— Ты уйдешь ради меня от жены? Ты будешь только моим? — спрашиваю я, хотя знаю ответ. Но все-таки надежда умирает последней.
— Это невозможно. Но ты неправильно все воспринимаешь.
— Боже! Замолчи! Уходи! — меня вдруг охватывает истерика. — Я не хочу это никак воспринимать! Я, как и ты, эгоистка, и хочу, чтобы ты был только мой! — пытаюсь оттолкнуть Романова, но он хватает меня за руки. — Все! Уходи! Не рви мне душу! — чувствую, как жжет глаза от подступающих слез. Меня убивает его запах, голос и близость. Мне хочется бить его, чтобы достучаться. — Не смей больше угрожать Владимиру, не лезь в мою жизнь! Ты не имеешь на это право! — кричу задыхаясь, а Глеб лишь держит мои руки и сжимает челюсть. Не нравится ему моя истерика. Он хочет видеть с собой покорную мышку. А я и готова покориться, быть слабой рядом с ним, но не так, как он хочет. — Иди к своей семье! Ты им нужен! А мне — нет! — лгу я, пытаясь ударить словами, чувствуя, как слезы всё-таки стекают из глаз. И это так тяжело, гнать и лгать тому, кого любишь и видеть в его глазах, что не отпустит.
— Нет! — рычит он, прерывая мою истерику. — Я не уйду из твоей жизни! Посмотри мне в глаза и спокойно скажи, что не хочешь быть со мной, — перехватывает мои скулы, чтобы я не смела отворачиваться.
— Не хочу! — вкладываю в голос всю уверенность. Я сама себя лишаю этого мужчины, сама вырываю его с мясом и от этого невыносимо больно.
— И от этого ты сейчас плачешь?! — злится, сжимая мои скулы сильнее вдавливая пальцы.
— Да, мне невыносимо рядом с тобой! Отпусти! — замолкаю, глотая воздух и чувствуя, как кружится голова. Дышу глубоко, смотря ему в глаза, и вижу там взрыв эмоций. Глеб дышит тяжело вместе со мной и мне даже кажется, что ему так же невыносимо, как и мне. Не хочет хищник проигрывать и воспринимать мою реальность. Он привык всех прогибать под себя и подчинять.
— Ты будешь со мной, хочешь ты этого или нет! Ты моя! — рычит мне в лицо с яростью, а я вижу в его глазах боль. Не привык он играть по чужим правилам и уступать. Ему проще заставить, купить, принудить. Отрицательно мотаю головой, а он притягивает меня к себе и впивается в губы. Не целует, терзает губы, больно всасывает, кусает, лишая дыхания. Хватает за волосы, сжимает, не позволяя вырваться, доказывая, что я принадлежу ему. Мне хочется кусать его в ответ причиняя боль, рыдать и кричать, но меня ведёт от его грубой ласки. Это похоже на болезнь, зависимость и сумасшествие, хватаю Глеба за лацканы пальто, которое он так и не снял, тяну на себя, приоткрываю рот, впуская в себя этот сладкий яд. Глотаю его, дышу им, отравляясь и опять плачу, задыхаясь от его напора. А он все терзает и терзает мои губы, то со злобой, то с отчаянием, то ласково зализывает укусы, доводя меня до отчаяния.
— Боже…, - шепчу, когда горячие губы хаотично целуют мои скулы, шею. Его трясет вместе со мной. — Прекрати, пожалуйста. Хватит! — а сама цепляюсь за его шею, расцарапывая ее, притягивая к себе ближе. — Уходи, — гоню и подставляю шею его губам. В его кармане звонит телефон, и Глеб замирает. Обычно он не реагирует на звонки, а сейчас вынимает телефон, глубоко вздыхает, пытаясь прийти в себя, восстановить дыхание и отвечает на звонок, продолжая держать меня за волосы и смотреть в глаза.
— Да, сынок? — хрипло отвечает он. Слышу голос ребенка и, мне кажется, сердце начинает кровоточить.
— Папа, мы уже собрались, ты где? Ты обещал провести выходные с нами. Мама говорит, что ты можешь забыть, — у Глеба такой громкий динамик, что мне все четко слышно. Хочется заткнуть уши и кричать ему, что у нас тоже будет ребёнок. Но он об этом не узнает.
— Я скоро буду, дождитесь меня, — у него даже голос теплеет. Это его семья, вот и пусть будет с ними!
