Постепенно каждое из этих «еще» превращалось в два, затем в три, потом в десять. А вскоре это стало тоской по вечности. Но пришло время, и эта игра с подсчетом достигла предела, когда она больше не может продолжаться.
— Я приму душ, а потом продолжу работу.
— Мы оба знаем, что тебе больше не нужно работать на меня, — рявкает он.
— Конечно, нужно. Я завершу изменения в конфигурации сегодня, а потом подожду, пока ты организуешь мне поездку домой. Я не хочу оставаться здесь пленницей.
— Я не вижу тебя в цепях, Василиса.
— Потому что кандалы, которыми ты меня приковал, невидимы.
Глаза Рафаэля темнеют, в них отражается потрясение. Он берет меня за подбородок, притягивая ближе к своему суровому лицу.
— Я люблю тебя, Василиса.
Мое сердце замирает. На мгновение каждая молекула в моем теле останавливается, пока обдумываю слова, которые так долго ждала. Но в его признании нет радости. Ощущение парения в облаках отсутствует, потому что я не могу поверить, что его слова — правда. Возможно, у него и странный способ это показать, но чувствую, что он что-то ко мне испытывает. Я просто боюсь, что это не любовь.
Любовь — это самое искреннее чувство. Это не эгоизм и не желание обладать. То, что он испытывает, — это скорее одержимость человеком, который оказался в его жизни. Это чувство пройдет и уступит место чему-то новому. В конечном итоге это не будет иметь значения. Для меня ничего не изменится, кроме всепоглощающего страха. Неужели я влюбилась в мужчину, который не способен ответить мне взаимностью? В мужчину, который сделает все, чтобы удержать меня рядом, лишь бы не отпустить.
— С меня хватит, Рафаэль. — Я прижимаю дрожащие руки к его щекам и наклоняюсь, чтобы коснуться губами его губ. — У нас была договоренность. Если ты не выполнишь свою часть, я сделаю свою работу и найду способ уйти.
Рафаэль
Ужас разрывает меня изнутри. Паника охватывает всё тело. Я не знаю, что сделать, чтобы она осталась. Я бы никогда не навредил её родным, но угроза их жизни — единственный мой козырь. А что, если ей удастся сбежать? Я обнимаю её за талию и переворачиваю, оказываясь сверху.
— Клянусь, я убью их, — рычу, наблюдая, как её глаза наполняются страхом. — Если ты попытаешься уйти, Василиса, я уничтожу твою семью и заставлю тебя смотреть.
Тень проходит по её лицу, превращая шок в страдание.
— Уйди, — шипит она.
— Нет.
— Убери руки! — Она сжимает моё горло пальцами. — Или я задушу тебя.
В этот момент мой член становится твёрдым, как камень. Меня всегда заводит её ярость.
— Я люблю тебя! Разве ты этого не понимаешь?!
— Но ты продолжаешь причинять мне боль каждый день, заставляя выбирать между тобой и моей семьёй.
Я стискиваю зубы так сильно, что мышцы лица начинают болеть.
— Ты останешься. И если ты меня возненавидишь, так тому и быть.
Василиса толкает меня в грудь ладонями. Я позволяю ей вывернуться и слежу, как она встаёт с кровати. Вытирая глаза тыльной стороной ладони, она направляется в ванную, но останавливается на пороге.
— Ты не любишь меня, Рафаэль. Ты даже не знаешь, что это значит. — Её голос едва слышен, но каждое слово пронзает мою грудь, как раскалённый клинок. — Ты только знаешь, как покупать вещи. А когда твои деньги не имеют силы, ты просто берёшь, что захочешь.
С тихим щелчком она закрывает за собой дверь в ванную. Я неподвижно лежу на кровати, в воздухе витает аромат нашей близости, окутывающий меня, а я всё не могу отвести глаз от закрытой двери. С той стороны слышится тихое сопение. Я заставил свою любимую женщину плакать, и это осознание давит на меня, как тяжеленная глыба бетона. Отчаяние проникает в мою душу, и я пересекаю комнату и прижимаюсь лбом к деревянной поверхности.
