Здесь он принес свои клятвы, став доном. Сегодня, когда я поджег два склада, которые он купил в окрестностях Мессины, — это было простое предупреждение. Но это? Это уже объявление войны.
— После этого пути назад не будет, Рафаэль. Ты это понимаешь?
— Да.
— И что мы будем делать с его людьми?
Я смотрю на четверых мужчин, стоящих на коленях у оранжереи, их руки связаны за спиной. Эти ублюдки успели застрелить одного из моих парней, пока мы штурмовали это место. Я лезу в пиджак, достаю пистолет и целюсь в первого из них. Выстрел из моего девятимиллиметрового пистолета разрывает тишину.
Остальные трое мужчин смотрят на распростертое перед ними тело, затем начинают судорожно пытаться подняться. Я выпускаю еще две пули. Одна попадает в голову, другая — в шею. Последний из людей Калоджеро, шатаясь, пытается встать, но теперь просто смотрит на своих мертвых товарищей.
Я убираю пистолет в кобуру и направляюсь через лужайку. Периферийным зрением замечаю Отто перед главным домом, который приказывает своим людям выйти наружу. В руке он держит бутылку с зажигательной смесью. Я останавливаюсь перед уцелевшим головорезом Калоджеро и пронзаю его взглядом.
— Повернись.
Мужчина сглатывает и выполняет приказ. Его связанные руки дрожат за спиной.
— Ты передашь сообщение своему дону. — Я разрезаю веревку на его запястьях.
Несколько мгновений он стоит на месте, повернувшись ко мне спиной, затем бросает взгляд через плечо.
— Какое сообщение?
— Всем разойтись! — голос Отто раздается с подъездной дорожки, и вскоре слышен треск разбивающегося стекла.
Оранжевое пламя стремительно охватывает помещения, поднимается по стенам и обвивает столбы террасы. Темный дым устремляется в небо, пугая стаю птиц в фруктовом саду. Они взмывают в воздух, их пронзительные крики сливаются с треском дерева.
— Вот это послание, — киваю в сторону горящего здания, затем разворачиваюсь и направляюсь к своему внедорожнику, где Гвидо, прислонившись к капоту, наблюдает за бушующим огнем.
— И что теперь? — спрашивает Гвидо, когда подхожу.
— Отзови все команды с наших европейских баз. Нам нужна поддержка.
— Уже. Они будут к утру.
— Отлично. Расположи их в самых вероятных местах, где Калоджеро может нанести ответный удар. Ему потребуется несколько дней на перегруппировку, прежде чем он начнет действовать, так что у нас есть немного времени на подготовку. — Я сажусь за руль и достаю телефон. — И усиль охрану дома. Мне нужно заехать в Катанию, я вернусь через пару часов.
— Дай угадаю. Еще один визит к ювелиру?
— Возможно.
— Ты только что начал чертову войну, но вместо того чтобы помогать мне координировать наших людей и строить планы, отправляешься за безделушками для своей русской принцессы?
— Именно так, — отвечаю я, нажимая на газ.
* * *
Все лампы, кроме двух бра на лестничной площадке, выключены, и коридор окутан темнотой, пока я направляюсь к своей спальне. Остановившись у двери, прислушиваюсь, но не слышу ни звука. Без лишнего шума поворачиваю ручку и осторожно вхожу внутрь.
Лампа для чтения над изголовьем кровати освещает аккуратно заправленную и пустую постель. Василиса спит на диване у камина. Я оставляю золотой пакет на тумбочке и присаживаюсь рядом с ней, внимая ее лицу. Ее глаза слегка опухли, а на полу валяются скомканные салфетки — она плакала. Меня охватывает неприятное чувство. Я нежно провожу костяшками пальцев по ее мягкой щеке, затем обнимаю ее и поднимаю на руки, унося к кровати.
Уложив ее, иду в гардеробную, чтобы собрать одежду Василисы. Утром она, вероятно, рассердится на меня, но это не имеет значения. Я хочу снова увидеть ее в своей рубашке. Возможно, это будет последний раз.
Глава 16
Василиса
Он был в комнате прошлой ночью. Я поняла это, как только открыла глаза и увидела, что лежу в постели, а не на диване. Мне было трудно заснуть в той же кровати, где он подарил мне невероятное наслаждение, а потом раздавил угрозами. С другой стороны кровати пусто, но когда переворачиваюсь и зарываюсь носом в подушку, она пропитана его запахом. У меня возникает сильное желание прижать подушку к груди, но одновременно хочу разорвать её на куски.
