Но не сегодня.
Когда солнце освещает больничную палату, я вспоминаю прошлую ночь. Призрачные руки сжимают мое горло, и боль в лодыжке пульсирует с жестокой отчетливостью. Мой пульс подскакивает, дыхание учащается, и из груди вырывается всхлип.
— Ты проснулась. — Сонный голос привлекает мой взгляд к противоположной стороне комнаты, где Хейли встает со своего стула и спешит к моей кровати. — Тебе больно? Хочешь, чтобы я вызвала врача?
— Ты осталась? — Я помню, что она была со мной всю ночь, но предполагала, что как только я засну, девушка уйдет домой. Ее доброта немного рассеивает страх.
— Да. Не могла вынести мысли о том, что ты проснешься одна. — Она трет глаза и зевает, и я замечаю, что на ней больше не платье, а больничная униформа. — Как ты себя чувствуешь?
Я провожу кончиками пальцев по своей шее и морщусь.
— Болит.
Она хватает меня за руку и садится на край кровати.
— Я разговаривала со своим отцом этим утром. Сказала ему, что, если он позволит адвокатам похоронить это, я никогда больше с ним не заговорю. — Ее губы кривятся. — Половина денег, которые зарабатывает мой отец, уходит на то, чтобы уберечь музыкантов от тюрьмы или от попадания в заголовки газет. Они все свиньи, все до единого.
Судя по блеску в глазах Хейли и страсти в ее голосе, у меня такое ощущение, что она говорит из личного опыта. Я сжимаю ее руку.
Она смахивает набежавшую слезу.
— Прости, не знаю, почему я плачу.
— Кто причинил тебе боль? — Мой голос хриплый, мне больно говорить.
Хейли стонет и качает головой.
— Не хочу говорить обо мне, тебе больно и…
— За последние двенадцать часов я рассказала свою историю больше раз, чем хотела бы за всю свою жизнь. — Я пытаюсь избавиться от боли в ушибленном горле. — Расскажи мне свою.
Она отпускает мою руку, чтобы встать, и подходит к краю кровати.
— Я тусовалась с Джесси Ли и его группой во время их последнего тура.
Мой желудок скручивается от печали в ее голосе.
— Крис раньше играл на гитаре у Джесси. Он сказал мне, что разведен. — Она оборачивается и встречается со мной взглядом. — Я была пьяна и не могла ясно мыслить. Как бы то ни было, у нас был незащищенный секс, несколько раз. Утром я узнала, что он все еще был женат, и у них был ребенок.
— О, боже мой… — Я не могу представить, чтобы кто-то был настолько жесток.
— Я узнала, что беременна два месяца спустя. Адвокаты моего отца похоронили это.
Я не спрашиваю, что случилось с ребенком, чувствуя, что этот вопрос был бы более травмирующим, чем сама история.
Она подходит вплотную к кровати.
— Адвокаты моего отца многое похоронили для музыкантов из Аренфилда. — Ее взгляд перемещается по комнате, куда угодно, только не на меня.
— Включая Итана? — Я с трудом сглатываю и морщусь от боли, которая пронзает мою грудь.
— Тебе следует спросить его.
Страх сковывает мой желудок.
— Я спрашиваю тебя.
Ее извиняющиеся взгляд находит мой.
— Сейчас не время…
— Скажи мне, что ты знаешь, или убирайся. — Мой пульс отдается в ушах.
Ее глаза расширяются. Кажется, она что-то обдумывает и, придя к какому-то выводу, возвращается на свое место на краю моего матраса.
— От Итана забеременела девушка, поклонница. Я не знаю подробностей, но знаю, что куча юристов отправилась за девушкой и заставила все это исчезнуть.
Не в силах выдержать ее взгляд — не могу вынести жалости в ее глазах — я отворачиваюсь, чтобы посмотреть в окно.
— И я почти уверена, что это было не в первый раз, — добавляет она.
— Откуда ты это знаешь?
— Обрывки разговоров то тут, то там. — Она хватает меня за предплечье. — В том числе несколько дней назад.
Я резко поворачиваю голову, чтобы посмотреть ей в лицо, и мой мозг изо всех сил пытается согласовать ее слова с тем, что я знаю. В тот день в доме Итана ему позвонил мужчина по имени Нил. Нил, придурок-адвокат с афтепати. Итан был расстроен после этого звонка.
