— Ваши родители сняли однокомнатную квартиру для вас, а не для этого сброда… Нескольких мерзавцев…
Немного помедлив, она произносит:
— …и наркоманов.
Пожав плечами, молодой человек делает в ее адрес непристойный жест.
Она в ужасе отшатывается.
— Негодяй! Вы меня не запугаете. У меня хорошие отношения с полицией. Я еще не обращалась к ним за помощью. Ваши родители очень щедрые люди… Но всему приходит конец. Полиция сразу определит, чем это воняет у вас в комнате. И отыщет ваши поганые сигареты с наркотой.
— Вы не знаете, как пахнет белый табак? — спрашивает молодой человек. — Конечно, такая рыжая кобыла, как вы, не может ничего знать о белых женщинах и о том, чем они пахнут. Старая карга! Толстая корова! Надо еще успеть вызвать полицию… Пока вас не…
И он снова показывает жестом: «не замочили».
Они смотрят в упор друг на друга. Два хищника.
Мадемуазель Мюллер останавливается на площадке четвертого этажа.
— Это здесь.
Она открывает дверь. Роберт как завороженный следит за ее движениями.
— Входите…
Он проходит в просторную комнату с белыми стенами. Оранжевые шторы по обе стороны широкого оконного проема. До его слуха доносятся приглушенные звуки улицы. Часть комнаты занимает широкая тахта, прикрытая меховым покрывалом. На полу лежит ковер с современным рисунком.
Комната идет кругами перед глазами Роберта.
— Присаживайтесь — говорит немка. — Снимите ботинки… И ваш пиджак тоже…
«Что со мной случилось? — думает Роберт. — В чем дело?»
Он нагибается, чтобы снять обувь, и его глаза закрывает огненная пелена.
— Осторожнее…
Немка успевает подхватить его.
— Если вы упадете, я не смогу положить вас на постель. Не двигайтесь… Я помогу вам.
В другое время он стал бы протестовать: «что вы, нет», «нет, не надо».
Мадемуазель Мюллер встает на колени. На его ботинках слишком туго завязаны шнурки.
— Зато не потеряешь…
Ботинки падают на пол. Немка выпрямляется.
— Вставайте, — говорит она. — Ну, еще одно усилие.
Он встает. Снимает пиджак. Она тут же вешает его на плечики.
— Ваш пиджак промок до нитки… Скиньте с себя рубашку… Скорее…
На мокрой насквозь рубашке расплылись бесформенные темные пятна. Подкладка все-таки полиняла.
— Я замочу рубашку в холодной воде.
Женщина волнуется.
— Мне так много надо было сделать за этот день. У меня сегодня выходной.
— Я очень сожалею, — говорит он. — И благодарю!
— У вас какой рост?
— Метр семьдесят…
— Вам придется подвернуть рукава, потому что его рост был не меньше метра восьмидесяти двух. Ваши брюки…
Расстегивать и снимать брюки перед женщиной значило для него то же, что подготовка к пребыванию в камере предварительного заключения.
Он натягивает пижаму. Ему приходится закреплять пояс штанов маленькой булавкой. Он подвертывает рукава.
Немка снимает с тахты меховое покрывало. Она аккуратно складывает его.
— Если вас знобит, я могу выключить кондиционер. Ложитесь.
Прикосновение к чужой постели. Свежие простыни и наволочки. Признательность и досада. Перед его мысленным взором словно из темноты возникают картины из далекого детства. Ему хотелось навсегда вычеркнуть его из памяти. Порядок, наведенный в незнакомом жилище, успокаивает его. Все здесь функционально и продуманно, ничего лишнего.
— У вас уютно… — произносит он.
У Анук в комнате всегда беспорядок. В детстве кормилица, а затем гувернантки прибирали в ее спальне. И теперь у нее укоренилась привычка бросать все где попало. Ведь всегда имеется кто-то рядом, чтобы поднять и положить вещь на место.
Немка улыбается и произносит:
— После войны наведение порядка стало для меня своего рода манией. Я испытываю потребность в том, чтобы все вокруг меня было чисто и прибрано. Я пережила немало горя.
Она выходит из комнаты и возвращается с градусником в руке.
— Откройте рот…
Ловким движением она вставляет ему в рот маленький термометр, похожий на свисток.
— 39 и 2,— произносит она по-немецки. — Я неплохо говорю по-английски. Однако перехожу на родной язык, чтобы считать. Я представляю себе цифры только на немецком. Лишь бы у вас не было тифа. Тогда придется делать дезинфекцию. А я только что внесла последний взнос за мебель… Не говоря уже о ковре… Видите, какой у меня красивый ковер?
