Я оглянулся на свой дом. В маминой спальне горел свет. Она наверняка свернулась калачиком, как всегда после этого. Раньше она сворачивалась калачиком вокруг меня. Когда времена были не такими плохими. Когда он не был таким злобным. Но в какой-то момент она начала замыкаться в себе, и я стал её защитником.
Я должен остаться. Я не должен портить жизнь Слоан своим уродством.
— У меня есть новый диск. Хочешь послушать? — прошипела она в темноте.
— Пошло оно все нахер, — пробормотал я себе под нос и вошёл в её двор.
Шершавая кора вишнёвого дерева обдирала мне руки, пока я карабкался к ней.
— Привет, — сказала Слоан, симпатичная и бойкая, в пижамных штанах и майке с Дэвидом Боуи, когда я забрался к ней в окно.
— Привет, — сказал я, осторожно переступая через книги, которыми был завален её подоконник.
На её щеке под очками виднелась складка от подушки. Волосы были собраны на макушке в такой беспорядочный узел, что было ясно, что она спала.
Она была… милой. Даже очаровательной. Меня тянуло к ней, но не так, как я привык.
— Что тебя разбудило? — с беспокойством спросил я.
Её взгляд метнулся к окну, а затем обратно. Она вздёрнула подбородок.
— Я не знаю.
Она была хорошей лгуньей, но я всё равно понял.
— Ты что-нибудь слышала? — настаивал я.
— У тебя идёт кровь, — сказала она, игнорируя мой вопрос и бросаясь действовать.
Мои пальцы коснулись уголка рта и окрасились красным.
— Чёрт.
Она схватила упаковку салфеток и вытащила несколько штук.
— Вот. Сядь.
— Нет, всё в порядке. Я, пожалуй, пойду, — сказал я, направляясь к окну. Мне не следовало приносить это сюда. Если я жалел себя, это ещё не давало мне права заливать кровью всю её комнату.
— Эй. Ты не можешь уйти. Ты так и не извинился за камень прошлой весной.
— В следующий раз, — отрывисто сказал я. Это был наш рефрен. Наше обещание, что я вернусь. Обещание, о нарушении которого мне стоило всерьёз задуматься.
Я уже поставил одну ногу на подоконник, когда она схватила меня сзади за спортивные штаны.
— Слоан, ты серьёзно?
— Дай я посмотрю на твой рот. То есть, на кровь у тебя на губах, — настаивала она.
Она вцепилась в меня, как один из тех грёбаных репейников, которые прилипают к носкам после прогулки по лесу.
— Ладно, — пробормотал я и сел на подушку между Джоном Гришэмом и Октавией Батлер.
— Останься, — приказала Слоан.
— Для пикси ты слишком властная, — пожаловался я.
Она фыркнула, взяв с прикроватной тумбочки комок салфеток и стакан воды. Её бутылочно-зелёные глаза были серьёзны, когда она приблизилась ко мне. И тогда я понял, что она знала.
Она знала и жалела меня. Мои руки снова сжались в кулаки.
— Итак, ты готов к завтрашнему тесту по химии? — спросила Слоан.
Она знала мой секрет, знала, что я не хочу об этом говорить, поэтому просто собиралась обелить меня и притвориться, что всё нормально. Я не заслуживал её.
— Прости, что никогда… ну, ты знаешь… — я беспомощно развёл руками.
— Не признаёшь меня в школе? — догадалась Слоан, восполняя за меня пробел. У неё была сверхъестественная способность угадывать, что я хочу сказать, даже когда у меня не находилось нужных слов.
— Да.
Она пожала своими изящными плечиками и одарила меня ухмылкой.
— Нууу. Всё в порядке. Если капитан футбольной команды начнёт обращать на меня внимание, это подорвёт мой авторитет на улицах.
— Твой авторитет на улицах? — я усмехнулся.
Она обмакнула салфетки в воду и начала осторожно промокать уголки моих губ. Это было… приятно, когда кто-то заботится о тебе.
— Люди начали бы ожидать, что я вступлю в команду чирлидеров и ходить на костры на Третьей Базе. Это сократило бы моё время на чтение. К тому же, мне пришлось бы отказаться от своей тайной влюблённости в Филиппа.
— Фил из театральной группы — твоя тайная любовь? — поддразнил я её.