— Мне так жаль. — Хейли протягивает мне салфетку.
Я понимаю, что плачу, и промокаю щеки.
— Не могу поверить, что он не сказал мне этого.
Его история с поклонницами ни для кого не секрет. Он заверил меня, что всегда пользовался презервативами. Но иногда они рвутся.
— О, боже мой. — Я хватаюсь за голову, когда в висках начинает стучать.
— Позвать медсестру?
— Нет, я в порядке. Я просто… — Не могу поверить, что была настолько глупа, чтобы думать, что Итан другой.
— Чувствуешь будто тебя предали.
— Да. — Я втягиваю воздух и выдыхаю его, задаваясь вопросом, почему ложь Итана ранит сильнее, чем нападение Тейлора Оукли.
— С каждым днем будет становиться немного легче.
Мы плачем вместе, наши болезненные переживания объединяют нас так, как я никогда не чувствовала связи с другим человеком. В этом нет никакого смысла, но затем мы начинаем смеяться. Несправедливость жизни, уязвимость, которая приходит с тем, чтобы быть женщиной — все это проявляется в маниакальном смехе.
Раздается стук в дверь, и мы спешим вытереть лица.
— Войдите! — говорю я и снова разражаюсь слезами, когда вижу гигантское тело Пророка, затмевающее пространство. — Папа!
— Я оставлю вас двоих наедине. — Хейли выбегает из комнаты.
Выражение его лица стоическое, но лицо покрыто пятнами, а глаза красные и налитые кровью.
— Томми. — Его хмурый взгляд дрожит. — Мне так жаль, детка.
— Папа… — Рыдание вырывается из моего горла, и через несколько секунд он оказывается у моей кровати, его большие руки притягивают меня к его груди. — Прости.
— Тебе не за что извиняться. Я упрямый старик. Я должен был… — Его голос хрипит и ломается. — Я должен был быть рядом с тобой.
— Ты всегда был рядом, папа. Когда никого другого не было, это всегда был ты.
«И ты был прав», — признаюсь про себя. — «Ты был прав во всем».
После извинений и слез отец садится рядом с моей кроватью. Долгое время мы не обмениваемся ни словом. Утешения от его присутствия вполне достаточно.
В конце концов, он прочищает горло.
— Слышал, что Итан сделал.
Я сдерживаю новую волну слез.
Он проводит рукой по своим отросшим волосам.
— Похоже, я неправильно определил этого человека.
«Нет, папа. Ты все верно определил».
— Увидел его в комнате ожидания и…
— В комнате ожидания? — Он оставался здесь всю ночь?
Папа торжественно кивает.
— Парень спал сидя. Не хотел его беспокоить. Думаю, я должен выразить ему свою благодарность и извиниться.
Внутри меня бушует конфликт. Жестокое избиение, которое он устроил Тейлору Оукли прямо у меня на глазах, его забрызганное кровью лицо, отмеченное слезами… из-за меня. С какой любовью он укрыл меня своим пиджаком… И все же он лжет о своем прошлом.
— Так и не рассказал тебе, что произошло между мной и этим ублюдком Оукли.
Слова моего отца вырывают меня от моих мыслей.
— Ты сказал достаточно. — О моей маме и о том, как я появилась на свет, пока он работал на этого человека.
Папа покачал головой.
— Нет. Если бы я это сделал, то ты бы знала, что этот придурок Оукли опасен. — Его глаза становятся грустными. — Как думаешь, почему я бросил работать на него и вместо этого начал работать с командой тура? Незадолго до твоего рождения он попросил меня охранять для него дверь. Когда я услышал, что за ней происходит борьба, я ворвался внутрь и швырнул этого мерзкого ублюдка через всю комнату. Я рассказал копам, что именно произошло, и сказал им, что подозреваю, что это случалось раньше. Я уволился, и Тейлор убедился, что я не получу другую работу в службе безопасности, изворачиваясь, говоря, что я гребаный насильник. — Его зубы скрежещут друг о друга. — Юристы и пиарщики сделали так, что то, что он сделал, исчезло. И они сделают это снова после того, что он сделал с тобой, если, по милости Всемогущего, избиение Итана не отправит этого больного ублюдка прямиком в ад.
Я моргаю, слезы текут по моим щекам.
