ее дыхание было неровным от страсти, однако Властимир чуял — любимая все еще тревожится.
Слова дуры-травницы о том, что лишь вино питало их страсть, опутали ее сердечко колючими лозами сомнения. То и дело Забава вдруг принималась кусать губы или замирала пугливой птахой.
Нет, это не дело!
Князь он или не князь? Землями своими правит — поди, и с женщиной сладить сумеет!
Ременная перевязь звонко цокнула по полу.
— Властимир! — вскрикнула Забавушка, стоило подхватить ее на руки.
— Так, это мое имя, — улыбнулся, шагая к лавкам. — Покричи немножко…
И усадил любимую на лавки, а сам устроился меж стройных ног.
* * *
Жаркий поцелуй опалил губы, но не мог усмирить хоровода беспокойных мыслей.
Понравится ли Властимиру? Сумеет ли она снова быть желанной? А может, и правда дело в том глотке вина?..
— Много думаешь, — заворчал князь и прижался ближе.
Накрыл ее своим телом, шире развел ноги и…
— Ох!
Не сдержалась, почуяв мужские пальцы у самого лона. Однако Властимир не спешил проникать внутрь, гладил только, неторопливо так… легонечко.
— Какая ты у меня красавица, — шепнул, скользя дыханием от шеи до обнаженных грудей. — И сладенькая, будто ягодка… — легко прикусил вершинку
Забава аж дернулась.
Приятно это! Но все равно не так, как раньше. Она ещё способна мыслить и, если захочется, оттолкнуть мужчину… А в прежнее время теряла волю от одного касания. Неужели так всегда будет?!
Властимир будто понял ее смятение.
— Ты должна верить мне, — шепнул строго.
И вновь укусил. Мягко так, очень нежно… А потом поцеловал, сгребая в ладони сразу обе груди.
— Веришь мне? — сладко облизнул тугие комочки плоти. — Вкусная моя… любая…
И вдруг соскользнул ниже. Прямо к раскрытым ему навстречу бёдрам!
У Забавы перед глазами помутилось. Нельзя так! Он же… он князь! А она…
— О-о-о! — задохнулась, почуяв, как Властимир целует лоно.
Раскрывает пальцами, глубоко проталкивает язык, будто вылизывая ее изнутри, и снова скользит губами по влажной от сока плоти.
Но разве так можно?! Он ведь никогда… еще ни разу…
С губ сорвался стон, а в голове вдруг стало пусто.
Не в сила отвести взгляда, Забава смотрела на бесстыдную, но такую сладостную картину: ее ноги были безвольно закинуты на широкие плечи, остренькая и блестящая от слюны грудь тяжко вздымались, а чуть раздавшийся живот не мог скрыть темной макушки, накрытой ее ладонями.
Ох!
Когда она успела схватить князя за волосы?! Прижать его к себе, будто это она госпожа, а он — ее покорный раб?!
Нет, не могла думать!
Только стонать и шире разводить бедра, отдавая себя во власть умелых губ и рук.
— Да, да… Ещё… — задыхалась, чуя, как низ живота стягивает от желания.
Из крохотной искры оно стремительно разрасталось в пламя. Жгло изнутри, проносилось по коже волнами. Все сильнее и сильнее, пока вдруг не опалило так, что из груди вырвался крик, а из глаз брызнули слезы.
Хорошо как! Нет, не вынесет больше! Дыхания лишится! Но ее господин не знал пощады. Снова и снова брал ртом, прикусывал, толкался пальцами, и за первым удовольствием пришло второе — слаще и ярче во сто крат.
Кричала она или нет, Забава не помнила.
Поняла только, что стоит уже на коленях, а сзади толкается князь. Он наматывал ее косы на кулак, всей пятерней оглаживал живот и хватал за груди. Так, как она однажды видела во сне… Но не больно это было и не противно. А, как прежде — невыносимо хорошо. И Забава с охотой подавалась навстречу, принимая в себя напряжённую плоть.
Сама откликалась на жадные ласки, позволяя Властимиру все, что ему хочется. И князь не выдержал долго.
С громким стоном толкнулся совсем глубоко, своим освобождением увлекая и ее за собой. Это было не так остро, как если бы князь ласкал ее ртом, но томно и долго… Забава тихонько млела, слушая хриплое мужское дыхание и с удовольствием прижималась к Властимиру, не желая, чтобы он покидал ее лона.
Хорошо было чувствовать его напряженную плоть и влагу, сочившуюся по бедрам. Знать, что ее господин может ещё… и она тоже!
Однако любимый, одарив нежным поцелуем в шею, тихонько отстранился. Но только для того, чтобы схватить ее в охапку и лечь на обитую мягкой тканью лавку. Тесновато лежбище для такого богатыря! А все же лучше не придумать. И Забава с удовольствием устроилась на широкой груди князя. Властимир же обнял ее нежно, будто она из солнечной паутинки соткана, и протяжно вздохнул.
— Не повредил ли я тебе, любимая? Так соскучился…
Сил осталось только головой мотнуть. Хорошо было так, как никогда прежде! Одна лишь медовая нега в теле, а боли совсем нет. Как и голоса, чтобы ответить.
Властимир довольно хохотнул.
— Точно ль ты вино испила, любая? — заурчал сытым волком. — Кричала так же громко, как прежде…
От смущения даже голос прорезался.
— Я… кричала? Не помню…
А князь еще больше развеселился.
— Стало быть, хорошо я потрудился, раз Забавушку свою до беспамятства довел. Справный мужик тебе достался…
Теперь Забава пыхтела уже от возмущения. Разлегся тут, как сытый кот, и знай себя нахваливает! Ух, стукнуть бы! Однако Забава нежно потерлась о любимого.
— Самый лучший! Никому не отдам…
И обняла покрепче. Властимир вновь вздохнул. Огладил пятерней от макушки до самых бедер.
— Я и не уйду. Без тебя как без сердца жил. А теперь оно вновь полно…
Сладко было слушать его признания! Век бы купаться в ласке своего господина, однако Забава отстранилась, чтобы заглянуть в любимые глаза.
— Как и мое сердце, князь… Но еще лучше будет, если мы вернемся в терем. Твои люди ждут, знаю это. И, если позволишь, я с радостью разделю часть твоих забот…
Жесткий излом губ тронула улыбка. И взгляд такой… ух! Будто в парное молоко нырнула, а после в теплые шелка до макушки закуталась.
— Придётся уж делить, любая. У хорошей княгини забот с избытком. Терем в порядке держать, за прислужницами глядеть… Да девочек малых учить разным премудростям. Сама-то руны не забыла еще?
На глаза навернулись слезы. Но то от счастья — такого огромного, что даже больно стало.
— Не забыла, любый, — шмыгнула носом.
И тут же на себя разозлилась. Ну и тютя! Сколько реветь можно?! А Властимир все так же нежно оглаживал ее со всех боков.
— Только это будет небыстро, — добавил после некоторого молчания. — Сколь бы ни творилось чудес, а знать больше о выгоде думает. Не с руки им вековые устои менять, даже если сама Лада
