Флобер! Точно.
Я выпрямился. Он меня заменит, ведь, казалось, ему можно доверять. Меркулов француза проверил и убедил меня, что парень не проблемный. Ершистый, но с правильным вектором.
И хотя стало мерзко до одури, а голова закружилась, заставив меня наклониться вновь и едва не выпасть через парапет, я понял, что это выход. Андрэ любит Брагину, ждет и верит, что она одумается и увидит в нем единственного. Такие всю жизнь могут ждать, по себе знаю. Нужно лишь глаза жене открыть, хорошенько искусить наслаждением и мягко к нему подтолкнуть.
Замутило сильней.
Я намеренно включил прожженного циника в себе, чтобы отстраниться от непонятных мне эмоций.
Всего-то нужно зачать ребенка и после переключить Есению на другого мужчину… Бабам только дай правильную ласку — они сразу растекаются лужицами.
Но не Брагина. Не моя Есения…
Она не смотрела на охранников, хотя среди когорты телозащитников были видные ребята. Она не оглядывалась и не заигрывала с Егором — достойным партнером и самцом. Да она даже Флоберу много лет отказывала!
В необузданной страсти и отчаянной покорности жены было что-то нужное мне, не мог объяснить, что, но оно тонко так тянуло из души ниточку и дергало, когда она была рядом — будто предупреждало, что еще одной потери я не переживу. Но мне и не придется. Не так много времени осталось, не успею слишком отравиться любовью, а если и так — заберу чувства с собой.
В словах и искренности Есении вдруг нашлось то, что я так долго искал, но оно не успокоило, а наоборот, обрушило с неба на землю. Я предавал себя, вглядываясь в звонко-чистые глаза, находя в них понимание, сочувствие, ласку… А еще жена гармонично и идеально совпадала со мной во всех смыслах — она мне действительно нравилась. Сеня даже целовалась так, что я захлебывался жаждой. А как она… облизывала меня. С ума сойти — неопытная, но такая… настоящая — кровь закипала от одного воспоминания.
Я был уверен на тысячу процентов, что она станет замечательной матерью, жаль, я не из образцовых отцов.
Надеюсь она мне это когда-нибудь простит.
В кармане неприятно запиликало. Я вытащил мобилку и долго не отвечал, потому что разглядывал свои дрожащие руки. Зацепила меня Есения. Знать не знаю, чем она дышит, чем увлекается, а все равно тянусь. Маразм какой-то. Разве бывает так, чтобы любить без условностей? Просто так.
Не бывает. Не верю. Да и не собираюсь в это впутываться и ее впутывать. Все. Точка.
Нужно теперь быть осторожней. Трахать, чтобы не задавала вопросов. Главное, не приближать к своему сердцу и не раскрывать свою душу. Ей же хуже будет. Влюбится ведь…
Я ответил на докучливый звонок:
— Принес мне очередную благую весть? — голос не выравнивался, был таким же сиплым и хрустящим.
— Благую — это ты к гидрометцентру обращайся. Они на завтра, вон, солнце обещали, — Давид хмыкнул и замолчал.
— Ну обещать можно, только вот исполнять не обязательно.
Я уперся локтями в парапет и опустил взгляд на ночной Париж. Темное полотно пробивалось полосками молний, подсвечивая кварталы и улочки, будто наливая кровеносные системы магией.
— И это говорит мне Волгин? Человек слова? — Аверин был в приподнятом настроении, впрочем, как всегда.
— Таким был мой отец. К сожалению, я вобрал его суть с кровью.
— Еще скажи с генетическим набором. Ой, хватит, а то челюсть сломаю от скуки. Ты лучше скажи, — врач сбавил обороты, — таблетки пьешь?
Я мотнул головой, а в трубку сказал:
— Куда ж я денусь?
— И как?
— Ничего не болит.
— Знаю я таких обманщиков, проходили уже. Ренат, может, все-таки попробуем оперировать? В Европу? К лучшим специалистам мотнем?
Я вытер ладонью лицо и почти гаркнул:
— Нет! — выдохнул сквозь зубы и как-то жалко договорил: — Я ничего не хочу. Дай спокойно умереть, Давид, умоляю. Без этих жалких лиц вокруг…
— Это ты кого имеешь в виду? Жену?
