Я подаю сигнал двум охранникам, стоящим по бокам камеры, связать его. Они стягивают запястья Макса веревками, затем продевают их через прутья камеры, прижимая его к металлическим решеткам так, что его руки оказываются растянутыми.
Его единственный глаз впивается в меня.
― Итак, ― говорю я, снова хрустя костяшками пальцев, ― я мог бы сказать тебе, что если ты не выдашь мне все известные тебе сведения о леди Сабине Дэрроу, я превращу твое лицо в кашу. Я мог бы сказать, что пущу тебе кровь из тысячи порезов. Я мог бы сказать тебе все это, но мы оба знаем, что ты не выдашь ничего стоящего, пока мы не встретимся хотя бы трижды. Итак, сегодня? Сегодня просто знакомство.
Я бью кулаком по самой рваной, сочащейся ране на его челюсти.
Его крики не понравились бы никому, кроме монстра. Но, черт возьми, для меня они звучат как музыка.
***
Я пробираюсь через лабиринт живой изгороди Сорша-Холла, но мне не нужно мое обостренное зрение, чтобы знать, куда идти. Все, что мне нужно, ― это память, ведь я столько раз ходил по этим тропинкам, что мои ноги сами узнают направление. С карнизов замка непрерывно капает вода, оставшаяся после прошедшего днем дождя. В нос ударяет запах птичьего гнезда, свитого на статуе бессмертного Попелина.
Адреналин все еще бурлит в моих венах после сеанса с Максом, заставляя сердце колотиться, а шаги ― ускоряться, поскольку тело жаждет разрядки. Под моей кожей столько энергии, что я еле сдерживаюсь.
И вот, наконец, я стою в розовом саду у восточной башни.
Ее башни.
Сорша-Холл славится на весь Астаньон как один из лучших образцов архитектуры фей. Его медные шпили и высокие витражи словно перенесены прямо из «Книги бессмертных». Каждый каменный фасад покрыт декоративной резьбой: круглые монеты Попелина, орнаменты Мейрика, сдвоенные лезвия топоров Вэйла.
Все остальные, глядя на восточную башню, видят чудо архитектуры, а я? Я вижу только путь, по которому мы с Райаном, будучи мальчишками, каждую ночь тайком выбирались из замка.
Я проверяю карман, чтобы убедиться, что маленький кинжал в ножнах в безопасности.
Я здесь не для того, чтобы увидеть ее, говорю я себе в тысячный раз. Только для того, чтобы отдать кинжал и обеспечить ее безопасность.
Я не мог заказать кинжал у мастеров в Дюрене, не насторожив Валверэев, поэтому поручил Фольку незаметно найти на черном рынке такой, который подошел бы для руки Сабины.
Это сильно ударило по моим сбережениям, но он того стоит. Это пятидюймовый клинок с рукоятью из твердого дерева, украшенной сложными узорами фей, и ножнами из эластичной кожи с регулируемой застежкой, которые она может пристегнуть на бедре под одеждой.
Не то чтобы я не доверял Райану, но мне спокойнее, если у Сабины будет оружие, о котором никто из Валверэев не знает.
Даже он.
Я встаю на бортик фонтана, а затем, воспользовавшись его высотой, взбираюсь на статую Попелина, которая установлена под самым низким оконным карнизом башни. Мраморные руки Попелина, вытянутые в знак приветствия, облегчают подъем, пока я не перебираюсь на карниз окна второго уровня, где витражи светятся от свечей, отбрасывая на меня разноцветные блики. На секунду меня пронзает воспоминание о том, как мы с Райаном, будучи мальчишками, прятались здесь, пытаясь заглушить смех друг друга, пока лорд Берольт искал его в замке. Я не могу не чувствовать боль от потери радости тех дней, которая теперь стала лишь далеким воспоминанием.
Дальше начинается самая сложная часть подъема. Из этого окна, используя декоративную лепнину, можно выбраться на внешнюю стену. Подо мной ― высота в двадцать футов3 и металлические шпили ограды лабиринта. Я стал намного крупнее, чем в семнадцать лет, когда я в последний раз пытался забраться на эту высоту, и то, что я приобрел в силе, уравновешивается моим дополнительным весом. Не помогает и то, что лепнина все еще скользкая от дождя.
Чертовы боги, ― стону я, когда мой левый ботинок соскальзывает.
