На самом деле она, возможно, самая несгибаемая из всех, кого я когда-либо встречал.
Насекомое начинает стрекотать высоко на дереве, прерывая мои мысли. Я бросаю маленький камешек в железную петлю вертела для жарки, но промахиваюсь.
Я спрашиваю снова, на этот раз немного жестче, с натянутой улыбкой.
― Значит, Сабина не станет трахаться с тобой, пока на ее пальце не будет кольца, да?
Я не должен давить на него; если я буду продолжать, то пройду точку, когда еще смогу выплыть обратно на берег.
― А что? Тебе интересно, с кем из нас двоих ей больше нравится целоваться? Как тебе такое ― она была пьяна. Я провел языком по ее горлу и рукой между ее бедер.
Вспышка ревности ослепляет меня, и я кусаю щеку с такой силой, что кровь заливает рот. Я делаю вид, что ищу бутылку виски, чтобы сдержать эмоции.
Райан непринужденно откидывается назад, вытягивая ноги к огню. Он пробует бросить камешек в железную петлю и на этот раз попадает.
― Ты ведь знаешь, как Сабина собирается приручить единорога? ― Его бархатистый, темный голос прорезает дым. ― Она не прыгает на его спину в первый же день. Она дает ему пространство. Она предлагает ему пиршество после того, как его морили голодом. Она переводит его в просторный хлев после того, как он был заключен в тюрьму. Она не торопит его. Дает ему привыкнуть к ней.
Он набирает целую горсть камешков. Когда Райан медленно бросает их в железную петлю один за другим, у меня в животе завязываются узлы ужаса.
В его глазах плещется расчетливая амбициозность:
― Я собираюсь приручить Сабину Дэрроу тем же способом. Подавать ей деликатесы за каждой трапезой. Поселить ее во дворце. Она будет отрицать, что такая роскошь имеет для нее значение, но я гарантирую тебе, что после того, что ей пришлось пережить, ее травма заставляет ее жаждать даже малейшего комфорта. Поэтому я позволю ей постепенно влюбляться в меня. Попомни мои слова: к концу лета единорог будет есть с ее руки, а она сама будет умолять о моем члене.
Мои пальцы глубоко погружаются в опавшую листву, нуждаясь в заземлении, чтобы подавить гнев.
Он думает, что сможет приручить ее? Сломить ее? Он не знает мою маленькую фиалку.
Я бросаю еще один камешек в железную петлю, на этот раз со злостью.
Райан бросает еще один, прикладывая слишком большую силу, и тот улетает далеко влево.
― Раньше ты был более метким, ― язвлю я, шутя лишь отчасти.
― Ну, я не каждый день охочусь на бурундуков. У меня есть настоящие заботы. ― Он улыбается, глядя в огонь. Напряжение между нами горит с той же силой, что и пламя.
Он знает, что я поцеловал ее.
Но это всего лишь поцелуй.
Он поворачивает ко мне свою расчетливую улыбку, и свет костра окрашивает половину его лица в оранжевый цвет, а вторая половина остается в тени.
― Держу пари, ты все еще кое-что умеешь, Вульф. Ну же. Давай поборемся. Как в старые добрые времена.
Я фыркаю.
― Райан, да ладно.
― Боишься, что я тебя побью? ― подначивает он меня. В его глазах есть что-то более темное, чем мальчишеское озорство. Черт, он черен как ночь, этот взгляд. Он взывает к сопернику во мне, мальчишке, который выжил благодаря своим кулакам, который жаждет криков кровожадной толпы.
Он расстегивает кожаный нагрудник, бросает его на землю, а затем стягивает через голову рубашку. Его обнаженная грудь блестит в сумерках. Много лет назад, когда мы ежедневно занимались спаррингом, я знал тело Райана почти так же хорошо, как свое собственное. Но теперь он более подтянутый, закаленный. На месте юношеской пухлости появились рельефные мышцы. Во мне тридцать фунтов мускулов, но я знаю, что не стоит недооценивать его.
Один за другим я сжимаю пальцы в кулак.
― Ты? Одолеешь меня?
О, черт возьми, нет.
Я стягиваю через голову свою рубашку. Разминаю шею, а затем бью себя по груди, чтобы вызвать адреналин. Спарринг прямо сейчас ― плохая идея, но к черту. Напряжение в отношениях с Райаном возникло еще до моего возвращения из Бремкоута.
