— Ты сдавливаешь все сильнее, Argento. Господи Иисусе, — бормочет Алекс. — Останься со мной. Теперь уже недолго, обещаю. Я все понимаю. Задержи дыхание. Задержи его. Не издавай ни одного гребаного звука. Пусть он придет. Пусть он придет.
Мне хочется кричать. Я хочу упереться в его руку и втиснуться в его ладонь. Но я не могу этого сделать. Не могу сдвинуться ни на дюйм. Если я даже позволю себе дышать, то издам какой-нибудь отчаянный, бессмысленный звук, который даст всем понять, что я балансирую на грани оргазма.
— Смочи мне руку, Dolcezza. Давай. Сделай это. Я хочу, чтобы ты была у меня на пальцах. Кончи на них. Давай, кончай. Кончай.
Это приказ, которому я не могу не подчиниться. Уже слишком поздно. Нет никакой возможности пробиться назад по этому утесу к здравомыслию. Я уже спотыкаюсь, опрокидываюсь, кувыркаюсь головой вперед в пустоту.
«Для миллионов людей на Земле телевизионное вещание в канун Рождества является определяющим моментом «Аполлона-восемь». Но для инженеров... и особенно для астронавтов... впереди нас ждет критический маневр, который затмит все остальное...»
Я слышу, как из телевизора вырываются слова, но не понимаю ни одного из них. Я не могу сосредоточиться ни на чем, кроме онемевшего блаженства, которое Алекс вытягивает из меня каждым движением своих пальцев.
— Хорошая девочка. Хорошая девочка. Вот так. Катись на нем. Оседлай его.
Мои ногти впиваются в деревянный стол передо мной, я закрываюсь, дрожа, наклоняясь к нему, когда кончаю. Колодец наслаждения, в который я спускаюсь, кажется мне бездонным, но в конце концов я достигаю его конца.
Я слишком боюсь дышать. Я не хочу хватать ртом воздух, как умирающая с голоду, но скоро у меня не останется выбора. Я втягиваю тонкую струйку воздуха через нос, мое тело медленно опадает на грудь Алекса, и он мурлычет в мои волосы, как довольный кот.
— Черт возьми, Argento. Это была самая горячая вещь, которую я, бл*дь, видел.
Он утыкается носом в мои волосы, прижимаясь поцелуем к влажной коже моей шеи, и я вздрагиваю в последний раз, когда он вынимает свои пальцы из меня. Все остальные в комнате молчат, глядя на экран телевизора со скучающим выражением на лицах. Но только не я. Я слишком занята тем, что смотрю на Алессандро Моретти, пока он облизывает мою влагу с каждого из своих блестящих пальцев.
Глава 20.
Алекс
— Ну же, старик. Ты сам себя ставишь в неловкое положение. Сильнее. Ну же, сильнее!
При любых других обстоятельствах мне бы и в голову не пришло так разговаривать с Кэмом, но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Он хочет быть частью команды по уничтожению Джейкоба Уивинга, но я точно знаю, что за всю свою жизнь ему ни разу не приходилось поднимать кулак. Это стало до боли ясно, когда он в первый раз замахнулся на тяжелый мешок, висевший в его гараже... и чуть не промахнулся.
У Сильвер сегодня после школы три урока игры на гитаре с ее постоянными учениками, так что я ухватился за эту возможность обеими руками, чтобы испытать его во время ее отсутствия. И давайте просто скажем, что это было не очень хорошо.
Кэмерон бросает на меня раздраженный хмурый взгляд и бросается вперед, ударяя мешок так, как я ему показывал. По крайней мере, теперь его кулак правильно соединяется с этой чертовой штукой. Это уже кое-что, я полагаю. Хотя сомневаюсь, что удар Кэмерона может опустить человека на задницу. Это вовсе не значит, что он ни к чему негоден или что-то в этом роде. Учитывая все обстоятельства, он молод и широкоплеч. Ничто не должно было бы помешать ему отправить тяжелый мешок, подвешенный к крыше гаража, качаться на стропилах, но этого не происходит. Похоже, есть проблема, а именно тот факт, что всякий раз, когда Кэмерон Париси оттягивает свой кулак и посылает его вперед к мешку... он, черт возьми, не имеет этого в виду.
