— Зачем он здесь?
— Не знаю. — Алексей Борисович пожал плечами. — Лошадьми интересуется. Конезаводом. Может, собирается конным бизнесом заняться?
Виктория Сергеевна тихо засмеялась.
— Даже не спросил! Для окончания твоего романа такие сведения, конечно, не нужны.
— Ничего. Завтра утром я обо всем его расспрошу.
— Этот человек внушает мне страх.
Алексей Борисович погладил Викторию Сергеевну по руке, обнял ее, нагнулся и коснулся губами ее щеки.
— Не волнуйся, дорогая. Все будет хорошо.
— Иди-ка ты, друг мой, лучше спать.
— Спать?.. — Алексей Борисович встал, потянулся и бодро направился к двери своего кабинета. Спать? Что ты! Писать! Писать! Писать!
Через минуту Виктория Сергеевна уже слышала тихое стрекотание пишущей машинки производства Саранской радиоэлектронной компании.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ЖЕРЕБЕНОК САМСОН
— Итак, господа, — с прискорбной ноткой открыл заседание губернатор Дмитрий Иванович Пужайкин, — о трагических событиях, происшедших вчера на конезаводе, всем вам, надеюсь, хорошо известно. Но никому не известно, к каким ужасным последствиям могут эти события привести. Никому из нас еще не ясно, к какому кризису может подвести наше предприятие смерть прекрасной Раисы — лошади, принесшей нам столько радости и денег. Но речь не о деньгах, господа! На все воля Божья! Раиса умерла, царство ей небесное, и умерла так же красиво, как и жила. Далеко не каждый человек способен умереть так! Даже перед смертью она сумела порадовать нас! Раиса подарила нам сына! Жеребенка! Из которого должен вырасти великий конь — основатель новой, непревзойденной породы! Думаю, что все вы прекрасно понимаете, насколько тесно связаны судьбы всех нас, наших людей, всей нашей губернии с судьбою этого жеребенка! Но всем известно, что жеребенок болен! И на нас с вами возложена огромная ответственность! Мы должны поставить жеребенка на ноги! Мы должны сделать все, чтобы этот жеребенок стал достойной заменой своей матери! А сделать это, как вы сами понимаете, будет очень и очень тяжело!.. Сегодня, господа, я собрал вас для того, чтобы обсудить два вопроса. Вопрос первый — имя! Мы должны дать жеребенку имя! Я уже посоветовался с Михаилом Андреевичем и другими компетентными господами и решил назвать жеребенка красивым и древним именем Самсон. Сам-сон. По-моему, подходящее имя. Сам-сон.
— Э-э, — после небольшой паузы протянул банкир Иван Петрович Супкин. — Имя, конечно, хорошее. Но, однако, оно, так сказать, инородное… Не кажется ли вам, господин губернатор, что имя жеребенка должно носить этакий национальный характер?
«Ах, ты, сволочь банкирская! Сколько ж я тебя терпеть буду?» — подумал губернатор Пужайкин.
Дмитрий Иванович не любил банкира Супкина. Иван Петрович был маленьким худым человеком с темными волосами, плешью и некрасивым, неприятным лицом. Он возглавлял самый крупный банк в губернии и, хотя финансовые способности его были бесспорны, характер банкир имел отвратительный. Он был вечно чем-нибудь недоволен, всегда был на кого-то обижен и зол. При всем при этом Иван Петрович являлся очень видной фигурой. После объявления политических свобод он сам занялся политикой — собрал вокруг себя несколько таких же склочных, как и он, людей, и они образовали партию, проповедующую ультраправые, националистические идеи. К тому же ни для кого не было секретом, что банкир Супкин постоянно шлет доносы и жалобы высшему начальству в Санкт-Петербург. Дмитрий Иванович прекрасно знал, что банкир Супкин давно метит на его место, так сказать, подбивает под него клин, но никогда не придавал этому особенного значения. Он считал Ивана Петровича человеком жалким и ничтожным и был уверен, что сможет избавиться от него в любой подходящий момент.
— Самсон, — сдержанно сказал Дмитрий Иванович Пужайкин, — международный герой. Древняя легенда гласит, что он дал огонь всем людям без исключения, когда они стали гибнуть от холода…
— Смею напомнить, господин губернатор, что огонь людям дал Прометей. Это известно из мифов Древней Греции. А Самсон — это библейский персонаж, который, с одной стороны, конечно, герой, потому как погубил много врагов своего народа, но с другой — садист и убийца, истребивший многих ни в чем не повинных людей!
«Ах ты, сука финансовая. Чтоб ты побыстрее разорился», — снова подумал губернатор, но утвердительно кивнул головой и произнес:
— Не отрицаю, господин Супкин, не отрицаю. Так пусть же и наш Самсончик вырастет такой же здоровый и сильный, как тот, который герой. Кроме Ивана Петровича возражений нет?
