— Уверена, ты подумал, что я жалею, что успела дать согласия на отношения с тобой. Но как раз об этом я ни разу и не пожалела.
Он смотрел на меня с недоверием, робкой надеждой и долей никуда не уходившей настороженности. Но все-таки проворчал:
— Ты переобщалась со Змеем, становишься такой же проницательной, как и он.
— Возможно, но мне до него еще расти и расти. — Ответила с легкой полуулыбкой. Саша чуть поморщился от моего явного восторга по поводу Тима и я все-таки решила закончить тот разговор, который уже начала. — Я жалею о том, что не утруждала себя равноценной заботой о всех вас. Просто плыла по течению, куда прибьет, кто захватит, к тому и тянулась. Перекосы в отношениях — это и моя вина тоже. Согласилась на то, что так и не смогла воплотить в жизнь.
Саша прикрыл глаза, ничего не отвечая, не соглашаясь, не опровергая. Спрятанный под веками взгляд теперь не выдавал мужчину, не позволяя вести безмолвный диалог.
— Давай уже разберемся, ты был прав, с этой больницей, а потом начнем жить дальше. Только, пожалуйста, не пори горячку и не отказывайся от отношений, если только действительно этого не хочешь.
Я нежно поцеловала Сашу в щеку и все-таки вышла из кабинета. Все, что хотела до него донести, я донесла. Хоть и коряво, но теперь у него есть пища для размышлений. Пусть лучше думает и взвешивает, чем придумывает и накручивает.
И когда я стала такой рассудительной? И правда Тим на меня “дурно” влияет.
Три дежурные медсестры ничего не сказали по поводу моего шатания в предутренние часы, но проводили внимательными взглядами. Одна поднялась и все-таки пошла за мной в некотором отдалении.
Это немного раздражало, но я понимала, что они имеют право даже запереть меня в палате. Все-таки не на курорт приехала.
Внизу также что-то рассматривал в мониторе охранник, в остальном — тишина и покой. Я устроилась на диванчике недалеко от стойки по типу ресепшена в отелях. Видимо, сюда приходили посетители или к больным, или к персоналу.
Тишина не давила, но убаюкивала, думать ни о чем не хотелось. Я уже все для себя решила. Теперь убедиться, что с Глебом все в порядке и попытаться отпустить. Это будет трудно.
Как они успели за столь короткий срок прорасти в меня, каждый по-своему? Пусть меня назовут жадной, но они теперь мне нужны все трое. Попробовав один раз — не сможешь больше отказаться. Такая мешанина в качестве личной жизни меня более, чем удовлетворяла. И я обязательно на этот раз сделаю ее лучше, если мне дадут еще один шанс.
***
Проснулась резко, от шума открывающихся дверей и коротких, рубленных приказов, отдаваемых четким, ровным голосом. Этому голосу можно было доверить и свою жизнь. Как за каменной стеной. Я открыла глаза и поняла, что заснула тут же на диване, меня даже кто-то успел укрыть пледом, скорее всего девушка, что спустилась за мной с третьего этажа.
Уверенный голос принадлежал Борису, который в очередной раз удивил сменой образа. Он их и правда менял, как женщина восемнадцатого века, перчатки.
Пока я сидела и, широко открыв глаза, пыталась разобраться в царившей суете, санитары спешно катили от служебного лифта каталку. Краем глаза увидела сестру, практически бежавшую к Борису, в ее руках качалась капельница, вторая медсестра несла препараты, отставая от первой не более чем на полшага.
Кода каталку подвезли к Борису, он отошел в сторону от кресел у входа и только тогда я заметила, что за одним из них стоит санитар, что уехал вместе с ним, Тимом и Демоном, держит за плечи Глеба.
Белого я видела всяким: злым, раздраженным, ласковым, в эйфории, равнодушным, гневным, мягким, зубоскалящим, холодным…
Но вот таким… Жалким. Никогда.
Взгляд мужчины расфокусирован, глаза бегали, не останавливаясь ни на ком и ни на чем. Кожа зеленовато-серого цвета, из уголков губ сочилась слюна, с примесью пены.
Санитары могли и не держать его. Конечности Глеба подергивались немного, но беспорядочно, он совершенно не контролировал свое тело, откинувшись полностью на кресло, в которое его усадили.