— Все, отпусти меня, — отталкиваю Романова от себя. Встаю с места, открываю дверь и указываю ему на выход.
— Забудь меня и мой адрес. Нас не будет ни в какой реальности. Я не хочу. И не порть мне жизнь, — он снова пытается поймать меня в плен своих глаз, но я не позволяю, зажмуриваюсь.
— Нет! Не надейся! Сегодня отдыхай. Мой водитель привезет тебе продукты и лекарства. А завтра будь готова к моему визиту. И не дай бог, к тебе приблизится Демченко! — сквозь зубы проговаривает он и выходит из квартиры. А я захлопываю за ним дверь, медленно иду в гостиную, ложусь на диван, закрываю глаза и дышу, пытаясь доказать себе, что смогу ему противостоять.
Накрываю ладонью живот и кусаю губы. Я не одна. И я все смогу. Не маленькая уже. Вынимаю из кармана звонящий телефон и отвечаю не глядя.
— Да.
— Ты снова с ним? — с претензией спрашивает Владимир. — Ты же понимаешь, что так и останешься любовницей? И то ненадолго, пока не надоешь.
— Отставьте все меня в покое! — кричу ему в ответ и сбрасываю звонок. Совершенно не понимаю, что хочет от меня Владимир. Откуда столько претензий? В одном Романов прав — мне нужно разорвать связь Владимиром.
ГЛАВА 23
Стефания
Утром всегда ощущаешь себя иначе, первые несколько минут после пробуждения вообще кажется, что проблем нет. Все, что было вчера, всего лишь сон. Эмоции отступают и кажется сегодня все будет иначе. Поднимаюсь с кровати, иду в ванную, смотрю на себя в зеркало и понимаю, что выгляжу не так плохо, как кажется. Принимаю душ, сушу волосы, обрабатываю шов на лбу, закрываю его пластырем и стараюсь прикрыть челкой. Блокирую в себе мысли о Глебе и моем будущем, мне нужно выдохнуть и собраться с мыслями. Наношу на лицо крем, патчи под глаза и иду в кухню. Включаю кофеварку и только потом соображаю, что кофе мне, наверное, теперь нельзя. Завариваю чай, добавляю в него сливок, сахара и пью, посматривая во двор.
Совершенно не чувствую себя беременной. Наверное, потому что очень маленький срок, но все же… глажу живот и пытаюсь представить, какой будет мой ребенок. И ничего не вижу, не представляю. Боже, я взрослая женщина и залетела от женатого мужика, как безумная малолетка. Я и счастлива, от того что у меня будет ребенок, но и нахожусь в полной растерянности. Отчаянно хочется рассказать все Романову, чтобы он был рядом и переживал все со мной, и одновременно хочется бежать куда подальше, чтобы больше никогда не сталкиваться с хищником. Куда я убегу, кому я нужна? Здесь у меня есть работа, поддержка от родителей, а где-то там нужно будет начинать все с нуля. Это трудно сделать, особенно будучи беременной. А когда будет виден живот, Глеб обо всем узнает…. Остается надеяться, что до этого момента я стану ему неинтересна.
Естественно, я не собираюсь сидеть дома и ждать Романова. Мне нужно вырваться на работу. Иначе я не выдержу и сдамся этому мужчине. Он умеет подавлять и порабощать волю, не приказами, так обманчивой лаской.
Наношу минимум косметики, надеваю блузку, бежевый брючный костюм, заказываю такси и еду на работу. Первую половину дня пытаюсь отвлечься работой, выгоняя из головы навязчивые мысли. А потом все же отодвигаю бумажки и захожу в интернет. Узнаю, когда нужно встать на учёт по беременности, рассматриваю фото клиник, плавно переходя к грудным деткам и форумам для мам. Меня наполняют мысли о материнстве. Я то улыбаюсь, рассматривая милую крошку, спящую в кроватке, то накатывают непрошенные слезы от того, что натыкаюсь на курсы для отцов и семейных пар, ждущих ребенка. А то и вовсе ненавижу Романова за то, что он ворвался в мою жизнь и все в ней перевернул. И все-таки я его люблю и ненавижу себя за это. Это тяжело — держать себя в руках, когда ломает от желания увидеть Глеба, когда хочется кинуться в его объятья и будь что будет. Сама не замечаю, как ломаю карандаш в руках. Выкидываю, обломки в мусорку и закрываю все вкладки на компьютере.
— Стефания Эдуардовна, — в мой кабинет входит официантка. — Вас там спрашивают.
