Паника поднимается, как прилив, и захлестывает меня. Нас с Бастеном повесят, если об этой интрижке узнают. Не говоря уже о том, что придет конец нашей неудержимой потребности друг в друге. Тайным прикосновениям. Взглядам через всю комнату, которые говорят, что я ― все, о чем он думает.
Но все должно закончиться ― Бастен никогда не полюбит меня так, как Артейн любил Солену.
Ферра внезапно замирает в своих хрустальных туфельках, когда из ее горла вырывается странный, неразборчивый звук. Ее взгляд устремлен на окно, выходящее на улицу. Аляповатая кружевная занавеска указывает на то, что это еще один бордель, но, в отличие от других, эта занавеска распахнута.
Внутри мужчина с короткими седыми волосами нагнул женщину над кроватью и трахает ее сзади, его голая задница сжимается при каждом толчке. Одно это зрелище шокирует, но как только я вижу, во что одета проститутка, я понимаю, почему Ферра побледнела при виде именно ее ― на девушке дешевые крылья из перьев и светлый парик из сплетенного льна, достаточно длинный, чтобы касаться земли.
Крылья? Длинные волосы?
Предполагается, что это я.
В моей голове что-то щелкает, и я спотыкаюсь, зацепившись за деревянный ящик. Я не думаю, что этот момент может стать еще хуже, пока мужчина не шлепает шлюху по заднице, наклоняя голову так, что становится виден его профиль.
У меня сводит живот.
Спасите меня, все десять богов, которые могут услышать…
Этот мужчина в борделе ― мой будущий свекор.
Лорд Берольт Валверэй.
Трахает шлюху, переодетую мной.
Мы с Феррой, потеряв дар речи, смотрим на распахнутую занавеску, пока группа солдат не проклинает нас за то, что мы перегородили тротуар.
Мой желудок сводит судорога ― все выпитое грозит вернуться, ― и странный звук раздается в горле. Ферра внезапно хватает меня за руку и тащит в сторону бодрой музыки ближайшего игорного притона.
― О! Смотри! ― Ее голос высокий, напряженный. ― Мне нравится это место. Я постоянно сюда прихожу. Это… — Ей нужно прочитать название на вывеске. ― «Змея и скипетр»!
Мы заходим в шумное тепло игорного притона, где звон монет и блеск свечей ослепляют мои глаза, но не отвлекают мысли. Все, что я вижу, когда моргаю, ― это отвратительную сцену, как лорд Берольт шлепает женщину, одетую мной, по заднице, пока та не покраснеет.
― Вот! ― Ферра выхватывает бокал шампанского у усатого мужчины, который слишком пьян, чтобы заметить это. Она сует его мне в руки.
Я глотаю шампанское. Что угодно, лишь бы стереть этот образ. Но тут мой желудок решительно возражает. В начале ночи выпивка казалась бодрящей, но теперь она приносит лишь кислые нотки сожаления.
Я сгибаюсь пополам и глубоко дышу, пока Ферра гладит меня по спине.
Я ненавижу этот город. Я ненавижу эту семью. Ненавижу…
Рядом раздается женский щебечущий голос.
― Сабби? Это ты?
Я резко выпрямляюсь. Мое детское прозвище? Никто не использует его уже много лет. Радостная фигурка со смуглой кожей подпрыгивает передо мной, болтая быстрее, чем успевает разобрать моя кружащаяся голова.
Я заикаюсь:
― С-Сури?
Леди Сури Дэрроу приветливо смотрит на меня. Что здесь делает жена моего отца? Трудно поверить, что формально она моя мачеха, ведь она старше меня всего на два года. За то короткое время, что мы провели вместе после моего освобождения из монастыря, мы всегда чувствовали себя скорее друзьями, чем семьей.
Сури сжимает мои руки, подпрыгивая на носочках. ― Это ты, Сабина! О, я скучала по тебе больше, чем по нарциссам весной!
Я опираюсь на игровой стол, так как мои ноги грозят подкоситься. Мой желудок снова скручивает, еще более настойчиво.
― Сури? Что ты здесь делаешь?
― Мы прибыли в начале недели, чтобы навестить тебя и лорда Райана! Мы неоднократно приезжали в Сорша-Холл, но стражники говорили, что мы должны дождаться возвращения лорда Райана из поездки, поэтому мы остались в городе. Здесь, в Дюрене, гораздо интереснее, чем в Бремкоуте!