Фил прославился благодаря своим отличным оценкам по математике и наушникам, которые он надевал за кулисами во время школьных постановок, потому что он отвечал за занавес. Ему было абсолютно наплевать на то, что о нём думают, и каждый божий день он ходил в школу в одних и тех же джинсах и чёрной футболке. За исключением дня фотографирования для школьных альбомов, когда он надевал поверх футболки галстук-бабочку.
— Я ничего не могу с собой поделать. Обожаю парней с властью. Каждый раз, когда я думаю о том, как он шипит «поднять занавес», у меня подкашиваются колени.
Я улыбался, несмотря… ни на что. Вот какой эффект она на меня производила. Она была хорошей. Казалось, всё в ней искрилось. Хорошие люди получают только хорошее.
И тут я вспомнил Джону.
— Твой папа сказал, что у тебя сегодня было свидание, — это прозвучало обвиняюще, но я ничего не мог с собой поделать.
— Расслабься. Я встречалась с Джоной, чтобы расстаться с ним в лицо.
Я выпрямился.
— Вы расстались?
— Угу, — сказала она, не отрывая взгляда от моих губ. — Он был настоящим ослом. Ты прав.
— Повтори это ещё раз, — настаивал я.
Её губы скривились, пока она занималась своей работой.
— Нет.
— Ну же, — уговаривал я.
— Нет. И заткнись. А если серьёзно, — продолжила Слоан, прижимая влажный комок салфеток к уголку моего рта, — я понимаю.
— Ты понимаешь что?
— Нельзя, чтобы кто-то заметил твоё дружелюбное поведение по отношению к четырёхглазой заучке из десятого класса. Это проделает дыру в пространственно-временном континууме общества старшеклассников.
Она не знала настоящей причины, по которой я не хотел, чтобы кто-то знал о нас. Если у моего отца возникало подозрение, что для меня что-то важно, он уничтожал это или разрушал всё любым возможным способом. Единственное, что он «позволял» мне — это футбол, потому что для него было важно иметь сына, который преуспевал на поле.
Но если бы он хоть раз прослышал, что Слоан что-то значит для меня, что я ценю её, он бы нанёс урон. И если бы он это сделал, если бы ему удалось каким-то образом причинить ей боль, я не думаю, что смог бы жить с этим… или оставить его в живых.
— Заучка, — беспечно повторил я.
— Тебе больно? — спросила она меня, снова меняя тему. Теперь её голос был хриплым и серьёзным.
— Всё в порядке, — солгала я.
— Люсьен…
— Не надо, — сказала я.
— Ты даже не знаешь, что я собиралась сказать.
— Нет, я знаю. И это не твоё дело.
— Но…
— Не у всех есть такая семья, как у тебя. Понятно? — она понятия не имела, с чем мне приходится сталкиваться ежедневно. Только не тогда, когда её растили Саймон и Карен Уолтон.
— Но почему мы не можем обратиться в полицию? — настаивала она.
Мысль о том, чтобы поднять трубку и вызвать полицию на моего отца, была смехотворной.
Шеф полиции Уили Огден был одним из лучших друзей отца. Мне было десять лет, когда Уили остановил моего отца за превышение скорости и выезд на встречную полосу. Он был пьян. Он протянул мне открытую банку пива, когда съезжал на обочину.
Нервы у меня в животе только начали успокаиваться. Полиция могла бы помочь. Мы смотрели видео об этом в школе. «Не садитесь за руль в нетрезвом виде». Но мой отец это сделал.
Я думал, что полиция помешает моему отцу совершить эту ошибку, помешает напугать меня, помешает причинить кому-нибудь вред.
— Кто-то сегодня рано начал, — хихикнул Уили, подойдя к окну моего отца.
Шеф отпустил его даже без предупреждения. Они поговорили о рыбацкой лодке и договорились встретиться в баре позже вечером. А потом Уили махнул моему отцу, чтобы тот возвращался на дорогу, как будто оказывал ему какую-то особую привилегию.
— Я просто не могу, — с трудом выдавил я.
— Нет, мы можем, — настаивала Слоан.
Она продолжала говорить «мы». Как будто она тоже в этом замешана, хотя я этого меньше всего хотел. Если она подберётся слишком близко… Если ей будет больно… Я не смогу сдержаться. Я не смогу ограничиться защитой. Я покончу с ним и, сделав это, стану им самим.