Удержавшись с помощью рук и корпуса, я нахожу опору для ног и забираюсь на крышу второго этажа. Оттуда, используя водосточные трубы в виде горгулий как поручни, я поднимаюсь на третий этаж. Последний шаг ― обойти башню, цепляясь за ее выступы. Проблема лишь в том, что я никогда раньше не забирался так высоко, как расположена спальня Сабины, а на этой части башни никаких выступов нет. Только толстые ветви ползучих лоз, чьи корни крепко держатся за кирпичи, и невозможно угадать, выдержат ли они мой вес.
Что ж, есть только один способ это выяснить.
Я прижимаюсь к стене и держусь за лианы, пока не добираюсь до подоконника Сабины.
Опираясь руками на каменную окантовку окна, я пытаюсь успокоиться, чтобы услышать хоть что-то, кроме своего собственного напряженного дыхания.
Я замираю и прислушиваюсь, используя свои обостренные чувства.
Там.
Это медленное дыхание с тихим посапыванием, которое я так хорошо знаю. Сабина внутри и погружена в сон, что неудивительно. Должно быть, уже далеко за полночь. Пытки не терпят спешки, в конце концов. И Макс заслужил лишние несколько часов боли.
Я слышу звуки еще двух спящих существ ― лесной мыши и поползня. Придется действовать тихо. Если они проснутся, то оповестят ее о моем присутствии.
Меньше всего мне хочется разбудить Сабину.
Я здесь только для того, чтобы оставить кинжал. А если я еще и увижу ее прекрасную спящую фигуру? Услышу ее мягкое дыхание? Почувствую ее аромат фиалок? Что ж, это просто приятное, мать его, дополнение.
Я ослабляю оконную створку, чтобы петли не заскрипели, и проскальзываю в ее спальню.
Сразу же меня окутывает аромат сливочно-молочного мыла и розовой воды, но под этими ароматами скрывается она. Моя маленькая фиалка. Ее запах врезается в мою грудь, как пружинистая ветка в лесу, выбивая из меня дыхание.
Я провожу рукой по лицу, понимая, что с этим запахом мне конец. Прошла неделя с тех пор, как я ее видел последний раз. Каждый из этих проклятых дней потребность быть рядом с ней заставляла меня вылезать из кожи.
Сабина ― моя прекрасная зависимость. Я могу падать, падать и падать в нее, и этого никогда не будет достаточно.
Мышь дергается во сне под ее кроватью. Поползень дремлет на высоком комоде из орехового дерева. Здесь тихо и спокойно. Эта комната практически пустует с тех пор, как двадцать восемь лет назад умерла мать Райана. Я впервые вижу знаменитую картину «Бессмертный двор», украшающую куполообразный потолок. Мебель изящная, ковер мягко стелется под ногами.
Голова Сабины покоится на подушке с запахом чистого гусиного пуха. Ее покрывало ― шелковое, поверх него ― меховое одеяло, но она сбросила его во сне, и ее изящные босые ноги скользят по нижней простыне.
У меня сводит челюсти.
Она так чертовски красива, что ей самое место на потолке вместе с остальными богами. Ни одна простая смертная не сможет покорить сердце мужчины одним лишь видом обнаженной лодыжки, изящного изгиба свода стопы…
Я отворачиваюсь и провожу рукой по лицу. Это неправильно, что я задерживаюсь здесь даже на секунду дольше, чем необходимо. Она заслуживает ночь спокойного сна. Она в безопасности, по ту сторону двери ее охраняет этот злобный засранец Максимэн. Она одета в тончайшую шелковую ночную рубашку. У нее есть все, что может понадобиться женщине, чтобы чувствовать себя спокойно.
Хороший мужчина оставил бы ее в покое.
Но, черт побери, я не могу удержаться от того, чтобы не приблизиться к ее кровати. Когда она спит, я могу не торопясь насладиться ее красотой. Короткие волосы идут ей гораздо больше, чем длинные локоны. Они разметались по подушке, спутавшись от беспокойного сна. Ее губы подрагивают, словно она мечтает о медовых пирожных. Из открытого окна дует ветерок, и по ее обнаженным икрам бегут мурашки.
Она вздрагивает во сне.
Не дожидаясь, пока включится здравый рассудок, я опускаюсь на край ее кровати. Моя рука тянется к кружевному рукаву ее ночной рубашки, украшенному голубой лентой цвета яйца малиновки.