Оно нарастало годами.
Мы раскидываем листья, чтобы освободить место, и встаем лицом друг к другу. Последние отблески дневного света исчезают за пограничной стеной, которая нависает над нами, как край света. Откуда-то с волканской стороны доносится крик совы.
Не отводя взгляда, мы движемся по кругу. Неважно, что с момента нашей размолвки прошло много лет ― в одно мгновение все стирается. Мое тело принимает привычную стойку, как будто натягивая старые удобные ботинки.
Райан нападает первым, делая выпад правой рукой. Но я уже уловил, что он перенес вес на левую ногу, и легко уклоняюсь от удара, а затем наношу джеб в ребра. Он блокирует удар взмахом руки, смещаясь, чтобы сохранить равновесие.
Мы расходимся, снова кружась.
― Тебе придется двигаться быстрее, ― говорю я с игривой ухмылкой, хотя в ней есть доля злости. ― Может, мне стоит надеть повязку на глаза? Так тебе будет проще.
― Или я могу просто выколоть твои поцелованные богом глаза. ― Он злобно смеется, что совсем не похоже на поддразнивание.
На этот раз я делаю выпад первым, но он уклоняется. В любом случае, это был лишь пробный удар. Чтобы проверить, выдает ли его тело те же знаки, что и много лет назад.
Пока я слежу за его правой рукой ― его доминирующей рукой, ― он внезапно наносит апперкот левой, и удар задевает мой подбородок, прежде чем я успеваю уклониться.
Черт! Где он научился этому приему?
Мой рот наполняется кровью, и мои обострившиеся вкусовые рецепторы взрываются от богатого железом привкуса, под которым скрывается соленый пот Райана.
Я сплевываю в грязь струйку крови и вытираю губу, грудь вздымается сильнее, чем мне хотелось бы.
Райан тоже вытирает пот со лба. Он говорит со злостью:
― Это ведь ты дал Сабине клинок, не так ли?
Мои волосы растрепались, и я убираю их с глаз. Умный человек отрицал бы это, но мне надоела вся эта ложь.
Я рычу:
― Кто-то должен был ее защитить.
Его глаза прищуриваются.
― И что это значит?
Мы продолжаем кружить друг против друга, перемещая свой вес в ожидании удара.
― Это значит, что ты бросил ее в логово гадюк. То, как твой отец смотрит на нее…
Я замолкаю, прежде чем сказать что-то, что подхлестнет мой гнев до неконтролируемого уровня. Страсть лорда Берольта к поцелованным богом людям в сочетании с его вожделением к красивым молодым женщинам ― делает из Сабины пороховую бочку.
Я мрачно продолжаю:
― И не будем забывать о блестящей идее свести ее со смертоносным зверем.
― Сабина справится с единорогом.
― Я знаю, что справится! Эта женщина ― сила природы. Но ты гонишь ее, как породистую лошадь, слишком рано и слишком быстро.
Райан медленно качает головой.
― Ого. Ты действительно хочешь ее трахнуть, не так ли?
От его слов я впадаю в ярость. Ничего не могу с собой поделать. Внезапно я превращаюсь в дикого зверя, бросающегося всем своим весом в его солнечное сплетение. Его легкие сдуваются, как проколотый парус, когда я наваливаюсь на него. Наша влажная арена из грязи и гниющих листьев наполняет мои ноздри первобытным запахом, который разжигает во мне дикую злобу.
Мы боремся в грязи, потные мышцы переплелись, каждый хочет одержать верх. Палки и камни впиваются мне в спину, когда Райан пытается провести захват, но я упираюсь ногой в твердую землю и, используя импульс, поднимаюсь на ноги, увлекая его за собой. Но прежде чем я успеваю прижать его, он бьет локтем мне в челюсть.
Я ругаюсь и выплевываю еще больше крови, отступая в сторону.
Вокруг глубокая ночь. Наша борьба увела нас далеко от света костра. Но благодаря своему зрению я могу разглядеть каждый волосок на коже Райана, как если бы сейчас был день. Это дает мне преимущество, и я с легкостью уклоняюсь от его следующего удара.
Он разочарованно рычит, а затем с новой силой бросается на меня, зажимает мою шею и пытается повалить меня обратно на лесную землю. Пока мы продолжаем схватку, все притворство дружеской борьбы исчезает.
