Глава 27. Тетя Софья
Когда Виталий притормозил у элитного клубного дома на переулке Коробейников, я недоуменно посмотрела на него и вопросительно вскинула бровь. Я вроде читала об этом пристанище для богатых: его признали лучшим жилым комплексом Москвы.
Фасады отделаны белым известняком, балконы украшены балюстрадами и орнаментальной лепниной. Этакий пафосный таунхаус в стиле французского неоклассицизма. Красиво жить не запретишь. Хотя в этом районе все дома такие: помпезные, дорогие и жмутся к друг другу, как в очереди.
— Тебя ждут.
— Кто?
— Иди уже, — губы Виталия вытягиваются в тонкую нить.
Выскакиваю из машины и выхожу к ажурным кованым воротам под арочным проемом. Черные двери за ними распахиваются и ко мне выходит высокая шатенка в узком красном платье:
— Боже, милая, ты мой ангел-хранитель! — открывает бесшумные ворота и увлекает за руку в просторный холл в бело-золотых тонах. — Что бы я без тебя делала!
На низенькой софе у стильного черного ведра с зонтами сидят две одинаковые девочки лет пяти: бархатные зеленые платьица с рюшами, белые носочки, красные туфельки и по две косички на каждую. Пухленькие, курносые и заплаканные.
— Не шалить и тетю не обижать, — женщина вглядывается в отражение зеркала над комодом и подкрашивает губы. — Ясно?
Кто она такая и что я тут делаю? Где Мирон, и какое отношение к нему имеют две маленькие красавицы? В голове проносится страшная догадка, что у него была не только невеста, но и жена в прошлом.
— Покорми их, хорошо? — бросает на меня беглый взгляд, и шепотом добавляет. — Можешь даже их связать, если будут сопротивляться.
Да это копия Мирона, только с грудью и длинными волосами, что чуть посветлее, на один тон. Ладно, еще лицо помягче и губы посочнее, но, черт возьми, я будто смотрю на женского двойника своего босса. Встряхивает копной, чмокает девочек в лоб и щиплет за щечки:
— Ну, улыбнитесь. Не будьте буками!
Девочки зло скалят свои зубки и отворачиваются, синхронно скрестив руки на груди.
— Они милые, — оправдывается женщина.
— Я не спорю, — обескураженно всматриваюсь в ее прекрасный лик.
— Каролина, — указывает на одну из девочек, потом на другую. — Снежана.
А затем с улыбкой прикладывает руку к груди:
— Елизавета.
И смеется. Наверное, надо мной. Я растерянно говорю:
— Софья.
— Всё, — бегло обнимает меня, и я чувствую тонкий цветочный и сладкий аромат. Она цокает к двери и с широкой улыбкой подмигивает. — Я побежала! И так опаздываю!
Отправляет сердитым дочерям воздушные поцелуи, и выскакивает на улицу. Очарованно провожаю ее глазами: шикарная, богатая и красивая женщина, которой, как и ее брату, место в сонме богов и богинь, а не среди простых смертных.
Оглядываюсь на девочек, и те шмыгают.
— Привет.
Они внезапно срываются на визг, от которого закладывает уши, и я от неожиданности отшатываюсь к стене. Орут, раскрывая рты, и я даже вижу их милые розовые небные язычки. Я будто попала в фильм ужасов с двумя жуткими сестричками, и что с ними делать — я не знаю.
Когда они замолкают, глубоко вдыхают, чтобы вновь завопить, я опережаю их и кричу, передразнивая интонации мелких и милых мартышек с косичками. Хлопают ресницами, переглядываются и опять в изумлении взирают на меня. Взрослые и уставшие тети тоже умеют кричать.
— Проголосуем, — я важно подбочениваюсь, — кто и нас кричал громче. Я?
Вскидываю руку и хитро щурюсь:
— Вы?
Девочки поднимают правые руки и болтают ножками.
— Да ну, — отмахиваюсь. — Я кричала громче.
— Мы! — хором отвечают и выпячивают нижние губы.
— Ну-ка, давайте еще раз, — недоверчиво вскидываю бровь.
Кажется, что от визгов, которые исторгают Каролина и Снежана, вибрирует зеркало и оно вот-вот лопнет, как и мои перепонки. Дочерей Елизаветы можно нанять маленькими проказливыми демоницами, чтобы она в аду пытали грешников криками.
— Ух ты, — аплодирую замолкшим малышкам. — Вы самые громкие девочки на свете!
Смущенно улыбаются, отворачиваются и прячут руки за спину, и меня распирает от умиления. Очень хочется потискать, обчмокать их щечки и пощекотать, но я помню себя в детстве. Терпеть не могла, когда посторонние лезли с непрошенными поцелуйчиками и объятиями. Детей тоже надо уважать.
— Пить хочу, — заявляет Снежана и энергично соскакивает с софы.
Не будь у нее крохотной родинки на мизинчике у ноготка, я бы ее точно перепутала с Каролиной.
— Угу, — соглашается ее сестра.
— А где у вас кухня?
Снежана важно шагает к проему с глухой белой панелью напротив софы и тянется к кнопке. Я не сразу соображаю, что это лифт, но когда дверца бесшумно задвигается в стену, обнажив нутро кабины, обшитой белым деревом с аккуратными витиеватыми молдингами, я охаю:
— Ого.
Каролина требовательно толкает меня в кабину за Снежаной:
— Не стой столбом, тетя Софья.
Она немного шепелявит, но очень сердита. И мне кажется, что это не я за пятилетками присматриваю, а они за мной, такие они серьезные.
— Второй, — хором говорят девочки, и робко касаюсь кнопки с цифрой два.
— Ты никогда не видела лифт? — удивленно спрашивает Каролина, заметив мою растерянность.
Вот как объяснить им, что я и в подобных таунхаусах никогда не бывала и лифт в квартире, пусть и из нескольких этажей, это чудо из чудес.
— Видела, но не такие.
— То есть у тебя дома нет лифта? — Снежана поднимает лицо и хмурится.
— Нет.
— А где ты живешь?
— В хрущевке, — а потом я вспоминаю, что переехала в странную и нелепую высотку-замок, и добавляю. — Жила, теперь не живу.
— Что это? — Снежана в живом любопытстве кусает губы. — Хрущевка?
О, мои милые ангелочки! Как вам повезло не познать прелести тесной квартиры, грязных подъездов и пьяных спящих бездомных на лестничной площадке.
— Это дом, где живет много людей, — поправляю косичку Снежаны на плече. — Например, на каждом этаже живут по три-четыре семьи.