Я бы никогда не причинил Василисе вреда. Никогда не навредил бы ее семье, даже если бы она сбежала, нарушив нашу сделку. Ее любовь к ним должна быть безграничной, если она готова проводить время с таким чудовищем как я ради их безопасности. Каково это, если бы она полюбила меня так же? Чтобы Василиса хотела быть со мной не из-за безопасности ее семьи, не потому что я могу дарить ей удовольствие, а ради меня самого. Хочу, чтобы она осталась ради меня, чтобы любила меня за то, кто я есть, а не за то, что могу ей предложить. И что же я сделал? Принуждал ее и пытался купить ее любовь.
Мой ландыш прав. Я должен отпустить ее. Вернуть туда, где ей место. К тем красивым, идеальным мужчинам, которые составляют ее мир.
Собрав разбросанную по полу одежду, я выхожу из спальни. Внизу в коридоре горничная вытирает пыль с бра и напевает мелодию. Когда она замечает меня, с ее губ срывается подавленный крик. Ее щеки заливаются румянцем, и она старается смотреть в сторону, только не на мое обнаженное тело.
Я иду по коридору в чем мать родила, вызывая удивленные возгласы у других сотрудников.
— Раф? — раздается голос Гвидо с лестницы. — Что за чертовщина…
— Не сейчас. — Я захожу в комнату для гостей и направляюсь в ванную.
— Я понимаю, что момент не самый подходящий, но это срочно.
— Я сказал, не сейчас! — Я захлопываю дверь ванной.
Настроив воду на обжигающий жар, вступаю в душ и прижимаю ладони к кафельной стене.
— Я только что узнал, что Калоджеро купил несколько участков земли к юго-западу от Мессины, — доносится из-за двери приглушенный голос Гвидо.
Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза. Обжигающая вода стекает по голове и спине, но не избавляет меня от ярости и страдания, которые гноятся внутри.
— Раф? — Громкий стук в дверь. — Ты слышал, что я сказал?
— Да.
Я наклоняю голову, чтобы брызги воды попали мне на лицо. Чертов Калоджеро. Не хочу думать о том, что творит этот ублюдок. Не сейчас. Он может без проблем купить хоть всю Сицилию, и мне на это наплевать.
— И что мы собираемся с этим делать?
Выключив кран, выхожу из душа и хватаюсь за край раковины. Вопрос с Калоджеро давно требует решения, но я не хотел открытой конфронтации, пока Василиса в моем доме. Думаю, теперь мне не придется об этом беспокоиться, раз она уезжает. Если только… если только она не решит вернуться.
Зеркало над раковиной запотело, размывая мое отражение. Я вытираю конденсат ладонью и смотрю на изуродованное лицо. Да как будто такая красавица как Василиса захочет провести свою жизнь с таким чудовищем как я.
Собравшись с силами, я бью кулаком по зеркалу. Оно разбивается на мелкие осколки. Кровь хлещет из разбитых костяшек, багровые капли стекают на отражающие осколки и просачиваются в трещины. Это напоминает мне о себе, о чертовом разбитом зеркале. Множество беспорядочных осколков, как и моя расколотая душа. И все это красное — слезы моего кровоточащего сердца.
Я снимаю полотенце с вешалки и открываю дверь в ванную.
— Собери двадцать человек, — говорю я, обматывая полотенце вокруг талии. — Я хочу, чтобы все были вооружены и готовы отправиться через тридцать минут.
— Куда?
— Сжечь все чертовы здания, которые купил этот ублюдок.
— Сейчас? В середине дня? Почему бы не подождать до ночи?
— Потому что если я не разрушу что-нибудь прямо сейчас, то убью первого же мудака, который встанет у меня на пути! — рявкаю я. — Это достаточно веская причина для тебя?
— Вполне. Пойду соберу наших людей.
* * *
Я прикуриваю сигарету и киваю Отто, который управляет людьми с канистрами бензина.
— Держитесь подальше от деревьев, не хочу, чтобы они пострадали.
— Конечно, босс, — кивает он и направляется к вершине холма, где современная одноэтажная вилла окружена старым, но ухоженным фруктовым садом, усыпанным плодами.
— Думаю, тебе стоит пересмотреть свои планы, — говорит Гвидо рядом со мной. — Сжечь имущество Калоджеро на нашей территории — это одно, а вот это совсем другое.
— Я в курсе, — затягиваюсь сигаретой и разглядываю роскошный особняк. Это любимое место отдыха моего крестного отца, куда он любит приводить своих деловых партнеров, чтобы они могли насладиться великолепными пейзажами западной Сицилии, потягивая напитки на просторной тенистой террасе.