Я прищуриваюсь, все еще не уверенная, что Сури не является какой-то пьяной галлюцинацией.
― Подожди. Мы?
― Твой отец тоже здесь, конечно же.
Она указывает мне за спину.
Нахмурившись, я поворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с отцом, сидящим за игрой в Базель. Рядом с ним уменьшающаяся кучка монет. На лице хмурый взгляд. Щеки красные от выпитого джина.
Его слезящиеся глаза смотрят на меня, наполненные лишь ненавистью.
И вдруг мне снова становится десять лет, меня собираются отправить в монастырь, а тело моей матери еще не остыло в могиле.
Не успеваю я опомниться, как желчь подкатывает к горлу, и я выплескиваю содержимое желудка на проигранную отцом партию.
Глава 12
Вульф
На третий день нашего похода я убеждаюсь в своей правоте. Подлесок в лесу ― это сущая ерунда.
Брусничные заросли укрыли крутой склон к югу от стены, словно природа расставила сети, чтобы поймать нас в ловушку. Корни цепляются за копыта моей лошади при каждом шаге. Острые, как клинки Голата, колючки кромсают мою одежду и режут кожу под ней. Через несколько часов каждый дюйм нашей открытой кожи покрывается красными рубцами, и лошади тоже.
Мы распрягаем лошадей, загоняя их как можно ближе к стене, и продолжаем путь пешком.
Несмотря на то что в южной тени стены стоит неестественная прохлада, пробираться через кустарник ― адский труд, и вскоре пот заливает мою рубашку до груди.
Через каждые сто шагов один из нас бросает камень в стену, чтобы убедиться, что защитные барьеры, похожие на туман, все еще держатся. Камни пролетают над стеной, но сталкиваются с голубоватой энергией и падают обратно к нам. Мы устраиваем соревнование, и Райан злится, когда в два раза больше моих бросков попадают в цель.
К наступлению сумерек мы оба выдохлись. Мы не обнаружили никаких признаков проломов. Стена старая, но конструктивно прочная. С нее не свисают веревочные лестницы. Вообще, нет никаких признаков того, что налетчики перебирались через нее.
Мы оба раздражены и на взводе, пока не разбиваем лагерь и не готовим на вертеле кролика, шипящего на огне. Я отцепляю вертел от железной петли, удерживающей его над углями, и по запаху понимаю, что кролик уже готов. Мы отрываем жирные куски мяса голыми пальцами, словно мы снова беззаботные мальчишки. Когда мы, наконец, наедаемся мяса, передавая друг другу бутылку виски, напряжение дня окончательно спадает.
Я ухмыляюсь:
― По моим подсчетам, сегодня твоя очередь развлекать нас рассказами о своих сексуальных завоеваниях. Итак, кто мочит твой член в последнее время?
Хотя я говорю шутливым тоном, я знаю, что ступаю на опасную территорию. Это самое откровенное, что я могу сказать, чтобы узнать о его интимной жизни с Сабиной, не вызвав подозрений в свой адрес.
Он не спешит слизывать жир с кости.
― Кто сказал, что я вообще это делаю?
Я фыркаю.
― Ты? За те годы, что я тебя знаю, ты не провел больше семи часов никого не трахнув.
― Я говорю правду, ― настаивает он. ― Я ни с кем не спал с тех пор, как подписал договор о помолвке с Сабиной. На этот раз я все делаю правильно, Вульф. Я поклялся быть достойным мужем.
Я бросаю на Райана косой взгляд, скептицизм практически сочится из него. Достойным? Райан? Это все равно что сказать, что лиса в курятнике просто любуется убранством. Но, будь я проклят, моя интуиция острее ножа, и она подсказывает мне, что на этот раз он не лжет.
― Тамарак? ― спрашиваю я.
― Тамарак, ― клянется он.
Пока я размышляю над этим, обгладывая кроличьи косточки, в моей груди что-то не так. Не только из-за Райана, но и из-за нашего ужина. Чувство вины? Из-за убийства кролика? Человек должен есть ― это просто природа. Даже Сабина, нежная, как весенний ветерок, ест мясо. Но с тех пор как я узнал ее, мой взгляд на мир изменился. Раньше кролик был едой на ножках. А теперь? Это жизнь. Душа. Фольк назвал бы это слабостью, но в том, как Сабина находит ценность даже в жизни самой маленькой мышки, нет ничего слабого.