— Нет. Тех, кому внезапно понадобится мое наследство. Да и больничной суматохи не хочу. Не нужно это мне, я же подписал отказ…
Аверин молчал какое-то время, цокал языком, а я дышал в небо и унимал накатившую на плечи дрожь. У меня и правда эти несколько дней голова почти не болела, даже странно.
Но это я комментировать не стал.
— Ладно, жду вашего возвращения домой. Вместе с женой, естественно. Насколько помню, ты собирался хорошенько над ней поработать…
— Да, я как раз этим и занимаюсь, — уголок губ дернулся непроизвольно в улыбке. Вспоминая наш первый секс, я теперь вечно буду помнить свет софитов. Или наоборот.
— Работай-работай, Волгин, — хохотнул Аверин. — Пока противопоказаний нет, но если станет худо — лучше не усердствуй чрезмерно. Пусть жена трудится.
— Да пошел ты. Трудяга. Секретутку свою уже замотал?
— Неа. Уволил. Надоела.
— А теперь как? Ты же болен! Как его там…
— Воспалением хитрости, ага. Пока обхожусь. Уже пару недель воздерживаюсь. Закипаю иногда, но терпимо. Надо больше мяты пить…
— Бабу тебе надо нормальную, а не травяной чаек.
— Так, где ж ее взять такую, чтобы мои пошлые забаганки выдержала? Купить? У меня нет столько денег, как у некоторых.
— Одолжить?
— А отдавать потом как? На небеса к тебе слетать? Не, я еще пожить хочу.
— Как хочешь, мое дело предложить.
— И я отказываюсь.
Давид несерьезно относился к своей гиперсексуальности и не понимал, что играет с огнем. Однажды обязательно сорвется, только хуже сделает. Но он же врач, ему ничего нельзя посоветовать, да я и не собирался. Мне своих бед и болячек хватает. Как например, опухоли и нескольких последних лет жизни. Наверное, у Боженьки рука дрогнула, отмеряя мне век. Как и для Валери…
— Ладно, пойду, — я попытался свернуть наш нелепый разговор.
— Ты жене подливаешь то, что я тебе дал?
Я моргнул. А ведь точно, он что-то давал, совсем забыл.
— Напомни для чего оно?
— Чтобы хотела тебя, как дикая кошечка.
Я рассмеялся до звона в ушах.
— Все, отбой, Давид, — сквозь смех, сказал я. — Кошечка и так голодна.
— Серьезно? — удивление Аверина едва ли не выплеснулось через трубку, но дальше я уже не слушал — отключил связь. Этому голодающему любая дырка подойдет, жену свою ему не отдам, даже не обсуждается. Флобер — лучшая кандидатура.
Я направился в гримерку модельера, чтобы пригласить его с нами на ужин. Есения точно будет рада его видеть, а мне нужно понимать, кому я отдаю самое ценное — свое потомство. Я осознавал, что мечтать о сыне с первого раза — наивно, и девочке буду рад, если доживу. Самое главное, передать свою фамилию дальше и отстоять наши земли. Да, я мог на Есению сразу все переписать, но пока решил не спешить. Не последний же день живу…
— Скажи Егору, чтобы вел Есению сюда, — шепнул я одному из охранников, когда мы подобрались к коридору, ведущему за кулисы. Он послушно кивнул, перехватил взгляд других ребят, чтобы с меня глаз не сводили, и скрылся в коридоре.
Небольшой группой мы двинулись сквозь разноцветную толпу модниц.
Ужас, сколько здесь женщин. Никогда бы не подумал, что Флобер пользуется такой популярностью. А Меркулов, между прочим сказал, что коллекцию разобрали еще до представления. Даже я прикупил одну вещичку. Я заулыбался. И Есения в этом чудо-платье была обворожительна.
Словил себя на мысли, что мне мало. Мало ее поцелуев, объятий, мало жара. Еще хочу. В ней было так тесно, так туго, что я кончил от двух рывков внутрь.
Все еще нелепо улыбаясь, дошел с охранниками до нужной двери.
Здесь была настоящая толпень. Напоминало утро в курятнике. Все хотели посмотреть на известного модельера, а желательно его пощупать.
Я понял, что придется подождать этого белобрысого модника.
Встав у стены, я разглядывал девушек в вечерних нарядах и прислушивался к себе. Почему башка перестала болеть? Может, стоило Давиду признаться?
Около двери вдруг случился затор, девушки подрались, и пока их разнимали охранники заведения, кто-то прошмыгнул вперед — в такой суматохе сложно было увидеть мелочи.
