— Я не от горя плачу. Я очень счастлива, правда. Мне удивительно хорошо с вами. Вы самый лучший мужчина в мире. Никто меня не волнует так, как вы, я так рада быть вашей…
Я сознавала, что говорю что-то ужасно наивное, но он смеялся, обнимая меня, и я видела, что ему приятно.
— Одного не могу тебе простить — того, что ты так долго терпел мои выходки. Мы так много времени потеряли.
— Нам обоим нужно было время, чтобы привыкнуть друг к другу.
Я молчала, часто дыша и прислушиваясь к биению его сердца. Он рукой тронул меня за волосы.
— Ах, carissima, я рад, что теперь ты такого мнения обо мне. Но если бы я рассказал тебе обо всех темных мыслях, что посещали меня за те четыре месяца, ты пришла бы в ужас.
— Ничуть. Мне даже нравится, что вы обо мне думали.
— Больше всего я думал о том, что уже нет смысла церемониться и пора все это прекратить. Да будет вам известно, что, глядя на вас в то время, я думал не о том, о чем беседовал, а о том, какая вы под платьем, и больше всего на свете мне хотелось сломить это проклятое сопротивление, опрокинуть вас навзничь, распять это красивое длинноногое тело и…
Смеясь, я зажала ему рот рукой.
— Молчите, не то я буду оскорблена в своих лучших чувствах.
— А что, это вас оскорбляет? — спросил он.
— Нет, — прошептала я. — По правде говоря, нисколько… Мне это даже лестно…
Приподнявшись на локте, я заглянула ему в лицо.
— А кто была ваша первая девушка?
Он снова притянул меня к себе.
— Ну зачем говорить об этом? Да еще с женой.
— Ну а все-таки… Подумать только, я же почти ничего о вас не знаю — то есть я знаю, какой вы сейчас, но какой вы были в прошлом… Я даже немного ревную.
— К прошлому?
— Да.
Он улыбнулся, но я видела, что в глубине души он в восторге от моей ревности.
— Это была служанка, горничная моей матери, лет на восемь старше меня.
— А сколько лет было вам?
— Если я отвечу, вас это шокирует.
— А все-таки?
Улыбаясь с легкой иронией, он по слогам произнес:
— Че-тыр-над-цать.
— Четырнадцать? Да вы еще были школьником?!
— Не совсем. Школьником я никогда не был, а в то время у меня уже был чин подпоручика.
— И что стало с этой девушкой?
— Она была не девушкой, у нее был муж. Она потом забеременела, но трудно сказать, от кого.
— Ах! Бедная служанка! Ее, наверное, ужасно подозревал муж.
— Ничуть. Он был очень доволен, когда моя мать подарила им маленькую ферму возле Пемполя. Они потом быстро уехали.
— И вы с таких ранних лет стали грозой служанок!
Поглаживая мои плечи, Александр произнес:
— Вам лучше не углубляться в это, ибо тогда как любовник я был достоин жалости. Я был несдержанный, неуклюжий и неловкий…
— Нет, — прошептала я. — Вы всегда были восхитительны. Вы просто не можете быть другим.
— Право, Сюзанна, вы заставляете меня жить в соответствии со слишком завышенным ложным образом, а это не очень легко, сжальтесь, моя дорогая.
— Ни за что… Вы для меня всегда будете лучше всех… Знаете, вы для женщины самый лучший тип любовника — вы думаете обо мне, пожалуй, в чем-то урезая себя, правда? Вы никогда не торопитесь, а когда торопитесь, то как раз вовремя.
— Я ни в чем не урезаю себя. Делая приятное вам, я получаю двойное удовольствие. Что толку, держа в руках роскошный цветок, вырвать из него середину? Никакой радости. Куда лучше наслаждаться ароматом долгое время, срывая лепесток за лепестком.
— Какая красивая метафора… Это вас в Индии научили, да?
— И там тоже. Но я многому учился сам. Близость — это тонкое искусство, и я люблю именно близость, а не совокупление. Когда не просто удовлетворяешь примитивную потребность, а творишь искусство высшего блаженства, переживаешь наслаждение всеми своими чувствами…
Я подумала вдруг, как совпадают его слова с моими мыслями и тем, что говорила когда-то Изабелла. Она имела основания так превозносить Александра. В этот миг впервые я подумала, что, вероятно, мой муж был очень счастлив с ней, такой чувственной, красивой, искушенной любовницей, и мне вдруг стало не очень уютно.
Помолчав, я спросила:
— А вы любили Анабеллу? Анабеллу де Круазье?
Его сильная теплая рука, как всегда перед сном, обняла мои плечи, и Александр спокойно произнес:
— Я никого не любил так, как вас.
