Закончив чтение, Сильвестр пошел в ванную и почистил зубы. Вернувшись, он перечитал свои пометки:
„Может быть, Марвин Братт психически нездоров? Озлоблен? Инфантилен?
Эта книга по своему духу не подходит для нашего издательства.
Фотография ку-клукс-клана на суперобложке?
Слишком низкопробно для нас?
„Если не напечатаем мы, то напечатает „Нерроулейн энд Джинкс“.
Опубликовать с предисловием? (Чур не мне его писать!)
Блевотина, сплошная блевотина.
Нельзя ли ее переписать? Как шутку?
Если книга, развенчивающая И.Х. и Деву М., оказывается бестселлером, то чем хуже эта?
Было бы явно неправильным запретить ее. Стоит ли рисковать?“
Сильвестр положил рукопись обратно в папку, открыл окно и посмотрел на звезды. В комнате Салли горел свет. Когда он постучал, она тут же открыла дверь и спросила:
— Что так долго?
Он пробормотал что-то насчет книги Марвина. Салли была очень хороша собой и очень сексапильна.
— Скучная штука, — сказала она.
— Ты разве читала ее?
— Нет, но он говорит о ней уже несколько лет. Детский бред. Мой отец такой же. — Она взяла его за руку. — Хочешь выпить? У меня здесь бутылка.
— Ты считаешь, что ку-клукс-клан — это скучно? — с удивлением спросил он.
— Да они только наряжаются как привидения и пугают людей!
— Они еще и вешают их.
— Не часто. Вся эта ерунда предназначена для маленьких мальчишек. — Она потянула его за собой. — Для мальчишек.
„Те, кто хорошо знает мальчишек, — подумал Сильвестр, — сказали бы обратное“.
— Что касается меня, — сказала она, — то мне нравятся мальчики с девочками.
— О Господи! — воскликнул вслух Сильвестр, вспомнив этот момент. Оглянувшись и убедившись, что никто в самолете не обратил на него внимания, он погрузился опять в воспоминания.
Губы их встретились в долгом поцелуе. Они качнулись к кровати.
— Эй, да ты голодный! Не торопись, — почти беззвучно, в манере Мэрилин Монро, сказала она, натренированным движением помогая ему снять брюки.
— Ааа… — простонал он, — не трогай. Уже черт знает сколько… — он попытался было ее схватить и поднять, но она выскользнула из его объятий и, шепнув что-то похожее на „в ванную“ и „скоро приду“, исчезла. Быстро вернувшись, она прильнула к нему:
— Соскучился?
Он внезапно отскочил от нее с крином: „Какой ужас! Отвратительно! От тебя воняет!“ — схватил брюки и бросился к двери. Его нисколько не волновал унизительный в обычных обстоятельствах спад припухлости в трусах. Уже на пороге он услышал, как она крикнула ему вдогонку:
— „Возбуждение“ стоит двести долларов за унцию!
В своей комнате Сильвестр обнаружил Марвина, который читал его замечания, оставленные возле папки с рукописью. Совершенно не смутившись и не думая извиняться, он спокойно спросил:
— Так вы считаете, что было бы неправильным запретить мою книгу?
— Да, я так считаю, — сказал хрипло Сильвестр: у него пересохло в горле.
— И вы думаете, что это будет бестселлер? — Похоже, он обратил внимание только на те пометки, которые тешили его тщеславие.
— Таково мое мнение, — выдавил из себя Сильвестр.
Марвин положил на место — возле папки — блокнот с заметками.
— Я же говорил вам, что это — динамит, — усмехнулся он.
Потом Сильвестр что-то бормотал о необходимости якобы безотлагательного вылета в Лондон. Он утверждал, что дело срочное, что надо скорее переговорить с Джоном, с доверенным лицом Марвина, и что лететь следует ближайшим же рейсом. Марвин не пытался его удержать. О Салли не было сказано ни слова.
Вспоминая в самолете последние минуты своего пребывания в доме Марвина Братта, Сильвестр громко рассмеялся:
— Не поделитесь шуткой? — спросил разбуженный им пассажир с соседнего кресла.
— Я купил в „Брукс Бразерс“ трусы и забыл их в постели девушки.
— И вы находите это смешным?
— Готовитесь к Рождеству? — Анжи Эддисон с любопытством посмотрела на подошедшую одновременно с ней к дому Джанет, в каждой руке которой было по тяжелой сумке.
— Вроде того. — Джанет переложила более тяжелую сумку из правой руки в левую.
— Собираетесь с ним уехать на Рождество? — поинтересовалась Анжи.
— Собирались, но потом все разладилось.
— Да?
