Моника отворила дверь в чулан и осмотрела коллекцию блузок из фланели и хлопка и несколько пар джинсов. Днем, вычищая стойло, она перепачкала свои джинсы и хотела надеть другие. Сняв с вешалки джинсы, купленные четыре года назад, Моника рывком натянула их на бедра, но не смогла застегнуть молнию.
- Вот так номер, Дэйзи! Не знаю, что со мной, но я располнела так, что скоро застряну в дверях. Талия как была, а вот в бедрах я прибавила по меньшей мере дюйм, а то и два. - Она с трудом стянула с себя джинсы и примерила другие, четырехлетней давности, но результат был тот же. После пятнадцатиминутного поиска Моника была вне себя от отчаяния. -Ведь они почти новые. Только на одних заплатка. Как могла я так измениться за четыре года? Ладно, слезами горю не поможешь. Как только добуду деньги, накуплю себе одежды на два размера больше.
В досаде, облаченная только в нижнее белье из хлопка, она с топотом поднялась по лестнице и зажгла свет на втором этаже. Здесь находилась ее детская спальня, которая теперь пустовала, - одна из трех других в левом крыле. Моника включила лампу с дымчатым абажуром, отчего по комнате разлился мягкий розовый свет, будто пропущенный сквозь, розовое, с вкраплением зеленого, стекло.
Дэйзи, семенившая у ног Моники, сразу запрыгнула на громоздкую, крашенную в белый цвет железную кровать с белым кружевным покрывалом. Спальня была задумана как убежище от грубого мужского мира. Здесь Моника хранила свои сокровища. Здесь она ребенком грезила о дальних странах. Большой глобус возвышался на металлической подставке, а возле окна во всю стену стоял телескоп.
Еще в пору строительства дома здесь были сооружены из клена книжные полки, заставленные теперь старыми книгами, которые Моника покупала на книжной ярмарке во время ежегодного Праздника урожая в Силвер-Спе. Рядом с ее школьными учебниками теснились десятки редких изданий беллетристики, перевезенных из Сан-Франциско бабушкой и дедушкой в 1928 году. Моника множество раз перечитывала любимые книги с биографиями исторических деятелей, представляя себя на их месте.
Из чулана Моника прихватила аквамариновое платье из хлопка, в котором появилась на выпускном школьном балу. Оно было простенькое, с короткими рукавами. Единственным его украшением были четыре перламутровые пуговицы на лифе. Моника помнила, что платье было ей очень велико.
- Слава богу, бабушка сшила его на вырост, - сказала она Дэйзи, которая тявкнула, когда хозяйка стала через голову натягивать на себя платье.
Моника посмотрелась в высокое зеркало на ножках в раме из вишневого дерева и ужаснулась тому, что пуговицы на лифе едва сходятся. Казалось, ее груди вот-вот выскочат наружу. Какой кошмар! Она плотнее прижала грудь, придав себе более пристойный вид, но стоило пошевелить руками, как все опять вернулось в прежнее положение. Она продолжила пристальный осмотр себя в зеркале и обнаружила, что на ее округлившихся бедрах платье сидело как-то странно.
- Похоже, я выросла и из него, Дэйзи, - сказала она удрученно. - Но ничего больше нет. Боюсь, придется ехать в этом.
Она еще порылась и нашла белые туфли на плоской подошве, в которых была на выпускном вечере. Слава богу, хоть ноги не располнели.
Она погасила свет и спустилась в гостиную.
"Я справлюсь с этим", - подбодрила она себя после глубокого вдоха. Нахлынули мысли об Остине и воспоминания о снисходительности Джейка. Моника без сил упала в кресло-качалку.
Дэйзи крутила головой то влево, то вправо, следя за хозяйкой, которая вновь вскочила с кресла и принялась торопливо ходить по комнате.
Решимость действовать то оставляла Монику, то крепла в ней, то опять угасала. Она принуждала себя сделать то, чему противилась ее природа. Ходила из угла в угол, ломая руки. Вышла за порог глотнуть свежего воздуха.
Ночь выдалась на редкость ясной и тихой. Весна в этом году пришла рано, и о близости лета можно было догадаться по запахам. Полная луна висела над хижиной, словно мячик, в который Моника играла в детстве. Луна и окрестные пейзажи всегда поселяли покой в ее растревоженной душе, и сегодняшняя ночь не была исключением. Вдыхая сосновый аромат, Моника обошла озеро, лежавшее как посеребренное зеркало, и по горной тропинке поднялась на косогор, откуда открывался ее излюбленный вид на Силвер-Спе. Моника смотрела на городские огни, мерцающие словно крохотные звездочки Млечного Пути. Ей нравилось стоять здесь, вдали от людей в низине, воображая, будто она имеет над ними власть, хотя в действительности все было наоборот. Здесь, на вершине, никто не мог причинить ей боль. Здесь она была в безопасности.
