Не получив ответа, Бет посмотрела на Рофа. Он стоял посреди комнаты, скрестив руки на груди, готовый к любой атаке даже у себя дома.
Но, с другой стороны, а когда она вообще видела его расслабленным, подумала Бет.
— Ты всегда был коллекционером? — спросила она, надеясь выиграть немного времени, и дать нервам угомониться. Бет подошла к картине, принадлежащей «Школе реки Гудзон»[79]. Бог ты мой, это же Томас Коул[80]. Да эта картина, должно быть, стоит сотни тысяч. — Она прекрасна.
Она оглянулась через плечо. Все внимание Рофа было сосредоточено не на картине, а на ней. Но на его лице не читалось гордости владельца или радости обладания.
У человека, чьими вещами восхищались, такого взгляда быть не могло.
— Это не твой дом, — сказала она.
— Здесь жил твой отец.
Ага, конечно.
Но какого черта. Она уже зашла так далеко, в конце концов, можно и подыграть.
— Тогда, очевидно, у него было полно денег. И чем же он зарабатывал на жизнь?
Роф прошел через комнату и остановился у изумительного портрета во весь рост. На нем был изображен кто-то, похожий на короля.
— Пойдем со мной.
— Что? Ты хочешь, чтобы я прошла сквозь стену?..
Он толкнул край картины, и она, повернувшись на своей оси, открыла проход в темный коридор.
Бет ахнула.
Роф жестом пропустил ее вперед. — После тебя.
Бет настороженно приблизилась. На темных каменных стенах играл свет, излучаемый газовыми лампами. Заглянув внутрь, она увидела ступеньки, ведущие вглубь и исчезающие за поворотом.
— Что там внизу?
— Место, где мы сможем поговорить.
— А почему мы не можем остаться здесь?
— Потому что ты захочешь сделать это наедине. К тому же скоро объявятся мои братья.
— Твои братья?
— Да.
— И сколько их у тебя?
— Сейчас пять. И ты зря тянешь время. Иди. Тебе там ничто не грозит. Обещаю.
Ага, как же.
Но она все же переступила через позолоченный край рамы. И шагнула во тьму.
Бет глубоко вздохнула и нерешительно коснулась ладонями каменных стен. Воздух не показался ей затхлым, нигде не было мерзкого влажного налёта; здесь просто стояла сплошная темень. Придерживаясь стены, она начала медленно спускаться по ступеням. Висевшие по бокам лампы больше напоминали светлячков и горели скорее для самих себя, нежели освещали дорогу идущему по лестнице.
Спустя пару мгновений она оказалась внизу. Справа находилась открытая дверь, и из дверного проема лился теплый свет свечей.
Комната выглядела точно также как коридор: черные стены, тусклый свет, и всюду чистота. Мерцающие в подсвечниках свечи производили успокаивающий эффект. Бет положила сумочку на кофейный столик, размышляя о том, здесь ли ночует Роф.
Видит Бог, кровать достаточно велика для него.
А эти черные атласные простыни?
«В этом его логове побывало немало женщин», решила она. И не нужно быть гением, чтобы догадаться, что происходит за закрытыми дверями.
Щелкнул, закрывшись, замок, и у Бет ёкнуло сердце.
— Касательно моего отца… — бодро начала она.
Роф прошел мимо нее, на ходу снимая куртку. Под ней была майка, и Бет не могла не заметить впечатляющей силы его рук: бицепсы и трицепсы задвигались в такт его движениям, когда он отбросил куртку в сторону. Пока он стаскивал с плеч пустую кобуру, мельком показались татуировки, бегущие вниз по внутренним сторонам его предплечий.
Роф зашел в ванную, следом послышался плеск воды. Затем он снова переступил порог комнаты, вытирая лицо полотенцем. Но прежде чем поднять на нее взгляд, вернул очки на место.
— Твой отец, Дариус, был достойным мужчиной, — Роф небрежно швырнул полотенце в сторону ванной комнаты и подошел к дивану. Сев на край, он оперся локтями о колени. — На родине, до того, как стать воином, твой отец был аристократом. Он… он был моим другом. Моим братом в том деле, что я выполняю.
Брат. Опять он использует это слово.
Они из мафии. Как пить дать.
Роф слегка улыбнулся, будто вспоминая о чем-то приятном.
— Ди был талантлив во всем. Он быстро бегал, был умен как черт и ловко обращался с ножами. Получил хорошее образование. И был настоящим джентльменом. Говорил на восьми языках. Изучал всё, от мировых религий до истории живописи и философии. Он мог часами говорить о фондовом рынке Уолл-стрит[81], а затем с такой же легкостью начать объяснять, почему потолок Сикстинской Капеллы на самом деле произведение в стиле маньеризма[82], и не относится к эпохе Ренессанса.
Роф откинулся назад, вытянул тяжелую руку вдоль спинки дивана и развел колени.
Он выглядел чертовски расслабленным, откидывая назад свои длинные черные волосы.
Чертовски сексуальным.
— Дариус никогда не терял самообладания, как бы скверно все ни повернулось. Если уж он брал дело в свои руки, то не бросал, пока не закончит. Он умер, сохранив полное уважение своих братьев.
Роф, казалось, и в самом деле скучал по ее отцу. Или некоему мужчине, которого использовал с целью…
«Что за лапшу он здесь ей вешает?» — размышляла Бет. Чего он добьется этой чушью?
Она ведь уже в его спальне, разве нет?
— И Фритц говорил мне, что он очень сильно тебя любил.
Бет поджала губы. — Даже если допустить, что я куплюсь на это, все равно не могу не поинтересоваться: если мой отец так беспокоился обо мне, почему же он не потрудился со мной познакомиться?
— Это сложно.
— Да уж, действительно трудно подойти к своей дочери, протянуть руку и представиться. Охренеть, как тяжело, — Бет пересекла комнату, но обнаружив, что стоит у кровати, поспешно отошла подальше. — И что за дела с военной терминологией? Он тоже состоял в вашей шайке?
— Шайке? Мы вовсе не банда, Бет.
— Значит, вы не просто киллеры, а к тому же еще и наркодилеры? Хммм… Если вдуматься, разносторонний подход, вероятно, неплохая деловая стратегия. А вам ведь требуется уйма наличных, чтобы содержать домик вроде этого. Да еще набить его под завязку предметами искусства, которым самое место в «Метрополитен»[83].
— Дариус унаследовал деньги и очень хорошо умел распоряжаться ими, — Роф откинул назад голову, как будто рассматривая дом. — Теперь все это принадлежит тебе, как его дочери.
Бет прищурилась. — О, в самом деле.
Он кивнул.
«Какой бред», подумала она.
— Так где же завещание? Где юрист, подготовивший бумаги на подпись? Постой, дай-ка я угадаю, вопрос о действительности завещания находится на рассмотрении суда. Вот уже тридцать лет, — она потерла свои уставшие глаза. — Знаешь, Роф, тебе вовсе не обязательно лгать, чтобы затащить меня в постель. Как бы я не стыдилась самой себя, единственное, что тебе нужно сделать — это предложить.