Депутаты думы молчали.
— Возражений нет, — сказал Михаил Андреевич Прошин.
— Очень хорошо. Продолжаем заседание. Сейчас нам о состоянии жеребенка Самсона доложит старший ветеринар завода, господин Маркеев.
Получасовой доклад старшего ветеринара заключался во множестве цифровых, латиноязычных и прочих малопонятных слушателям сведений о всевозможных анализах и измерениях, которые приводили к очень печальному выводу: у жеребенка врожденный порок сердца, и ему необходима срочная операция.
— В условиях ветеринарной лечебницы конезавода такую сложную операцию сделать практически невозможно. К тому же у нас нет столь квалифицированного специалиста. Поэтому прошу вас, господин губернатор, и вас, господин директор, как можно скорее отправить жеребенка в Москву, во Всероссийский институт сердечно-сосудистых заболеваний, к самому профессору Сердюкову, — закончил свой доклад Маркеев.
— Он что же, этот Сердюков, лошадей лечит? — полюбопытствовал Дмитрий Иванович.
— Никак нет, господин губернатор. Он проводит подобные операции на людях.
— Хо! На людях. Так он живо нашего Самсончика угробит!
— Профессор Сердюков провел множество экспериментов на животных, в том числе и на лошадях. Теперь в его клинике подобные операции делаются грудным детям и в девяносто пяти процентах случаев заканчиваются успешно. Ночью я связался с профессором по телефону. Я еще раз, господа, убедительно прошу вас позволить сегодня же отправить жеребенка в Москву. В противном случае я сниму с себя всю ответственность.
— Я тебе сниму! Я тебе голову сниму!.. Что скажешь, Михал Андреевич?
— Нет никаких оснований ставить диагноз Маркеева под сомнение, — тихим, усталым голосом ответил директор конезавода Прошин.
— Та-ак. Значит, будем отправлять, — губернатор тяжело вздохнул, затем раскрыл лежавший перед ним список депутатов городской думы, одновременно являвшихся и членами совета акционеров конного завода, и взял в руки карандаш. — Вопрос очень серьезный. Будем решать поименным голосованием. Кто за то, чтобы отправить жеребенка в Москву? Господин Арыкин?
— Я согласен, — ответил депутат.
— Господин Банник?
— Согласен.
— Господин Борин? Господин Борин!
Алексей Борисович сидел тихо, свесив голову на грудь, между Прошиным и Гутенбергом.
— Алексей! — зашептал Михаил Андреевич и ткнул слегка депутата Борина локтем. — Жеребенка отправляют в Москву. Скажи: «Согласен».
— Согласен! — открыв глаза, поспешил сказать Алексей Борисович.
— Что же это вы, господин Борин, на заседании-то спите? — осведомился Иван Петрович Супкин. — Нехорошо! Тем более от вас…
— Я прошу извинить меня, господа, — попытался оправдаться депутат Борин. — Я ведь последние ночи не спал. Я заканчивал новую книгу. Теперь она совсем готова, и я собираюсь везти ее своему издателю в Москву.
— Поздравляю, господин писатель, — пробурчал Супкин и недовольно поерзал в кресле.
— Я прошу извинить меня, господа, — опять повторил писатель.
— Продолжаем голосование! Господин Буханкин?
— Согласен.
— Господин Гутенберг?
— Слушай, Алексей, — тихо прошептал Михаил Андреевич Прошин, пока губернатор продолжал опрос депутатов, — тебе по ночам сюжеты твоих романов не снятся?
— Бывает, но редко. А что? — удивился Алексей Борисович.
— Мне по ночам стихи снятся. Ты не поверишь. Картины такие красочные, люди, женщины, животные, черт знает что, и все под голос какой-то безголосый. Нашептывает, нашептывает — и все в рифму. Я даже не знаю, как тебе объяснить…
— Что ж, это очень может быть. Ведь был ты и поэтом. Может, талант твой, в землю зарытый, не истлел еще и на свободу просится. Ты их записываешь, стихи эти?
— Нет, а зачем?
— Записывай. Может, хорошие получатся стихи.
— Смеешься?
— Ничуть. — Алексей Борисович улыбнулся своей доброй, беззаботной улыбкой.
— Черт-те что происходит. Вся жизнь наперекосяк пошла, — пожаловался Прошин. — С женой какие-то странные отношения…
— Что значит странные? Поругались?
— Да нет. Но постоянно чувствуется какое-то отчуждение. Может, разница в возрасте сказывается? Черт! Все одно к одному! На заводе неприятности. Дома… Еще эти проклятые галлюцинации со стихами.
