые от моих слез, а ладони отчаянно сдавливают ребра.
Бывает так больно… что хорошо. До трепета.
Сейчас как раз такой случай.
Прижимаюсь еще сильнее и охватываю его бедра ногами. Верхняя одежда мешается, но не настолько, чтобы хотя бы на минуту отлепиться от его тела.
Господи, спасибо тебе за это мгновение!
Матвей целует, ни на минуту не останавливается. Одичавше, жадно. Как будто в пустыне до воды добрался. Я отзываюсь, конечно. Облизываю жесткие губы, горячий язык. Потом отрываюсь и лицо зацеловываю.
- Я сто лет не брился, - хрипит.
- Мне все равно, - отвечаю легко.
- Пойдем, - говорит он и тянет меня в гостиную.
Там осторожно усаживает на диван и оседает на пол. Неспешно расстегивает замок на длинном сапоге, потом будто не выдерживает, наклоняется и щемяще нежно целует коленку.
Я поднимаю руку и провожу пальчиками по ёжику на затылке.
Не отрываясь на него смотрю. Боже, какие это счастье. Просто. Открыто на него любоваться. Не стесняясь.
Матвей сваливает мою обувь и тянется к поясу. Помогаю скинуть шубку с плеч и чуть приподнимаюсь, чтобы он отбросил её в сторону.
Потом так и сидим долго. Я на диване, а Матвей на полу, склонив голову мне на колени. Щекой прижимается и выражается периодически. А еще оглаживает, всё, до чего руками дотягивается.
Мне кажется, если сейчас заняться сексом, мы просто раздерём друг друга в клочья. Оттого что соскучились, от того какой силы наша любовь.
Любовь, которая всё испытала. Вообще ВСЁ!
Нет на свете такого, что мы бы не пережили. Боль, предательство, даже смерть…
Наша любовь, я не знаю… Это что-то из Красной книги…
Порой, мне кажется, мы оба её недостойны.
- Пойду всё-таки побреюсь, - говорит Матвей. – А то я тебе кожу до мяса сотру. Хочу целовать… всю.
Мурашки на коже от этого признания, а внутри розовые пони табунами прыгают.
- Я с тобой, - говорю живо.
Он искренне хохочет. Давно не слышала, как он смеется.
Снова подхватывает меня на руки и несет в ванную, там определяет на крышку стиральной машины. Сам же тянется к бритве. Включает воду. А я, не отрываясь, каждое движение жадно ловлю.
Глазею, как размазывает пену по лицу и тоже беспрестанно на меня поглядывает. Ванная комната, слава богу, крошечная. Боже, храни малогабаритные квартиры! В другой планировке я бы не смогла просто протянуть руку и погладить кожу на его спине, провести ладонью вдоль позвоночника. Дотронуться до манящих ямочек над низким поясом брюк.
- Я сейчас пол-лица срежу, - искренне смеется Матвей.
- Прости, - легко пожимаю плечами и смотрю на него в зеркало, а потом перевожу взгляд на себя.
Мои глаза светятся!
Наверное, впервые за два с лишним года, блестят словно звезда на макушке у новогодней елки.
С горем пополам дожидаюсь, пока Матвей закончит с опасной процедурой и тут же впечатываюсь в его тело сзади. Щекой к спине прижимаюсь.
Затихаю, жду, пока умоется.
А потом утопаю в его объятиях, когда разворачивается и бережно несет меня обратно в комнату. Хочу не отклеиваться от него как минимум сто лет.
Дыхание периодически срывается, каждая клеточка в теле словно не верит, что всё.
Мой.
Он и всегда был мой. Ни на минуту, даже в душе́, своего Матвея никогда не отдавала. Ни Еве, ни кому бы то ни было.
Размещаемся в кресле. Льну к нему и руками шею обвиваю.
- Тебе куда-нибудь надо сегодня? – спрашивает, поглаживая бедра.
Внизу живота от этих прикосновений броуновское движение запускается.
- Домой. К Марку, - поднимаю на него с волнением взгляд. – Ты… со мной поедешь?
Матвей глаза прикрывает.
- Пфф… спрашивает она, - широко улыбается. – Я от тебя теперь ни на шаг.
В груди один за одним цветки от этой фразы вырастают как из-под земли, а слезные каналы снова наполняются влагой.
- Не реви, - шепчет.
Утомлённо вздыхаю и обхватываю ладонями свежевыбритое лицо. Рассматриваю близко-близко светло-серые глаза с расширенными зрачками, длинные, темные, чуть загнутые ресницы, крохотную россыпь еле заметных морщинок на нижнем веке, правильной формы нос, широкие скулы и яркие от наших поцелуев губы.
