Вздыхаю. Не время сейчас для банкетов. Того и гляди, цех опечатают, материалы изымут. И мы с Петровичем так и не узнаем, для чего затевалась спецоперация на нашем бывшем производстве на Филиппинах.
— Ты вспомнила? — спрашиваю в который раз.
Она задумывается и вдруг выдает:
— Да! Вот прямо сейчас. Это диффенбахия, ее сок.
— Не понял?
— Растение в большой кадке в твоем номере. Оно обрызгало млечным соком мою правую сторону лица. Пару минут на меня дождь не лил. Могу подумать разве что на это.
— Ок! Все, до встречи, — отключаюсь.
Мы с Петровичем одновременно набираем «диффенбахия» в поисковой строке, каждый в своем телефоне.
— Конечно! Вот же на твоих фотографиях несколько таких комнатных цветков на окнах — все под рукой в нужный момент, — радуется он.
— И вот еще гугл выдает: на Филиппинах диффенбахию выращивают плантациями, изучают свойства. Значит, я по-быстрому в цветочный магазин, — улыбаюсь. — Но смотри, получается, что твои разработки начали использовать уже не для стабилизации красителей, а для их обесцвечивания…
Да ведь это золотое дно! — думаю, выходя. — Сколько народу они измазали долговременной краской, и этим буквально держат их на коротком поводке… Покрасить за одну сумму, а если надо удалить — за десятикратную. Стандартный маркетинговый ход. Кому-то, конечно, эта краска нравится, смотря как использовать. А кто-то считает большой ошибкой, драмой. И первая — Марина Воробьева. Исправление ошибок всегда обходится дорого.
Пытаюсь вспомнить, какой она была до. Это ведь ее я нес на диван, когда она потеряла сознание в толчее. Очень хочу вспомнить…
Что-то в ней было тогда особенное… Точно: глаза. Взгляд гейши. Думаю о Марине, той, из прошлого, все то время, пока ищу нужное мне растение. Покупаю пару крупных экземпляров, прошу упаковать от мороза и мимоходом узнаю у довольной продавщицы, как часто эти растения привозят и откуда.
Петрович к моему приходу подготовил измельчитель и мини-пресс с фильтром. Надевает прозрачный щиток-маску и протягивает мне такой же. Понимаю, что сок едкий.
— Когда ты получишь рабочий раствор, — говорю, — нужно будет сразу провести серию опытов. Думаю, Воробьева согласится. Все процедуры проводить под протокол, в присутствии компетентных лиц. Если будет результат — сразу оформить патент. В базах я ничего подобного не нашел. Кстати, и присадок твоей разработки — тоже. Получается, они никем еще не заявлены, официально их не существует. Поэтому их свободно воруют. С кем ты работал в Минздраве? Дай мне контакты, лучше мобильный номер.
К концу дня Петрович создает раствор, характеристики которого его предварительно устраивают.
— Человек — ничто перед Природой, — говорит он. — Но сок работает только на поверхности и быстро окисляется, поэтому не может разложить и обесцветить пигмент, попавший глубже или нанесенный несколько раз для закрепления. А с моими добавками… надеюсь, что сможет.
Я прошу его разлить волшебную жидкость по нескольким бутылочкам и не держать их рядом, на всякий случай. Одну беру с собой и еду к Марине, предварительно ей позвонив.
Наташа
Вижу входящий от Воробьевой.
— Привет! Представляешь, ко мне только что приезжал Саша.
Прислушиваюсь.
— И чего ты рыдаешь?!
— Он помазал мне возле локтя каким-то средством, которое, возможно, справится с краской. А пока это только проверка — не будет ли у меня на него аллергии. И еще это место до завтра нельзя мыть.
— Ну, так хорошо же. Я слышала, Дмитрий Петрович работает над этим, он профи. Чего рыдаешь-то? Неужели Саша тебя обидел? Овладел тобой?! Без твоего согласия? Жестко и грубо?
— Нет, Ната, нет. Он меня не касался, совсем, к сожалению. Только кисточкой. Просто это место чуть-чуть побледнело. Честно! Я вот сравниваю и вижу…
— Ладно, тогда плачь дальше.