Ребенком она представляла, будто взирает сверху на древние города Египта или Китая. Пыталась вообразить, как жили люди тысячи лет тому назад в своих уединенных селениях. Были бы они добрее к ней, чем те, кто живет теперь? Позже, в школе, научившись читать, она поняла, что с подобными ей во все времена обращаются дурно.
Во втором классе Моника впервые услышала слово "ублюдок" от Трэйс. "Моя мама сказала, что нам нельзя вместе играть в скакалку", - заявила та однажды. "Почему? Потому что я прыгаю лучше, чем ты?" "Не поэтому, а потому что ты ублюдок". - "Не правда", - ответила Моника, хотя не поняла смысла этого слова. "Правда. Твоя мама не вышла замуж за твоего папу, а это значит, что ты ублюдок, то есть внебрачный ребенок. Поскольку твоя мама умерла, то она уже никогда не сможет выйти за твоего папу. Моя мама говорит, что многое может измениться, но ублюдок есть ублюдок навсегда".
В поисках правды Моника бросилась к бабушке. "Тебе еще слишком мало лет, чтобы понять это, Моника, - объясняла бабушка, держа плачущую внучку на руках. - Роза очень рассердилась на твоего отца, когда он ушел, однако так было не всегда. Здесь, в то лето, он был иным. Твоя мама просто ожила, такой я ее никогда не видела. Вот отчего ей было потом так больно. Как и мне в свое время. Роза была без ума от Теда Мартина. Я пыталась ее предостеречь, но она не слушала. Он был поэтом, хотя и безработным. Я говорила Розе, что он никудышный человек, однако сама же наняла его к нам на работу. В то лето в обмен на комнату и еду он починил крышу, укрепил изгороди и переделал все то, до чего у нас с Розой не доходили руки. Я видела, что он заглядывается на Розу. Он говорил, что все блага мира не стоят ее сердца. Я хочу, чтобы ты всегда помнила, что была зачата в любви. Но однажды утром Тед ушел навсегда, узнав, что Роза беременна". - "Он не хотел, чтобы я появилась на свет?" - "Не совсем так. Скорее он просто не созрел для отцовства. Растить ребенка - это самая важная работа на свете. Твоя мама знала это. Она не испугалась. Она хотела твоего появления, так же как я когда-то хотела ее появления. В какой-то степени твой отец выполнил роль ангела - принес тебя в нашу жизнь". - "Но я все равно ублюдок". - "Только для тех, у кого недостает в сердце любви, чтобы понять, какая ты чуткая и красивая девочка..."
Моника всмотрелась сверху в очертания старого дома Харрисонов, где теперь жил Остин. Увидела, как открылась дверь и на террасе появился мужчина. Его лицо было обращено в ее сторону. Моника не сомневалась, что он заметил ее.
Было что-то удивительное в том, что он возник перед ее глазами, едва она подумала о нем. А вдруг это знак его отличия от остальных людей? Впрочем, она и без того была уверена в его способности. Никто еще не заступался за нее так, как он. Никто в Силвер-Спе не имел смелости противостоять Джейку Симмонсу, а Остин кинул ему вызов. Мужество. Вот что отличало Остина.
Она могла только надеяться, что наделена отвагой равным образом...
Остин отправился спать. Он по-прежнему ютился в дальней комнате вместе с нераспакованной электробытовой техникой и компьютером, поскольку в спальне из-за ремонта жить было еще нельзя.
В тенниске с надписью Чикагского университета и боксерских трусах, он поворочался в кровати, устраиваясь поудобнее, взбил кулаком подушку и натянул на себя плед. Но сон не шел, и тогда он зажег свет, решив часок-другой посмотреть телевизор или почитать книгу. Протопал в полудреме в гостиную, где в картонных коробках лежали книги и журналы. Вытащил из первой подвернувшейся под руку стопки прошлогодних журналов один из номеров "Форбса" и стал его пролистывать, пока не почувствовал сквозняк. Он поднял от журнала голову и увидел, что дверь открыта.
- Моника? - Он выронил от неожиданности журнал.
- Ты не починил дверь, - заметила она, входя.
- Дверь?
- Замок сломался несколько лет назад.
- Что? Ах да, замок, - пробубнил он с запинкой. - Я думал, ты меня бросила.
- Бросила?
- Когда не пришла, как обещала, я решил, что ты уладила свои дела с Джейком сама.
- Нет, - помотала она головой. - Просто была очень занята на ранчо.
- Понятно.
Она прошлась по комнате, оглядывая происшедшие изменения.
- Что случилось со столовой? А с камином? Наблюдая за ней, Остин не был до конца уверен, что перед ним все та же Моника Скай, с которой он встречался раньше. На ней было вызывающе соблазнительное платье. Сквозь натянутую ткань обрисовывались соски. Было заметно, что под платьем нет сорочки, настолько плотно оно облегало бедра.