Это вполне объяснимо. Он не видел, как Джейк смотрит на Сильвер. Он не видел самоуверенной, самодовольной улыбки на лице этого ублюдка, когда тот бродит по коридорам Роли Хай, как будто он, бл*дь, здесь хозяин. Если бы он хоть раз мельком увидел, как глаза Джейкоба ползают по коже Сильвер, как это делаю я, то сейчас у него не было бы такой проблемы. Я чуть не устроил себе гребаную аневризму, притворяясь, что сегодня в школе все было в порядке. Больше всего на свете мне хотелось выследить этого ублюдка и разорвать его на куски, но не ради Сильвер. Она, должно быть, подумала, что я чертовски сумасшедший, когда я ввалился в кабинет физики, как будто у меня не было никаких забот в этом мире. А потом ещё заставил ее кончить под своим гребаным столом? Да, я, должно быть, вел себя как чертов психопат, но это было все, что я мог сделать, чтобы отвлечься от цепочки синяков, которые, как я знал, потемнели под высоким воротом ее свитера.
— Знаешь, у меня старая лыжная травма, — ворчит Кэм, тыча пальцем в сумку. — Я вывихнул плечо, когда Сильвер было шесть лет. Если я не буду осторожен, это выйдет из-под контроля.
Дверь гаража закрыта. С едва используемого верстака Кэма на нас направлены три маленьких нагревательных элемента, и в помещении стало чертовски жарко. Мы оба сняли рубашки около получаса назад, и с тех пор я стараюсь не смотреть на необычайно бледную грудь Кэма. На нем нет ни одной татуировки. Ни единой. Странно.
Я прижимаю мешок к боку и закатываю глаза.
— Вы хоть понимаете, как это звучит привилегированно и нелепо? О, нет, моя старая лыжная травма. Я не могу ударить по чему-то твердому, иначе все мои деньги вылетят из карманов.
Кэмерон останавливается, слегка выпрямляясь, и на его лице появляется предостерегающее выражение. Враждовать с ним, вероятно, не лучший способ прочно завоевать его расположение. Он выгибает бровь, глядя на меня, и я выгибаю свою в ответ. Я — король сардонического выгибания бровей. Кэму придется еще немного попрактиковаться, если он хочет побороться за титул.
— И что? Вы хотите, чтобы я извинился? Это сделает вашу старую лыжную травму менее болезненной?
— Господи Иисусе, да ты просто засранец, ты это знаешь? — мрачно бормочет он. — Я понятия не имею, что Сильвер в тебе нашла.
Ну вот и он. Озлобленный Кэмерон. Когда он снова ударяет по тяжелому мешку, он прикладывает к нему небольшое усилие. Достаточное, чтобы я действительно почувствовал удар через мешок. Хотя не настолько, чтобы заставить меня отступить на шаг назад, но это уже кое-что.
— Если я такая сволочь, то почему вы вообще не против, чтобы я встречался с Сильвер?
Кэмерон оскаливает зубы и наносит еще один удар по мешку.
— Сильвер не такая, как большинство детей ее возраста. Она очень умная. Она знает, чего хочет. А еще она чертовски упряма. Если я запрещу ей встречаться с тобой, то через год она будет жить с тобой где-нибудь в пятидесяти милях отсюда, с новорожденным, не дающим ей спать всю чертову ночь, и я, вероятно, никогда больше ее не увижу.
Я признаю, что мысленный образ, который он рисует, на секунду сбивает меня с толку.
— Она никогда бы так не поступила, — говорю я. — Она слишком умна для этого. Мы бы никогда просто так не сорвались и не уехали. И не обзавелись ребенком.
— А почему нет? — резко спрашивает Кэм. — Ты не хочешь иметь от нее детей?
Я задыхаюсь от множества различных ответов на этот вопрос. Все эти слова застряли у меня в горле, натыкаясь друг на друга. Если это еще один тест, вроде протягивания мне пива, чтобы посмотреть, выпью ли я его перед ним, то я не знаю, в какую извращенную, испорченную игру играет этот парень, но я хочу выйти. Ничто из того, что я скажу здесь, никогда не будет правильным ответом.
— Здесь становится очень жарко, — говорю я сквозь зубы. — Сильвер говорила, что вы ходили в спортзал «Mauy Thai» на другом конце города. Почему перестали?
Глаза Кэмерона блестят, когда он делает правый хук в середину мешка.