Александр
Итак, предварительный результат, а точнее, надежда есть. Сегодня последний день новогодних каникул, рабочий — только для трудоголиков. Иду докладывать генеральному. И вообще мы с ним не договорили.
Стучусь и вхожу без приглашения.
— Доброго! — здороваюсь отрывисто.
Кивает. Вроде пока обыкновенно выглядит, можно попробовать пообщаться.
— Слышал, Свету защищает самый дорогой адвокат в городе?
— Я к этому не причастен.
— Я тоже. Так кто его нанял?
Смотрит исподлобья.
— Не знаю, кто конкретно, — говорю, — но не удивлюсь, если этот же адвокат у наркобарона.
— Завтра-послезавтра Светлану обещают выпустить под залог, — это главное, — отвечает.
— А я как раз съеду, — присаживаюсь. — Так чего мне ждать на заседании суда о разводе? Ты понимаешь, что твоей дочери ребенок не нужен? Я читал копию протокола допроса прислуги. Когда мы с тобой были в командировке, а мой сын слег с температурой под 39 от ОРВИ, Светлана оставила его на новую горничную, не имеющую никакого опыта ухода за детьми, и улетела заниматься дайвингом на Красное море.
И, как я помню, Анна Филипповна после приезда навестила его всего раз. В моем представлении женщины должны вести себя по-другому. Если я когда-нибудь еще решусь на брак…
— Я не знал. Да, они взбалмошные, избалованные. Обе. Жена тоже оставляла дочку на меня или на кого придется. Ценят личную свободу, — он говорит резко, но без злобы, сцепив пальцы рук.
— Вот и я о том же, — о свободе. Убеди их, и войны не будет. Настраивать сына против матери я не стану. Просто буду рассчитывать только на себя.
— Воробьеву ты у меня увел?
— Ух, ты! Извини, не знал о вас, — тру виски, пытаясь осознать полученную информацию. — «Увел» — это, пожалуй, слишком сильно сказано. Решение за ней… Вообще-то я пришел доложить, что есть предварительные результаты по обесцвечиванию краски на Воробьевой. Дмитрий Петрович, как всегда, на высоте. Если все пройдет успешно — это направление обещает стать перспективным.
— Я еще подумаю, заслуживает ли она… и ты. Чтобы моя фирма работала над этим направлением.
Глава 25
Прихожу к Дмитрию Петровичу и объясняю все, как есть: что на нашу фирму бросили тень в причастности к наркотикам. Что после такого бывает изъятие сырья и готовой продукции и бесконечный следственный процесс. Что страшный и странный случай в нашем цеху на Филиппинах, во время которого только чудом никто серьезно не пострадал, имел целью похищение конкретно его разработок и останов нашего производства.
Что никто из нас не знал, как параллельно используется в Маниле разработанная технология. Получается, что Петрович и есть создатель долговременной краски-основы для человеческой кожи, а теперь и средства для ее обесцвечивания — и демонстрирую фотографию Воробьевой в имидже.
Что, хоть Филиппины и далеко, происходящее здесь сейчас чем-то напоминает ту же ситуацию. Подчеркиваю, что его разработки не запатентованы. И, наконец, что Евгений Федорович еще думает, будет ли его фирма работать в этом направлении или нет. Похоже, это становится последней каплей.
— Да что он себе позволяет? То делай, то не делай?! — возмущается главный технолог, собираясь высказать генеральному прямо сейчас все, что он о нем думает.
— Подожди, — прошу я его.
И убеждаю на время подальше спрятать, а лучше вынести за территорию фирмы важнейшие компоненты его инновации.
— На всякий случай, — уговариваю. — Кстати, после Манилы я подключился к системе охраны и наблюдения и поставил заставку-пустышку на камеры в лаборатории. Может, поэтому, во время каникул, нам еще никто и не помешал. Охрана даже пароли в системе не поменяла с тех пор, как я в проходной подрабатывал.
— На что ты меня толкаешь? Шпионские игры?
— Вроде того. Давай оставим муляжи. Если за несколько дней ничего не случится — все вернем назад.
