Ив стоял, даже не шелохнувшись. Он тяжело вздохнул с видом человека, который против воли вынужден смириться с необходимостью выслушивать несправедливые укоры в свой адрес, однако добавил:
— Генерал Дюпарке еще в те времена, когда мы имели счастье видеть его здесь, у нас в форте, помнится, частенько говорил, что негоже начинать с того, чем, по логике вещей, следовало бы закончить… Господин губернатор, а не воспользоваться ли, хотя бы из уважения к генералу, и нам его мудрым советом? Вы меня вызвали. Как я понял, вам пришло желание со мной побеседовать. Я примчался сюда рысью, на какую только способна была моя лошаденка…
Лапьерьер пошевелился в своем кресле.
— Хорошо! — проговорил он. — Коли уж вы не желаете понять меня с полуслова, что ж, придется объяснить… Тем хуже для вас! Разумеется, вы и понятия не имеете, о чем идет речь… Вы ранили в таверне «Большая Монашка…» троих людей. И эти люди все рассказали!.. Они утверждают, что вы подстрекали к заговору, что вы давали советы мятежникам и что вы набросились на них со шпагою в руке именно по той самой причине, что они раскрыли вашу игру…
— Слава тебе Господи! — воскликнул Лефор, прыснув от смеху. — Хотелось бы мне посмотреть на того скворца, который сочиняет такие красивые песенки!..
— Замолчите, сударь! — приказал ему временный губернатора. — Эти люди явственно слышали, как вы произнесли следующие слова: «Славный ветерок, чтобы разжечь праздничный костер на площади Сен-Пьера! И пусть меня холера задушит, если этой же ночью здесь не запылает какая-нибудь винокурня, где бродит добрый ром!..» Неужели у вас хватит наглости это отрицать?
— Господин губернатор, — с сокрушенным видом проговорил Лефор, — не в моих привычках отрекаться от слов, которые слетели с моего языка! Никогда, сударь, никогда, пусть даже мне нож к горлу приставят…
— Смените тон! — скомандовал Лапьерьер. — Смените тон, не то я немедленно прикажу заточить вас в карцер!
— Тысяча чертей! Ничего не понимаю! — воскликнул Ив. — Вы меня вызываете, ибо вам было угодно со мной поговорить, но стоит мне раскрыть рот, как вы сразу же принимаетесь стращать меня каким-то карцером, будто вам недостаточно того, что наш добрый и храбрый генерал уже и так плесневеет на английской соломе! Боже милосердный! Ладно, сударь, раз уж таково ваше приказание, я больше и рта не раскрою!
— Лефор, — вновь заговорил лейтенант, долгим взглядом изучив прежде лицо бывшего пирата, — я получил на вас множество жалоб. Вот тут у меня лежит записка, которая прямо касается вас и где требуют уволить вас со службы, ибо вы подаете дурной пример солдатам… Потом я узнаю, что вы, находясь в большом подпитии, сеяли беспорядки, которые стоили нам пожара на складах Американской Островной компании… А вчера вечером были разграблены и сожжены вместе со всем, что там еще оставалось, склады интенданта Лесперанса! Весь остров охвачен анархией, и все по вашей вине!
Теперь и Байардель тоже сделал шаг вперед, чтобы встать рядом с Ивом.
— Извините, господин губернатор… — начал было он.
— Помолчите, капитан! Я обращаюсь к Иву Лефору…
— Извините, — ничуть не смутившись, повторил капитан, — ибо я как раз намерен говорить с вами именно об Иве Лефоре… Негодяй, который передал вам его слова, — отъявленный лжец, ибо я был вместе с Лефором в тот момент, когда он произнес их. Именно по той причине, что мы заподозрили заговор, мы и бросились на этих мерзавцев!
Лапьерьер снова раздраженно махнул рукой.
— Это не имеет никакого значения, — проговорил он. — Об этом мы с вами поговорим позже. Сейчас же речь идет об Иве Лесеркее, разве порядочный человек может носить такое имя, Ив Лесеркей, Ив Могила!
Лицо у Лефора побагровело, жилы на шее вздулись, будто вот-вот лопнут от напряжения.
— Пусть меня повесят! — воскликнул он. — Пусть меня тут же повесят на первом же суку, если кто-нибудь когда-нибудь говорил мне подобные вещи и после этого еще видел солнечный свет. Боже милосердный! Губернатор, возьмите вашу шпагу! Возьмите свою шпагу, как я беру свою, и вы узнаете, что если кто-то ищет ссоры с Лефором, то он всегда к вашим услугам! И так уже, почитай, три десятка лет! На всех морях и на всех сушах! Попадались мне типы и почище вас, да только у всех у них потом кишки сушились на солнышке!
