«Потерпи. Не теряй веру. Прошлым вечером он уже проявил себя. Не теряй веру».
Впрочем, выкурив половину сигарет у себя в портсигаре, Эмма почувствовала, что вера ее слабеет. Был уже полдень. Ей пришлось рискнуть и подняться в дом Стейси, чтобы стащить воды и какой-нибудь еды. Чёрч отсутствовал уже почти восемнадцать часов.
Черт, а что, если его поймали? Если его арестовали? Телефоном воспользоваться она не осмелилась — ей не хотелось, чтобы ее запинговала ближайшая вышка сотовой связи, когда по легенде она давно должна быть на пути в Нью-Йорк. Поэтому Эмма пробралась наверх, в спальню Стейси, и включила местные новости.
Убийство Марго, явно стало сенсацией дня. Такой маленький городок? Убийств в нем не было уже много лет. Когда канал, который она смотрела, направил камеру на лужайку Джерри, Эмма увидела там кучу репортеров из других новостных агентств. Были даже журналисты из Мемфиса и Сент-Луиса. Довольно впечатляюще. Эмма поняла, почему все это так окрыляло Чёрча — она чувствовала себя значимой. Всесильной. Может, они этого не знали и никогда не узнают, но все они говорили о ней.
Но о чем они точно не говорили, так это о Чёрче. Кроме упоминания о том, что у мистера Джерри Логана есть сын, о нем не прозвучало ни слова. Они даже имени его не назвали. Да и Эмминого тоже. Только высказали несколько предположений и переключились на снимки полицейского управления, куда, как сообщалось, мистер Логан пришел с заявлением.
Эмма выключила телевизор и спустилась вниз. Если его не поймали и не арестовали, то где же, черт возьми, его носит? Даже если бы Чёрч решил подождать до утра, чтобы купить машину, он бы уже вернулся. Было почти пять часов вечера! Солнце уже садилось. Ей придется провести еще одну ночь в одиночестве, в этом дурацком подвале.
«Я в тебя верю, Чёрч. Ты меня слышишь? Я в тебя верю. Вернись за мной».
Когда и на следующее утро Эмма снова проснулась в одиночестве, она даже не озаботилась тем чтобы сесть и оглядеться. Все равно сигареты у нее кончились.
Она спокойно собрала все постельное белье и отнесла его наверх. Положила в стиральную машину все, кроме наволочки, которая была слишком сильно испачкана кровью, поэтому Эмма засунула ее в рюкзак. Затем она прибралась на кухне, поставив все тарелки в точности туда, откуда их взяла. Потом положила в сушилку мокрые покрывала и, пустившись в подвал, приступила к нудному сбору своих вещей.
«Глупая девчонка. Идиотка. Нельзя доверять мужчине. Никогда нельзя доверять мужчине. Идиотка. Розенштейн сейчас бы над тобой оборжался».
Чёрчу всегда хотелось кого-нибудь убить. Это было его заветной мечтой. Целью всей его жизни. Она исполнила для него это желание. Второй раз за неделю! Какой же способной ученицей она оказалась! Чёрчу достаточно только попросить, и Эмма Хартли позаботится о том, чтобы он всё получил.
Сложив все свои вещи, Эмма начала запихивать их в рюкзак.
Ей нужно с этим смириться. Чёрч не вернется. Он получил от нее то, чего хотел. То, чего всегда хотел. С Лиззи она облажалась — конечно, Чёрч не мог позволить ей убить его сестру в спальне посреди вечеринки, это бы все испортило. Разоблачило бы его.
Поэтому он ее остановил. Опутал паутиной красивой лжи и попросил постараться для него. Дождаться его. Жить, дышать, тосковать, строить планы и, черт побери, жизнь Эммы превратилась в какую-то коллективную дрочку, а она — в тупую суку, сидящую посреди всего этого.
Эмма поднялась наверх и достала из сушилки белье. Красиво и аккуратно застелила кровать в комнате для гостей. Надела на подушку новую наволочку. Затем схватила рюкзак, поблагодарила Стейси за гостеприимство и ушла.
Вышла прямо через парадную дверь.
Она не приняла душ. Заляпавшие её лицо брызги крови давно высохли и стягивали кожу. Под ногтями словно была сухая корка. Но ей это даже нравилось.
