Они не слышали, как Флора закрыла дверь за собой.
— Тебе письмо, — сообщил Денис, разбирая почту, и протянул Вите конверт.
— О, спасибо, — кивнула Вита. — По-моему, от жены Лея.
Денис наблюдал за ней, как она надрывает конверт.
— Ну? — спросил он. — Что пишет?
Вита посмотрела на мужа.
— Я чувствую себя такой дурой, что написала ей, мы ведь ее толком и не знаем. Я просто подумала, что надо что-то делать.
— Не надо быть такой деятельной. Вспомни поговорку про спящих собак. Ну, читай.
Вита прочитала:
— „Дорогая миссис Тревельян. Спасибо за ваше письмо, написанное в декабре, как долго идут письма из Индии“. О, конечно, они идут долго! Она совсем что ли не соображает? „Мне очень жаль, но у нас нет никаких сведений о вашей девочке. Она больше не была у нас“. Я и не думала, что они снова ее пригласят. Наверное, с ней можно умереть со скуки. „Но мой муж вспоминает, что в Лондоне, перед Рождеством, он случайно столкнулся с ней на улице. Он говорит, что Флора выглядела хорошо, была в хорошем настроении“. О, значит, она вернулась в Лондон. „Она не захотела давать адрес, а мы тогда понятия не имели, что она убежала с парохода по пути в Бомбей или что вы не знаете, где она. Встреча была совершенно случайной. У моего мужа создалось впечатление, что она где-то работает. Простите, это все, что я могу вам сообщить. Я уверена, что сейчас она уже связалась с вами и объяснила, почему не приехала в Индию. Жаль, что я оказалась не слишком вам полезной. Молодежь так легкомысленна, правда? Искренне ваша Милли Лей“. Да, лучше бы я ей не писала, — сердито сказала Вита. — Я выгляжу идиоткой.
— Ну насчет того, как ты выглядишь, я бы сказал, что ты сияешь, — заявил Денис. — Ослепительно. Одно из тех новых платьев?
— Да. — Вита засмеялась. — Я от них в восторге.
— А почему нам не оставить все, как есть? — он подался вперед и погладил ее по щеке.
— Если бы мы только могли. — И посмотрела на него.
— Но у нас нет выбора. Ты никому другому, конечно, не писала, ну разве что в школу?
— Но кому еще я могу написать? — Вита была рада, что не собралась расспрашивать русскую портниху, люди такого сорта обожают посплетничать. Она снова поглядела на письмо на коленях, на крупный почерк уверенной в себе женщины, на чернила на голубой линованной бумаге, довольно скромной, но с надписью наверху листа: „Коппермолт-Хаус, близ Хексхема, телефон Коппермолт-Холт 25“. О чем думала миссис Лей, когда писала его? — А что скажешь насчет пропавших людей и полиции, — пробормотала Вита, — или Армии Спасения?
— А что про них говорить? — Денис открыл официальный конверт. Вите очень хотелось, чтобы он не вскрывал конверт ножом для масла. — Ага, — голос Дениса был довольным. — Подтверждается мой новый адрес. Дели.
— Дели?! — обрадовалась Вита. — О как хорошо!
— Тебе нравится?
— Еще бы. Прекрасно. Для тебя — новая ступенька. И я с радостью бы переехала, но… — ее голос упал, — а как насчет…
— Она ведь не мой ребенок, правда? — голос Дениса звучал ровно, его бледные глаза холодно смотрели на Виту.
Вита почувствовала, как кровь отлила от ее лица. Она ощутила слабость, во рту пересохло.
Посыльный пришел сообщить Денису, что машина ждет его, чтобы отвезти в офис.
— Итак, — Денис встал, — давай все забудем. Появляется провидение и вмешивается. Ты можешь носить свои платья со спокойной совестью. Они пригодятся тебе в Дели, — закончил он весело.
— Но… — руки Виты, сжимавшие письмо Милли, дрожали.
— Ни для тебя, ни для меня ничего не меняется, — сказал Денис, — теперь мне надо ехать, а то опоздаю. — Он наклонился и поцеловал ее. — Не вздрагивай. Не воображай, что я подготовил убийство в Марселе. — Он снова поцеловал ее.
— Конечно, нет. Ее видели в Лондоне!
Денис хихикнул и добавил:
— Не хочу больше говорить об этом. Никогда. Поняла?
— Да. Если ты так хочешь.
— Встретимся вечером на поло. Придешь посмотреть?
— Конечно.
Флора бродила по дому своих хозяев, сверяясь со списком. Ей нравился этот дом, несколько лет она с удовольствием здесь работала. Она спрашивала себя, будет ли когда-то снова работать здесь. Лишенный своих картин, на месте которых на стенах остались светлые пятна, книг — полки стояли голые, серебра, дом казался испуганным, а комнаты — брошенными. Дом стоял без нутра — оно переехало в деревню, чтобы украсить другие комнаты и стены других пропорций. Флоре было жаль дом, как больного, затосковавшего по комфорту, нарушенному войной.