Она присаживается на кончик тахты и смотрит на него в упор.
— Скажите…
— Что вы хотите узнать?
Она медлит с ответом.
— Вы, случайно, не убили свою жену? Со стороны ваше поведение кажется весьма подозрительным.
— Убить ее? Нет.
Она продолжает:
— Скажите мне правду. Хватит мне вешать лапшу на уши… Вы такой странный. От чего вы бежите? Вы избили ее?
— Мы даже не поругались. Простое стечение обстоятельств.
Она качает головой.
— Вас разыскивает полиция?
— Нет. Я не торговец наркотиками и не преступник. Сегодня утром я всего-навсего струсил. Вот и все. Я не хотел объясняться с женой.
Хельга улыбается. Словно небо после грозы лицо женщины светлеет.
— Везет же мне на слабаков… Видимо, я привлекаю их чем-то…
Она встает.
— Тем хуже. У каждого своя судьба. Я сейчас уйду. Никому не открывайте дверь. Если постучит кто-то, не отзывайтесь. У меня есть ключи. В Вашингтоне много ограблений. Вы открываете на звонок в дверь и получаете удар по голове. Американцы никогда вам об этом не расскажут. Преступность — это их беда. Я скоро вернусь. Доктор живет неподалеку. К сожалению, по телефону мне будет трудно ему объяснить, что с вами. Лучше я схожу к нему… До скорого.
Роберт вслушивается в тишину незнакомой квартиры. Он вновь загнал себя в угол. Его жизнь похожа на дорогу с односторонним движением. Ему часто приходится давать задний ход, чтобы не заехать в тупик. Он видит себя мальчишкой из бедной семьи, шагающим с опущенной головой по улице, где живут богачи Мюлуза. Как ему хочется показать им язык и выкрикнуть в их адрес ругательства! К восемнадцати годам он пришел к выводу, что надо прятать в дальний ящик распиравшую его с детства ненависть и все силы приложить для того, чтобы стать ровней этим богатеньким сынкам и, больше того, превзойти их во всем. Ему казалось, что сыну рабочего удастся утереть нос богачам. Позднее он понял, что одними знаниями и умением мало чего добьешься в этой жизни. Будь он хоть семи пядей во лбу, двери в высшее общество останутся для него по-прежнему наглухо закрытыми. Надо вычеркнуть из памяти прошлое и придумать себе новую биографию, жениться на одной из самых завидных невест Парижа с перспективой занять однажды директорское кресло, чтобы возглавить империю. Заключить брак по расчету. Войти на равных в круг людей, которыми он, с одной стороны, восхищался, а с другой — ненавидел всей душой. Стать преуспевающим дельцом и навсегда забыть о бунтаре, похороненном в себе.
Анук вдоволь насмотрелась на Микки-Мауса, удиравшего от злого кота на телевизионном экране.
Без четверти девять утра. Она натягивает лиловый купальник-бикини. На крошечном треугольнике трусиков — большая желтая маргаритка.
«Что надо сделать, чтобы получше увидеть Вашингтон? Как миновать толпу туристов и набитых битком автобусов?»
Еще по одной маргаритке на двух треугольниках верхней части бикини.
«Сначала искупаюсь, а потом махну-ка я в музей. Ходить, смотреть, впитывать впечатления. Существовать!»
В легких брючках и рубашке навыпуск, в темных очках, защищающих глаза от солнца, она выходит из номера.
В холле Анук сразу направляется в комнату, где находится сейф. Открыв одну из ячеек, она кладет в нее деньги, оставляет себе на расходы шестьдесят долларов, которые получила от Роберта.
— Мадам, не потеряйте ключ.
Она вновь открывает ячейку сейфа, чтобы положить паспорт.
Анук возвращается в холл. Оставив в надежном месте документы и деньги, она испытывает некоторое облегчение. Теперь можно идти на все четыре стороны, куда глаза глядят.
Пройдя гостиничный коридор, она, наконец, выходит на воздух.
Улица встречает ее несусветной жарой. Вот счастье-то! И тут же пот льется градом по ее спине. Вот еще удовольствие! Выцветшее небо. Воздух, пронизанный солнечным светом.
Она видит, что вокруг бассейна имеются свободные лежаки. На занятых же лежат, уткнувшись в газету, бизнесмены. В большинстве своем это толстяки с животами, вываливающимися из слишком тесных для них плавок. И почти все читают «Вашингтон пост». Маленькая девочка ныряет в бассейн. Ее каштановые волосы развеваются в прозрачной воде. Девочка выныривает и трет глаза руками.
Анук чувствует, что за ней наблюдают. Она смотрит по сторонам. На первый взгляд никто не обращает на нее внимания.
