— Ты выиграл.
Миллиарды лет существования вселенной завершает Большой взрыв чистейшего блаженства.
Олег словно со стороны наблюдал за происходящим с ним и вокруг него. Обнажённую кожу неприятно холодит воздух, хлопает дверка тумбочки.
— Сейчас.
Аккуратные прикосновения влажной салфетки — замечательного изобретения человеческого гения, благодаря которому нет необходимости выбираться в душевую под ледяную воду. Потом сверху ложится тяжесть успевших остыть одеял, но вытянувшийся рядом человек горячее печки, и это сводит к нулю всё неудобство.
— Я… — «…люблю тебя».
— Взаимно.
Олег шумно вздохнул и сгрёб друга в медвежье объятие.
— Серёг, дай мне минуту в себя прийти, и, честное слово, я тебе такое алаверды устрою…
— Устроишь, не суетись. Ночь длинная, спешить некуда. Только скажи: меня не слишком сильно на повороте занесло? Нормально переживёшь?
— Нормально, — «Это же ты. Тебе можно».
Губы коснулись губ в благодарности за доверие, поцелуй всё углублялся и углублялся, плавно переходя от нежности к вновь разгорающемуся костру желания.
— Знаешь, я с ума схожу от твоих рук. Серьёзно, тебе достаточно сыграть на гитаре всего пару куплетов, чтобы со мной приключился уверенный стояк. Впрочем, не только со мной. Так что имей в виду: ты живёшь с двумя редкостными фетишистами-извращенцами.
— Уже боюсь.
— Думаешь, шучу? Зря. Сейчас сам убедишься.
Конечно, уровень его мастерства оставляет желать лучшего, но он очень, очень постарается. Он сумеет настроить внутренний камертон так, чтобы различать все оттенки ощущений любимого, и заставит собственную эгоистичную натуру, забыв о себе, бескорыстно отдать всё, что имеет.
Ведь по-другому с Серым нельзя, ни при каких условиях.
***
Олега разбудило осторожное шевеление в расслабленном кольце рук. Где-то снаружи небо светлело предрассветными сумерками, но в комнате за завешенными окнами по-прежнему царила ночь.
— Ну куда ты? — сонно пробормотал Воевода. — Там же мороз, а горячей воды нет.
Шевеление прекратилось: Серый обдумывал приведённые аргументы.
— Согласен, — он оставил попытки выбраться из постели, и Олег не сдержал довольную улыбку, крепко притягивая друга к себе. Правильно, оставайся здесь, чтобы мне было о кого погреть мёрзнущий нос.
Во второй раз Воевода проснулся уже сам — оттого, что выспался. На улице вовсю светило яркое солнце, и импровизированные занавеси больше не справлялись с густыми потоками его лучей.
— Доброе утро, — взгляд у Серого был изучающе-задумчивым.
— Доброе.
Они лежали на одной подушке, практически нос к носу, но друг друга касались лишь теплом дыхания.
— Давно не спишь?
— Час или полтора.
— А почему вставать не захотел?
— Здесь интереснее.
«Смотреть на меня?»
«Да».
— Мне кажется, или в комнате потеплело? — пора переходить к вещам прагматичным, если он не хочет вновь засмущаться девицей на выданье.
— Вода в трубах шумела — факт, — Серёга решил завязывать с ленивым валянием и выбрался из-под одеял. Гибко потянулся: — Хм, действительно жить можно. Ну-ка… — он в два движения натянул штаны и рубашку, подошёл к батареям. — Горячие, ладонь еле терпит.
— Отлично, — однако сам Олег выползать из одеяльного убежища вовсе не торопился. Наоборот, устроился поудобнее и, не скрывая любования, наблюдал, как лучший друг снимает с окон «холодозащитные» покрывала. От затопившего комнату солнечного половодья температура поднялась ещё минимум на градус.
— Есть пожелания относительно завтрака? — вот же странность: почти два десятка лет смотришь на него и всё равно порой — словно впервые видишь.
— Сырники. Не зря же я вчера единственные полкило тёть-Полиного творога добыл.
— С боем?
— Со смекалкой и военной хитростью.
— Уважаю, соответствуешь фамилии.
Серый отправился на кухоньку готовить, а Олег перевернулся на живот, по самую макушку закапываясь в постель. В складках простыни и пододеяльников ещё прятались обрывки ночных запахов — можжевеловым мостиком между реальностью и сказкой. «Остановись, мгновенье», — какое счастье, что поблизости нет Мефистофеля, иначе Воевода без тени сомнения продал бы душу за способность никогда не разделять эти два параллельных мира.
Как и в прошлом году, Борисыч расщедрился для своих работников, к которым теперь относилась вся троица бывших студентов целиком, на неделю новогоднего отпуска. А поскольку научрук друзей-аспирантов наконец одобрил черновые варианты их диссертаций, то Олег и Серый предполагали посвятить дни безделья ударному переписыванию работ начисто. Поэтому сразу после завтрака оба уселись за компьютеры, и почти три часа в комнате раздавались только звуки ударов по клавишам да редкое кликанье мышкой.
Однако вниманию тоже нужен отдых, и когда наступает его «предел прочности», оно начинает рассеиваться, переключаться на другие предметы, часто совсем не связанные с текущим занятием.
— Серёг, а я для тебя кто больше: друг или, — избегнуть заминки не получилось, — или любимый?
— Зависит от ситуации.
— То есть распределение не константно?
— Нет. Формулируешь точное определение?
— Угу. Пытаюсь.
— Не забудь поделиться, если получится.
А Серый-то не верит в силу анализа применимо к связывающим их троих отношениям. Впрочем, таково счастливое свойство его характера: обходиться аморфным мыслеобразом там, где пасует речь. Олег же так не умеет, ему вынь да положь конкретику, чёткость понятий. Вот и приходится выворачивать мозги наизнанку, так и этак перетасовывать слова, подбирать, отбрасывать, ловя ускользающую солнечным зайчиком суть.
— Прервёмся на пообедать? — определённо, пришло время тактического отступления на поле размышлений.
— Полагаешь, пора? Да, точно — половина второго. Пожарим картофана?
— Или отварим. В мундире.
— К нему рыба нужна.
— Не вопрос, могу в магаз прошвырнуться.
