— Если он причиняет тебе боль, Люсьен… — голос Слоан дрогнул, и вместе с ним дрогнула частичка моего сердца.
— Перестань, — прошептал я, заключая её в объятия и вставая.
Она обняла меня за талию и крепко прижала к себе. Её лицо уткнулось в мою грудь. Я ненавидел то, насколько приятной была эта физическая привязанность с её стороны.
Это совсем не то, что я чувствовал к Брэнди Кляйнбауэр, когда в шестнадцать лет потерял с ней девственность. Или не гормональное влечение, которое я испытывал к Синди Кроуфорд на протяжении всей учебы в средней школе. И это совсем не то, что я испытывал к Эдди, с которой мы периодически трахались по выходным.
Это было… сложнее. Слоан мне нравилась. Я хотел защитить её. И каждый раз, когда мы прикасались друг к другу, неважно, насколько невинно, часть меня желала большего. Но это невозможный вариант. Я сломлен, а она прекрасна.
Я не знал, кем мы были друг для друга, кроме того факта, что она важна для меня. Важнее, чем кто-либо другой.
— Какой диск ты купила? — спросил я.
Слоан высвободилась из наших объятий, и я почувствовал облегчение и сожаление одновременно. Её очки съехали набок. Её волосы пребывали в ещё большем беспорядке. Я почувствовал, как что-то тёплое и нежное скользнуло по моей груди. Как будто я впитывал её доброту. Но это не моё право.
— Шания Твейн.
Я ухмыльнулся.
— Ты ведь шутишь, да?
— В чём дело? Неужели ты недостаточно мужественный, чтобы слушать девчачье кантри? — она подскочила к кровати и с вызовом в глазах взяла наушники. — Шания Твейн — прекрасная крутышка. Хочешь послушать?
Она выглядела такой милой и полной надежд, волосы растрепаны, глаза широко раскрыты. Больше всего на свете я хотел лежать рядом с ней в этой мягкой постели, в этой милой комнате, в этом большом доме и быть частью всего этого. И именно поэтому я не мог.
Я принёс с собой тьму. Мои синяки оказались заразными.
— Я должен вернуться и… — и что? Что ещё осталось для меня дома?
Слоан склонила голову набок.
— Пожалуйста.
— Это плохая идея, Пикси. Что, если придут твои родители? Меня здесь не должно быть, — я не должен находиться рядом с ней.
— Они спят в другой части дома. И, честно говоря, если ты уйдёшь прямо сейчас, я просто проведу всю ночь, беспокоясь о тебе. Я не смогу заснуть. А завтра я буду такой уставшей, что провалю тест по тригонометрии. Ну же, здоровяк. Ты действительно хочешь, чтобы это было на твоей совести?
— Ты просто абсурдна.
— Всего три песни, — предложила Слоан, запрыгивая на кровать и похлопывая по матрасу рядом с собой.
Я вздохнул. Она почувствовала, что одержала победу, и улыбнулась.
— Одну песню, — возразил я.
— Две, — настаивала она.
«Это эгоистично и абсолютно глупо», — подумал я, снимая обувь. Если бы отец Слоан пришёл сюда и застал меня в постели своей дочери, он бы никогда мне этого не простил. Даже если бы я попытался всё объяснить. Он знал, какая она особенная, и чувствовал, насколько я расстроен. Вот почему они были такими милыми. Потому что они сочувствовали мне.
— Это всего лишь Come on Over, а не углублённый математический анализ, — поддразнила Слоан.
Я забрался на кровать рядом с ней и решительно лёг поверх пододеяльника. Но я всё же позволил ей собрать вокруг нас свою безумную коллекцию подушек.
— Что ты делаешь? — спросил я, когда она сунула подушку мне под мышку.
— Я вью гнездо. Так я сплю, — объяснила она, взбивая две подушки у меня за спиной.
— Ты спишь с сорока двумя подушками каждую ночь?
— Их шесть, умник. И не осуждай меня, пока сам не попробуешь.
У меня имелись одна подушка и матрас на полу, после того как прошлым летом папа разломал каркас моей кровати, швырнув меня на него. Я расслабился на груде подушек и попытался не думать о том, как это хорошо, когда тебя окружает мягкость.
Слоан прижалась ко мне. Мы устроились вдвоём на мягких подушках, выложенных буквой U.
— Он всегда такой? — тихо спросила она.
Я опустил взгляд на свои руки, лежащие на коленях. Они снова сжались в кулаки.
