— Это не так уж важно! Впрочем, коли уж об этом зашла речь, должен сообщить вам, что не далее как нынче утром я виделся с его преосвященством и он сам решил проявить милосердие в отношении Дюпарке!
Повисло тяжелое молчание. Мари обеими руками сжимала грудь, тщетно пытаясь умерить сердцебиение. Сент-Андре теперь уже даже не обращал на нее внимания, он был растерян, сбит с толку, не знал, что и думать. Старик был тем более сражен наповал, ведь в какой-то момент ему казалось, будто его честолюбивые надежды вот-вот исполнятся.
Фуке повернулся к Мари.
— Я предвидел, — проговорил он, — что не все одобрят мой выбор. Даже вы, мадам, и то не смогли сдержать протеста… Вы даже оказались первой… Должно быть, Дюпарке вам чем-нибудь сильно не угодил?
Поражаясь собственному спокойствию, Мари даже ничуть не смешалась.
— Я всего раз видела этого молодого человека, — ответила она, — это было вчера вечером, у мадам Бриго, когда он разоблачил мошенничество виконта. Стало быть, сударь, я никак не могу ни одобрить, ни осудить вашего выбора. Но думается, если господин Дюпарке победил человека, которого до сих пор считали непобедимым, то, должно быть, ему не занимать достоинств.
Сент-Андре бросил на нее взгляд, исполненный молчаливого упрека. Подумать только! Даже Мари и та против него?!
Однако она тут же продолжила:
— Хотя мне думается, сударь, этот выбор не должен был бы заставить вас забыть о людях, которые уже имеют заслуги, всегда хранили вам верность и только ждут случая снова доказать вам свою преданность…
На сей раз на физиономии Сент-Андре отразилось живейшее удовлетворение, однако оно было недолгим, ибо почти сразу же Фуке сухо бросил:
— Но на Мартинике нет места для двух губернаторов… Так что, думаю, нашим верным друзьям придется запастись терпением.
С этими словами президент поднялся, и все тут же последовали его примеру.
Маркиз де Брезе отвел в сторону Гаспара де Колиньи, Сент-Андре же подошел к Шато-Рено. Он понял, что этот молодой капитан может быть ему весьма полезен, ведь после своего недавнего путешествия на острова он приобрел в компании немалое влияние.
Фуке с любезным видом приблизился к Мари. Открыл бонбоньерку и предложил ей отведать сладостей.
— Никогда еще, мадам, — обратился он к ней, — вы не были столь прекрасны, как нынче. Знаете ли вы, сколько мужчин умирает от зависти к Сент-Андре?
Она слегка улыбнулась и заметила в ответ:
— Не в том ли причина, сударь, что компания упорно обходит его своими милостями?
— Как вы могли такое подумать, мадам! — поспешно возразил президент. — Мы умеем ценить достоинства человека, который через несколько дней станет вашим счастливым супругом, и он будет вознагражден по заслугам… Однако не стоит так торопиться, мадам. Вы ведь слышали, что говорили об островах. И не надейтесь на райские кущи там.
Он на мгновенье замолк, будто желая увидеть, какое впечатление произвели его слова на девушку, но, поскольку она хранила безразличный вид, продолжил:
— Ах, мадам! Если бы отъезд Сент-Андре не означал бы и вашего отъезда! Если бы вы не должны были сопровождать его в этом путешествии, тогда компания более не колебалась бы ни минуты!
— Если это из-за меня вы отказываете господину де Сент-Андре в том, чего он так страстно желает, то вы не правы, сударь. Несмотря на все, что я услышала здесь нынче вечером, мне никогда еще так не хотелось поскорее отправиться на эти острова! Право, не может же быть, чтобы жизнь там была такой уж безрадостной, не так ли?
— Возможно, когда вы нас покинете, жизнь здесь, у нас, станет еще безрадостней, чем на островах!
— Означает ли это, что я могу подать надежду господину де Сент-Андре?
— Выходит, о нас вы совсем не думаете? — проговорил Фуке тихим голосом, в котором чувствовалась с трудом сдерживаемая нежность.
— Но почему же! — в тон ему возразила она. — Мы вовсе не собираемся задерживаться на Мартинике долго. Думаю, господин де Сент-Андре с трудом перенесет тамошний климат. И скоро попросит о возвращении… Но сейчас он так горит желанием поскорее уехать!.. Рассудите сами, сударь, ведь чем скорее мы покинем Францию, тем скорее возвратимся назад…
— Это обещание?