— Сегодня я запру дверь, — бормочу в подушку, затем спрыгиваю с кровати и с маниакальным усердием начинаю срывать простыни и наволочки. Убрав всё, что пахнет им, направляюсь в ванную, чтобы принять душ. Переступив порог, резко останавливаюсь. На полке рядом с ванной аккуратно стоят его средства: шампунь, гель для душа, дезодорант. Хочу этого или нет, но всё равно буду пропитана его ароматом.
Но этого не произойдет. Я беру мыло для рук из мыльницы рядом с раковиной и залезаю в ванну. Это единственное средство, которое не усиливает его мужественный запах, поэтому намыливаю им всё тело, включая волосы.
Двадцать минут спустя, когда выхожу из ванной, пахнущая детской присыпкой и с растрепанными волосами (мыть мылом для рук было не самым лучшим решением), замечаю на журнальном столике изысканный золотой бумажный пакет. Медленно подхожу к дивану и сажусь, глядя на подарок и чувствуя себя побежденной. Он снова купил мне подарок.
Я достаю из пакета две бархатные коробочки. В большей из них лежит браслет из белого золота, украшенный десятками бриллиантов такой безупречной чистоты, что они отражают свет, как крошечные зеркала. Маленький шарм, инкрустированный бриллиантами, свисает с ослепительно сверкающего скопления драгоценных камней на потрясающей ленте. По форме он напоминает ландыш. Я опускаю взгляд на свою грудь, где над декольте лежит точно такой же кулон. Это единственный подарок от Рафаэля, который сохранила и ношу.
У меня щиплет глаза. Я прижимаю пальцы к переносице и делаю глубокий вдох, и затем открываю вторую коробку. Внутри находятся серьги, которые идеально подходят к браслету. Это не случайная покупка, а тщательно продуманный подарок, который мужчина мог бы подарить своей любимой. Я с трудом сглатываю комок в горле. Как Рафаэль мог так поступить? Нельзя угрожать убийством семье того, кого любишь, и держать любимую в заложниках.
Осторожно убирая украшения обратно в пакет, вытираю слезы и направляюсь к гардеробной. Когда открываю дверь, включается верхний свет, освещая ряды пустых полок на левой стене, где раньше хранилась моя одежда. Я оглядываюсь в замешательстве. Костюмы Рафаэля, его рубашки и все остальное все еще на месте. Но, кроме нижнего белья, носков и пушистого белого кардигана, остальное исчезло!
— Вот придурок, — огрызаюсь я, потянувшись к его рубашке. Но потом передумываю.
Он хочет играть грязно? Что ж, поиграем.
* * *
— Какое прекрасное утро, — щебечу я, входя на кухню и направляясь к плите, где Ирма готовит яичницу. — Можно мне немного козьего сыра?
— Да… конечно, — бормочет она, ее глаза расширяются от удивления, когда она видит мой наряд.
— Спасибо. — Я улыбаюсь и сажусь напротив Гвидо за столик.
Его брови сдвинуты, и он ловит ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— У нас новый дресс-код? — спрашивает он.
— Насколько я знаю, нет. — Я наливаю себе кофе. — Почему ты спрашиваешь?
— Вчера я встретил Рафаэля, который шел по дому в костюме Адама. Он напугал весь женский персонал. А теперь… ты. — Гвидо указывает чашкой в мою сторону.
— Твой брат снова забрал мою одежду, — пожимаю плечами и делаю глоток. — Пришлось обойтись тем, что было. Я же не хожу в чем мать родила.
— Позволю не согласиться. — Гвидо качает головой. — Скажу Ирме, чтобы она опустила жалюзи.
— Зачем?
— Потому что садовники пялятся на тебя и пускают слюни. Вдруг они отрежут себе пальцы вместо веток роз.
— Я предпочитаю естественный свет.
Гвидо ставит кофе на стол и встает.
— Я ухожу. Не хочу быть рядом, когда Рафаэль увидит тебя и выйдет из себя.
— Почему Рафаэль должен выйти из себя? — раздается глубокий голос сзади меня.