Он обнажил свою шпагу и, размахивая ею в воздухе, продолжил:
— Помнится, несколько лет назад, когда я впервые вас увидел, вам уже тогда пришла охота вздернуть меня на веревке!.. Что ж, еще один должок…
Лапьерьер вдруг встал во весь рост и, с угрозой ткнув указательным пальцем в сторону бывшего пирата, воскликнул:
— Капитан Байардель, я приказываю вам немедленно взять этого человека под арест!
Обалдевший Лефор даже перестал размахивать шпагой. Байардель же окинул взглядом по очереди то временного губернатора, то своего товарища, потом решительно скрестил на груди руки и заявил:
— Сожалею, господин губернатор! Да, мне действительно жаль. Вот уже четверть часа, как я желаю поговорить с вами, а вы мне и слова не даете вставить, как, впрочем, и Иву Лефору тоже… Да, мне жаль, ибо, если бы вы соблаговолили меня выслушать, вы бы знали, что вот уже четверть часа, как я не нахожусь более на военной службе. Как раз с той самой минуты, когда вы обвинили моего товарища Лефора в том, что он якобы помогал мятежникам! Я был вместе с ним, я делал то же самое, что и он… Вы можете приказать арестовать нас… или, во всяком случае, попытаться, но вы не заставите меня поднять руку против Ива… Никогда!
Он подошел поближе к другу, по-братски обнял его за плечи и еще более решительно произнес:
— Зовите стражу, зовите своих мушкетеров! И вы увидите, что на этом острове осталось только двое храбрецов, и они сейчас перед вами, с оружием в руках.
Никогда еще Лапьерьер не попадал в такое затруднительное положение. Он побледнел от бессильной ярости. Выходит, даже Байардель, к которому он собирался проявить известную снисходительность, и он тоже издевается над ним в присутствии этого негодяя Лефора.
Он повернулся в своем кресле и, немного помолчав, изрек:
— Что ж, отлично… Видит Бог, я не хотел этого скандала. Я вовсе не собирался предавать это дело широкой огласке… Вы сами этого хотели!
Тут Ив с дерзким видом перебил его.
— Как?! — вскричал он. — Вы снова меня оскорбляете! Выходит, вы вообразили, будто можно втихаря арестовать Ива Лефора, и так, чтобы об этом никто не узнал? Если уж и есть человек, о котором говорят от края и до края острова, то это именно я и есть! И, уж можете поверить мне на слово, куда больше, чем о временном губернаторе! Потому что если мятежники до сих пор еще не разрушили крепость Сен-Пьер, то единственно благодаря Лефору! Только я один способен еще усмирить мятежников, только я один могу в отсутствие генерала заткнуть глотки этим подонкам!
— Господин губернатор, — более примирительным тоном заявил Байардель, — я полагаю, что сейчас вы находитесь на ложном пути! Пытаясь искать ссоры с моим другом Лефором, вы ведете себя как человек, который в глубине души не хочет найти истинных виновников беспорядков и который даже играет им на руку… Прошу вас принять во внимание одно простое соображение… Предположим, что завтра к нам возвратится генерал Дюпарке. Какое мнение сложится у него о расследовании, которое вы изволили провести? Ведь он-то никогда не удовольствовался бы всякими досужими сплетнями, он выслушал бы раненых, о которых вы говорили, Ива Лефора и меня. Он устроил бы нам очную ставку, и правда непременно выплыла бы наружу!
Лапьерьер тяжело вздохнул.
— У меня тут лежит записка от подруги генерала, где она требует уволить Лефора со службы!
— С каких это пор, — возразил Байардель, — женщины отдают приказания губернатору Мартиники?
— Но это ведь не просто какая-нибудь женщина!
— Тем более! А может, она заинтересована в том, чтобы Лефор не тревожил более мятежников… И уж я позабочусь, чтобы об этом вскорости узнал весь остров!
Лапьерьер был в нерешительности. Ему не оставалось ничего другого, как признать, что ему не под силу бороться против этой пары. Если Лефор и вправду с бунтовщиками, то арест его может вызвать новые беспорядки. Если же, как заверяет его Байардель, он, напротив, выступает на стороне порядка, то, заточив его в тюрьму, он невольно сыграет на руку мятежникам! Непростая дилемма!
— Послушайте, господа, — проговорил наконец Лапьерьер, — мне и вправду хотелось бы на сей раз проявить к вам снисходительность… Забыть обо всем, что случилось… Но имейте в виду, с тем большей суровостью я накажу вас при первом же вашем промахе!
— Оставим это, господин губернатор, — проговорил Байардель, — вы бы лучше не тратили попусту времени! А приказали незамедлительно арестовать господина де Бофора, и тогда на Мартинике снова воцарился бы покой…