Не то, чтобы ей все время хотелось так ходить. Естественно, Эмма с удовольствием приняла бы душ, но делать это в доме Стейси она боялась, боялась оставить где-нибудь после себя следы крови, поэтому просто осталась, как была. Она не возражала немного походить грязной, ей нравилось иметь нечто вроде материальных доказательств того, что ночь не прошла впустую. Ей больше не с кем было это вспомнить, не с кем разделить мгновение ее величия, так что пока придется довольствоваться кровью.
Глядя на свои ладони, Эмма шла через внушительный участок земли в лес, ее ноги вязли в мокрой земле. Руки, эти красные пальцы, несли смерть и разрушения. Ладно, может, ей все время лгали, может, Чёрч ее не любит, и это ужасно, но она всегда будет помнить эту ночь. Это яркое мгновение, когда она взяла будущее в свои руки и убрала из него Марго Хартли.
Навсегда.
«И всё же. Было бы здорово довериться хотя бы одному человеку».
Вытирая с лица слезы, Эмма очень надеялась, что не размажет кровь ещё сильнее.
Она думала о том, что сделала. Чёрч, может, и нанес смертельный удар, но как ни крути, именно Эмма оборвала существование Марго. Она выстрелила матери в голову, вышибла ей мозги. Не было ни мягкого прижимания подушкой, ни быстрого взмаха ножа, ни медленного погружения в бессознательное состояние.
Она стала дочерью, убившей собственную мать. Конечно, Марго была довольно злобной. Эгоистичной и жестокой, и, хотя она редко поднимала на дочь руку, но зато регулярно позволяла это другим. За всю жизнь Эмма не слышала от нее ни одного доброго слова; лишь нескончаемый поток помоев, чтобы вызвать у дочери неприязнь ко всему миру. Но заслуживала ли она смерти? Эмма так не считала. Ей просто хотелось, чтобы Марго умерла. Разве это справедливо?
Проходя через лес, Эмма глубоко вздохнула. Она — ужасный человек, и за свой поступок, скорее всего, сгорит в аду, но, если честно, Эмма чувствовала… большое облегчение. Даже радость. Чувствовала себя так хорошо, как никогда в жизни. Ей никогда больше не придется беспокоиться — не придётся думать — о Марго Хартли. Никаких больше мужиков, никаких этих уловок, этого голоса и, Боже, никакой этой мерзкой душонки.
За содеянное прошлой ночью она может сесть в тюрьму на всю оставшуюся жизнь, и все же Эмма никогда об этом не пожалеет.
Ей не хотелось идти по дороге, не хотелось никого видеть. Ей хотелось одного — погрязнуть в своем абсолютном одиночестве и убраться подальше отсюда. Поэтому Эмма брела по полям, лесам и задним дворам. За время ее прогулки небо прояснилось, выглянуло солнце, и, хотя от этого воздух обжигал ее как огонь, зато земля высохла, и идти стало немного легче. Хорошо, что колено ее больше не беспокоило — на нем был ужасный синяк, но длительная передышка сотворила с ним чудо.
Рёбра, напротив, все еще адски болели. Эмма попыталась самостоятельно их перевязать, но сделала только хуже. Приходилось, не сбавляя скорости, делать быстрые, неглубокие вдохи, и это делало ходьбу невыносимой. Чтобы снять боль, Эмма на ходу потягивала пол-литровую бутылку бренди, которую нашла у Стейси в холодильнике.
Через час она села и съела последнюю прихваченную из дома Стейси еду. Через два — допила остатки воды и алкоголя. Стиснув зубы, она продержалась еще час, проклиная себя за то, что не поискала у Стейси карту. Она все еще боялась пользоваться телефоном — Эмма даже его выключила, так что, хоть у нее и имелось приблизительное представление о том, где она находится и в каком направлении движется, существовала вероятность, что она не туда свернула и теперь слепо шагает за город.
Тут ей пришло в голову свернуть на первую же увиденную ею приличную дорогу. Она протиснулась сквозь ветки и увидела нечто прекрасное.
Рекламный щит.
Рассмеявшись про себя, Эмма вышла на открытое пространство. Как она и надеялась, там проходила дорога, но еще лучше то, что там был город. Она прошла тринадцать километров на восток до ближайшего города.