— Если это доставит вам удовольствие, то да…
— Но поверьте, мадам, я никак не могу отменить назначения Дюпарке…
Она с поспешностью прервала его:
— Ах, Боже мой! Да я и не прошу вас об этом! Слов нет, надо непременно спасти этого молодого человека! Неужели вы думаете, я не догадалась, что это единственный способ уберечь его от страшного наказания?.. Нет-нет, сударь, оставьте Дюпарке…
— Благодарю вас, мадам. И от него тоже… Но с этого момента я буду стараться сделать все, что в моих силах, чтобы оправдать надежды господина де Сент-Андре… И этим он будет обязан вам!
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
«Проворный»
Когда Жак Дюпарке прибыл в Бордо, в городе царило непривычное оживление. Люди группами толпились на набережной, собирались в тавернах. Только и разговоров было, что о «Фортуне» и «Бретани», двух бригах, захваченных одним капером, стоимость которых, вместе с грузом, только что была оценена призовым судом.
Что и говорить, о таком обитатели Бордо могли разве что мечтать, было отчего на время позабыть о повседневных заботах и предаться веселью. В порт вернулся капитан Жером де Отвиль, отправившийся двумя годами раньше на своем «Проворном» в сторону Антильских островов, и вернулся не один, а в сопровождении двух кораблей, захваченных им у испанцев и тут же окрещенных французскими именами.
Борта «Фортуны», которая раньше звалась «Платой», и «Бретани», чье название в недавнем прошлом было «Сьюдад-Реал», все еще носили на себе следы сражений. Обрубленные пушечными ядрами паруса и рангоуты красноречивей всяких слов говорили о храбрости и отваге французских моряков. И приятно было думать, что каждому из них теперь причитается по кругленькой сумме золотых монет, ведь в призовом суде говорили о вине, сахаре, муке и пряностях!
Особенно радовались лавочники и хозяева таверн. И не зря: экипаж «Проворного» и вправду не скупился, щедро тратя свои нежданные доходы. Единственное, что омрачало веселье, — это мысль, что фрегат должен вот-вот снова выйти в море…
Какое-то время Жак бродил по набережной, смешиваясь с толпами любопытных и слушая их разговоры, но не принимая в них никакого участия.
Говорили, будто Жером де Отвиль собирается снова отправиться в двухлетнее плавание, хоть собственные сундуки его уже и так до отказа набиты испанскими дублонами, редкостными тканями и всякими драгоценными каменьями. Ходили слухи, якобы он намерен набрать себе побольше людей, задумав странствия более рискованные И далекие, зато и еще более прибыльные, чем плавание, что позволило ему привести в порт эти два крепких вражеских судна.
Другие же с видом знатоков утверждали, будто господин де Отвиль целиком и полностью зависит теперь от Американской Островной компании.
Жак не очень-то склонен был верить подобным слухам.
Он долго разглядывал «Проворного»: весь он был какой-то аккуратный, вылизанный и даже элегантный, с только что подновленным корпусом и развевающимся на ветру французским флагом с тремя переливающимися на солнце золотыми лилиями.
Судя по высоким, словно взмывающим ввысь, рангоутам, его можно было бы легко принять за какое-нибудь заезжее голландское судно. И вправду, лишенный парусов, плотно связанных на реях, «Проворный» не мог не радовать взора изяществом оснастки и тщательно промазанным смолою килем.
Тем временем от «Проворного» отделилась шлюпка с шестью гребцами и направилась в сторону пристани.
Жак прикинул, где она могла причалить, и поспешил ей навстречу, подталкиваемый любопытными, которым не терпелось ближе поглядеть на людей, всего за несколько часов превратившихся в настоящих богачей.
Ветер дул с запада и благоприятствовал отплытию.
Едва лодка успела пристать к берегу, Дюпарке тотчас же обратился к суровому и надменному с виду молодому гардемарину, чьи повадки явно говорили, что он принадлежит к корабельному начальству.
— Эй, послушайте! — крикнул он. — Вы ведь с корабля капитана де Отвиля, не так ли? Не соблаговолите ли сказать, где я могу его найти?
— А что вам угодно от капитана де Отвиля? — с непередаваемым высокомерием поинтересовался тот.
И тут же, будто Дюпарке стоил не больше внимания, чем любая пролетающая поблизости чайка, отвернулся, чтобы заняться высадкой пассажиров.
Для этого юного гардемарина, чьи карманы были битком набиты экю и пистолями, любой обитатель Бордо был не более чем докучливым приставалой. Все еще преисполненные тщеславия от своих недавних побед, моряки с «Проворного» не питали к этим людям, взиравшим на них со смесью восхищения и зависти, ничего, кроме снисходительного презрения. А Жак, по его разумению, мог быть лишь одним из них. Капитан же, о котором справлялся незнакомец, с тех самых пор, как они бросили якорь в этом порту, сурово расправлялся с авантюристами всяческого толка, возгоревшими желанием примазаться к их удаче.