Вторая медсестра еще не успела добежать, а Борис развернуться в сторону Глеба уже с каким-то желтоватым препаратом в шприце, который передала первая медсестра вместе с емкостью со смоченной в спирту ватой, когда Глеб надрывно закричал.
Это был смесь вопля, болезненного, громкого, хриплого. И тоскливо-рычащего воя. От которого кровь стыла в жилах. Так кричать человек мог. Если боль была нечеловеческой.
Я отмечала все, как в замедленной съемке: Вот Глеб выгибается дугой, пена и слюна клочьями разлетается вокруг, рот его широко открыт, издавая все тот же страшный звук. Вот Борис Константинович разворачивается к нему с таким искаженным от напряжения и ужаса лицом, что становится в разы страшнее и окружающим. Он уже не заморачивается спиртом, ватой, рывком рвет тонкую джинсовую ткань и всаживает иглу в дергающуюся ногу Глеба. Ногу держат сильные руки, перевитые венами. Санитар.
— Капельницу, быстро! Что, коза, застыла?! Припадка никогда не видела?! — Крик заведующего подгоняет всех.
Миловидная шатенка справляется со своими эмоциями, все еще с расширенными глазами довольно точно находит вену. И Глеб, еще хрипло стонущий, но уже не мечущийся — подключен к системе. Его рывком поднимают на каталку и увозят, вслед за ним направляется Борис. Проходя мимо нас, встречается глазами с моими, матерится и отдает очередной приказ медсестре.
Я слышу ее:
— Но такую дозировку ей нельзя!
— Уволю! Я сказал, ты — сделала. Бегом! — Медсестричка и правда сорвалась с места, убегая в сторону лаборатории. Да, там где-то и сестринская.
Каталки с Глебом в вестибюле уже нет. Борис тоже скрывается в лифте.
А я бездумно пялюсь на закрывшиеся за его спиной створки.
— Змей, отпускать то можно? — Низкий голос Демона вплетается в картину, вырывая меня из состояния оцепенения. Перед глазами возникает бледное, встревоженное лицо Тима.
— Да. — Одно короткое слово и я буквально рухнула в его заботливо протянутые руки.
И только тут поняла, что успела отойти от дивана, на котором спала. Плед упал и запутался в ногах. А я все это время висела в стальных объятиях Демона, видимо, сопротивляясь, пытаясь вырваться. Руки болели и, кажется, наливались синяками. По лицу сплошным поток бежали слезы.
— Глеб он… — Голос прозвучал настолько хрипло, что все вздрогнули. Я тоже кричала. Вместе с Глебом.
— С ним все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо. — Тим, подхватив меня, сел на диван, не отпуская. В поле зрения появился Демон, который ошарашенно изучал свои руки, по локти исцарапанные вкровь.
— Вот бешеная баба! — Цыкнул он.
— Пойдемте, я обработаю. — Та самая медсестричка, что караулила меня, сейчас мило улыбалась Демону, увлекая за собой.
— Подержите, да. Вот так… — Я не сопротивлялась, чувствуя, как Тим прижимает к себе крепче, заставляя уткнуться в его шею лицом. Укола чуть выше бедра я даже не почувствовала. Только влага прошлась холодным потоком.
Тим все гладил по волосам, по спине, мягкими движениями. Он ничего не говорил, я тоже. Мы могли помочь друг другу только так. Молчаливыми искренними объятиями. Наше общее горе и тоска… Наше общее.
— Тим, пойдем к Саше… — Вяло проговорила, уже начиная путаться в мыслях.
Тим подхватил мое совершенно не шевелящееся тело и понес к лифтам. К третьему этажу я окончательно сдалась на волю лекарства и начала подремывать. Сквозь навалившуюся усталость слышала, как Саша выгоняет Никиту на диван. Как меня укладывают на довольно вместительную кровать и с двух сторон прижимаются горячими, сильными телами.
— Тим, Саша… — Я так и не произнесла, что рвалось с языка, наконец, заснув.
Глава 26. Борис Константинович
Светловолосый, голубоглазый мужчина, сидел, наконец, в гордом одиночестве в своем родном кабинете. Что в последние сутки скорее напоминал штаб во время военных действий, чем кабинет заведующего психоневрологическим отделением элитной больницы.