Когда спустя сутки Александр вернулся на Виллу-под-Оливами из Неаполя, среди множества вещей, привезенных им оттуда, был подарок и для меня: лакированный футляр из черного дерева, отделанный по углам перламутровой инкрустацией.
Я подняла крышку. На темном бархатном дне лежало два шотландских двуствольных пистолета с ударными кремневыми замками и ложами из латуни, с курком, расположенным не справа, как обычно, а посередине. Здесь же была пороховница и ключи для завода пружин замков. Дорожные пистолеты, довольно искусно сделанные, но… Зачем?
Я непонимающе посмотрела на Александра.
— Разве мы едем на войну?
— Не на войну. Но если мы хотим осуществить ваше желание, то определенные военные приключения очень возможны.
— Почему?
— Вся Италия, от Неаполя до Рима и Ливорно, все западное побережье кишит разбойниками. О Фра Дьяволо слышали? А о Ринальдо Ринальдини?
— Боже, но ведь это литературный персонаж!
— Может быть, но он не выдуман. Бандитов в Италии полно, особенно в горах. Если мы отошлем Люка и Гариба… или, возможно, лучше их не отсылать?
— Нет-нет! — запротестовала я. — Только вы и я, никого больше!
— Тогда, моя дорогая, совершенно необходимо, чтобы вы могли хоть чуть-чуть защитить себя, если меня вдруг не окажется рядом. Я знаю, вы немного умеете стрелять?
— Я даже убила кое-кого, — призналась я.
— Об этом я тоже слышал. Правда, ваше обращение с пистолетом нельзя назвать безупречным.
Он намекал на случай с Белланже, и я пожала плечами.
— Надеюсь, до подобного уже никогда не дойдет!
— Я тоже надеюсь. Но у меня для вас есть еще кое-что.
«Кое-что» — это был дамский карабин английского образца: короткий приклад и на ложе бархатная подушечка.
— Сделан в лондонских мастерских Ментона, Сюзанна. Я его нарочно для вас выбрал.
— Зачем мне еще это, если есть пистолеты?
— Из карабина легче и быстрее можно выстрелить. Кроме того, он будет служить для устрашения наших противников.
— И мне придется все время его таскать за собой?
— Он легкий. Вы привыкнете. И не дуйтесь, моя дорогая: требуется чем-то пожертвовать, чтобы путешествовать так, как вы хотите. Нельзя получать нечто за ничто — это вы знаете?
— Знаю, — проворчала я. — И все-таки…
Во дворе я увидела парочку отличных гнедых лошадей, и поняла, что приготовления идут полным ходом. Вечером отбыли в Венецию Люк, Гариб и Эжени, и мы провели нашу последнюю ночь в опустевшей Вилле-под-Оливами.
На рассвете 1 апреля, когда выпало много росы, а над темным силуэтом грозного Везувия еще только показывалось солнце, мы были уже почти готовы к отъезду. Александр во дворе занимался лошадьми, а я в некоторой растерянности стояла над ворохом мужской одежды, не зная, с чего бы начать.
Начала я с рубашки, светлой рубашки из мадрасского хлопка — ее купил герцог в Неаполе и утверждал, что именно эта ткань лучше всего подходит для того слегка безумного предприятия, которое мы задумали. Светлые брюки, настоящие военные лосины, которые носили теперь все мужчины, обтянули мои бедра так нескромно, что я поначалу даже слегка смутилась, не чувствуя, как обычно, целомудренного прикрытия в виде юбки, закрывающей ноги. Потом махнула на это рукой.
А что, я неплохо смотрюсь! Эти узкие брюки вовсе не мешают движениям. Я даже отважно расстегнула еще одну пуговку на рубашке и, натянув наконец серые сапоги из тонкой замши, снова взглянула на себя в зеркало. Что ж, пожалуй, во времена Жанны д’Арк за такой наряд меня сожгли бы на костре, но с тех пор многое изменилось. Я очень была похожа на стройного юношу. Я даже нашла, что если засучить рукава и дать коже немного подзагореть, то это будет совсем неплохо.
Я подняла волосы наверх, туго заколола их черепаховым гребнем и постаралась как можно более лихо надеть широкополую мягкую шляпу из белого фетра, высокая тулья которой была украшена алмазной пряжкой. Больше никаких украшений, если не считать обручального кольца, на мне не было.
Делом секунды было сунуть пистолет за пояс, взять карабин, к которому я только-только начинала привыкать, и выйти во двор.
Несмотря на ранний час, было уже очень тепло. Первый апрельский день обещал быть солнечным. Я увидела Александра: он приторочивал к седлу кожаные сумки с нужными нам вещами. Вещей было немного — мы ведь намеревались путешествовать по-спартански.