— Только когда он выпьет. Просто теперь он пьёт чаще. Иногда он всё ещё ведёт себя нормально, — и именно это притворство я ненавидел больше всего. Я предпочёл бы монстра мужчине, который притворяется, что ему не всё равно, приходит на футбол или ведёт нас куда-нибудь на ужин.
— Я ненавижу его, — её голос задрожал. — Я действительно ненавижу его.
Я обнял Слоан за плечи и осторожно притянул к себе. Это ощущалось так хорошо, что я понимал, насколько это неправильно.
— Я не хочу, чтобы ты думала о нём.
— Почему мы не можем сообщить в полицию? — спросила она.
Я покачал головой.
— Это сложно, понимаешь? Просто поверь мне.
— Обещай мне, что будешь беречь себя, Люсьен? Например, если он выйдет из-под контроля, ты не позволишь ему… ну, ты понимаешь.
Убить меня. Убить мою мать.
Я бы убил его первым. Даже если бы это определило мою судьбу монстра. «Каков отец, таков и сын», — подумал я.
— Я обещаю, если ты пообещаешь мне, что не вызовешь полицию. Вообще никогда. Несмотря ни на что.
Она глубоко вздохнула и выдохнула.
— Пикси, — подтолкнул я. — Ты должна мне доверять. Копы только усугубят ситуацию.
Её молчание длилось слишком долго, и я сжал её плечо.
— Уф. Ладно. Но я не в восторге от этого.
— Обещай мне, — настаивал я. Она была дочерью юриста. Я знал, что не надо принимать в качестве ответа «уф, ладно».
— Я обещаю, — произнесла она несчастным голосом.
Её заверение немного сняло моё напряжение.
Слоан посмотрела на меня своими зелёными, как лес, глазами.
— Ты ведь не собираешься в колледж, не так ли? Ты не можешь оставить её с ним одну.
Я отвернулся.
— Нет. Я не могу.
Она села рядом со мной, и её маленькое тельце напряглось от возмущения несправедливостью происходящего.
— Это отстой. Ты должен пожертвовать всем своим будущим, потому что твой отец — чудовище, а мама не хочет уходить? Это несправедливо.
— Жизнь несправедлива, Пикс.
— Что, если я присмотрю за ней? — с надеждой предложила она.
— Нет, — это слово прозвучало так громко, что, казалось, эхом разнеслось по комнате.
Мы оба замерли и прислушались, не раздадутся ли звуки, свидетельствующие о пробуждении родителей.
Я схватил её за плечи и заставил посмотреть мне в глаза.
— Ты никогда не должна вмешиваться. Ты слышишь меня? Ты никогда не подойдёшь туда. Ты не заговоришь с ними. Ты никогда не привлечёшь к себе внимания. И ты никогда не встанешь между ним и кем-то ещё, когда он пьян. Хорошо?
У неё были широко раскрытые глаза, и она была напугана. Но мне нужно было, чтобы она испугалась. Мне нужно было убедиться, что она никогда не приблизится к моему отцу.
— Ладно. Боже. Расслабься. Это было всего лишь предположение, — сказала Слоан с таким видом, словно я только что попросил её поджечь её любимую книгу.
Я тяжело вздохнул.
— Прости, что напугал тебя.
— Ты меня не напугал. Ты раздражаешь меня своей настойчивостью.
— Три песни, — уступил я.
Она просияла и переползла через меня, чтобы дотянуться до наушников на прикроватной тумбочке. На этот раз, когда я сжал в кулаках покрывало, это не имело ничего общего со страхом или гневом. Я испытывал… чувства. Обычные чувства подростка. Но мне не разрешалось испытывать их со Слоан. Мистер Уолтон доверял мне. И мне нужно было это доверие. Иногда Уолтоны казались мне единственным якорем, который у меня был.
Она снова переползла через меня и протянула мне наушники, прежде чем снова устроиться рядом.
— Эдди знает, что мы этим занимаемся? — спросила она.
— Что?
— Эдди. Твоя девушка.
— Она не моя девушка, — не совсем. Она была девушкой, с которой я проводил время в последние несколько недель. Часть этого времени я проводил частично обнажённым. Но это потому, что мне семнадцать, а она пыталась заставить своего бывшего парня ревновать. Не то чтобы я разговаривал с ней по телефону или ужинал с её родителями… или забирался на дерево и залезал к ней в окно ночью, чтобы провести время вместе.