Но зато дом избежал бомбежки, окна целы, стены тоже. В нем чисто. А разве она не подметала его несколько дней подряд, не вытирала пыль, не полировала? Здесь хорошо пахнет, и, если будет возможность, дом снова оживет. Если хозяева захотят переехать в Лондон.
Стоя в гостиной, где сохранилась кое-какая мебель, наблюдая за аэростатом заграждения, повисшим в вечернем небе над Турлой-Сквэ, Флора размышляла, вернутся ли ее хозяева в Лондон, и если да, то сможет ли она вернуться к ним. Она думала, что, скорее всего, нет. Ее горизонт расширился, ей теперь мало этого вида из окна — кусочек улицы и садик.
Список. Ей надо сосредоточиться. Флора прочла: „Газетные вырезки в ящичке стола у дивана“. Мистер Феллоуз — один из тех немногих людей, которые собирали всяческие предупреждения о грядущей войне в последние годы. Она выдвинула ящичек. „Какой хороший стол, — подумала Флора, — его следовало бы вывезти отсюда“. Но миссис Феллоуз думала иначе, Флора прошлась тряпкой по столу, как бы успокаивая его. Ящик набит пакетами, перевязанными резинной, пачками газетных вырезок, напоминавших о пожаре в рейхстаге, о напыщенности Муссолини, о судьбе евреев, о Мюнхенском соглашении, о растущей нацистской угрозе. Некоторые статьи написал Хьюберт, фамилия Виндеатт-Уайт казалась странной и знакомой. Хьюберт предсказывал войну в своих репортажах из Берлина, Испании, а потом из Праги, войну, которую мистер и миссис Феллоуз никак не воспринимали и не считали себя частью происходящего: они были квакеры; но даже если бы относились к ней иначе, они были слишком стары, чтобы идти на фронт.
„Хьюберт писал ужасно рассудительные статьи“, — подумала Флора, вспомнив его, каким видела в последний раз, и хихикнула.
Мюнхенское соглашение заставило Феллоузов решиться переехать в деревню и купить там ферму.
— Война — это голод, — вздохнули они. — Нас будет кормить земля. — И Флора, имевшая врожденное отвращение к насилию, переехала с ними.
Упаковывая вырезки, она вспомнила свой ужас в день объявления войны, потрясенность агрессивностью людей, они просто горели желанием ввязаться в драку.
Флора ставила галочки в списке и читала дальше: „Ножницы для вышивания“. Возможно, это как раз те, что потерялись несколько лет назад, соскользнув за диван. Флора сняла запылившийся плед и вышла на балкон встряхнуть. Услышав хлопающий звук, мужчина, проходивший внизу, испуганно посмотрел вверх.
Флора, смеясь, крикнула:
— Извините. — И потом: — Феликс?
Феликс поднял голову и настороженно спросил:
— Кто это?.. Так это Флора! Как ты выросла.
— Да, — ответила Флора, складывая плед.
— Ты спустишься? — спросил Феликс.
— Подожди минутку, я сейчас.
Но она не спешила, она оттягивала момент — прошлась рукой по краю дивана, нащупала ножницы, укололась, и у нее выступила кровь. Положив на место плед, побежала вниз открывать дверь. Феликс быстро вошел.
— Ах, — вздохнул он, когда она закрыла дверь, и встал, прислонившись спиной к пятну на стене, где раньше висело зеркало.
Она удивилась, что сразу узнала его, и сказала:
— Я думала, ты в Голландии. Я представляла тебя там.
— В общем-то, да.
— Мне очень приятно видеть тебя. Как ты?
— Хорошо, — сказал Феликс, продолжая подпирать стену. Она заметила, что его лицо покрылось потом. И проговорила:
— А я тоже в общем-то не здесь. Я живу в деревне. Приезжаю в Лондон время от времени, присмотреть за домом. Этим я сейчас и занимаюсь. — В голову пришла дурацкая мысль: а он обратил внимание на запах, оставшийся после протирки мебели?
— У тебя из пальца течет кровь на юбку, — сказал Феликс.
— Неважно. — Она пососала палец. — Хочешь чаю или кофе? Не могу предложить выпить, мои хозяева трезвенники.
— Я бы хотел посидеть. — Он огляделся в пустом холле.
— Пошли наверх. Там есть диван. — И потом, оборачиваясь: — Так говоришь, что ты в Голландии? — Она повела его к лестнице.
— Ну да, так же как ты в деревне. — Он шел за ней по пятам, вошел в гостиную и сел на диван. — Официально меня здесь нет. Я залетная птица.
— Я заварю чай.