— Все началось с мамы, которая, по ее словам, получила в последний момент приглашение от тети отправиться вместе с ней в праздничный круиз. Что касается родителей Тима, то у них и без нас весь дом уже буквально забит всеми этими его братьями, сестрами, их мужьями, женами и детьми. Нас пригласили… — соврала она, тут же вспомнив то письмо, о котором ей так не хотелось вспоминать! В нем говорилось, что ей будут рады, если она приедет „со своим мужем“, но поскольку они с Тимом пока не женаты, „это усложняет дело“. — Но мы отказались, — сказала она, — так как уже настроились ехать к маме. Вот такая получилась путаница.
— Расстроились? — спросила Анжи и посмотрела на Джанет оценивающим взглядом. — Не беспокойтесь, — она предупредительно ускорила шаг и первой оказалась у двери дома, — я открою; у меня есть ключ. А мы, знаете ли, никогда не уезжаем. Рождество с родственниками — такой кошмар! Сколько нервотрепки от всего этого столпотворения и обжорства, не говоря уже о выпивке! — Она вставила ключ в замок. — Почему бы вам не провести эти дни цивилизованно — как это делаем мы?
— А как это? — спросила Джанет, войдя в вестибюль и поставив сумки на пол.
— Мы держим двери открытыми для всех желающих повеселиться вместе с нами, причем все три праздничных дня — в канун Рождества, на Рождество и в День подарков. Всего, конечно, должно быть много — закусон, выпивки и музыки. Я не помню, чтобы в последние два Рождества я хотя бы немного поспала. Вы будете поражены, — убежденно сказала она, — когда увидите сами, как много людей никуда, как и мы, не уезжают.
— Это, безусловно, идея, — сказала Джанет. — Я предложу Тиму.
— В конце концов все так изматываются, что чувствуют себя вроде того, что французы называют „la vaiselle“.
— Это означает „как в помоях“, — сказала Джанет, давая понять, что она тоже знает французский.
— Да, дорогуша, это — сленговое выражение и здорово подходит к такого рода вечеринкам. Мой кузен, который работал в посольстве Франции в Мадриде, сказал, что они называли так приемы для всякой шушеры.
— Это идея, — повторила Джанет.
— Рождественские открытки еще не рассылали?
— Еще нет.
— Тогда сделайте так — припишите в них: „Наш дом будет открыт для гостей. Захватите бутылку“. — Анжи плотно захлопнула входную дверь. — О музыке беспокоиться не надо — Питер всегда берет это на себя.
— А как же шум? Ведь это же длится всю ночь…
— Ну и что? А кому жаловаться? Все старые склочницы к тому времени уже уедут.
— А эта женщина, Пайпер? — спросила Джанет и кивком головы показала на верхний этаж.
— Кому-кому, только не ей жаловаться на шум.
— В последнее время там было тихо, — заметила Джанет.
— Не скажите! Вчера она в два часа ночи с такой силой дунула в свой проклятый свисток, что разбудила нас обоих.
— А ее вы тоже пригласите?
— Надо быть совсем безмозглыми, чтобы приглашать женщину, которая выбрала себе в мужья пьяницу.
— Но он же умер, — робко сказала Джанет.
— Как-то в свое время мы их пригласили, — сказала Анжи, не обращая внимания на это замечание. — Он все время задирался, а потом ударил кого-то по носу — к счастью, никто из наших близких друзей не пострадал. Питер сказал, что мы их больше никогда не будем приглашать. Их поведение не вяжется с духом Рождества.
— Вы с ней когда-нибудь разговаривали? — спросила Джанет.
— Нет. Разве что скажу ей „привет!“, встретив на лестнице.
— Я понимаю.
— Но она и сама ни с кем не разговаривает, — как бы оправдываясь, сказала Анжи. — Если, конечно, не считать этих Пателей из магазина, — добавила она смеясь.
— Причем индианка не говорит по-английски, — заметила Джанет и тоже засмеялась.
— Ну так как, примете участие в нашем рождественском кутеже?
— Я поговорю с Тимом, — сказала Джанет. — Мне лично эта идея нравится. — Открыв дверь своей квартиры, Джанет вдруг остановилась на пороге. — А как же быть с церковью?
— Что?
— Ну, знаете, полуночная месса или утренняя рождественская служба, и все такое…
— Но, дорогая, как раз от этого мы и стараемся увильнуть, — сказала Анжи. — Вы что, собираетесь с Тимом пойти в церковь?
— Нет-нет! — воскликнула Джанет. — Я просто имела в виду, что вроде бы так всегда было принято делать. Моя мать говорит, что это даже смешно обсуждать.
— Да уже не смешнее, чем перестать пользоваться пеленками, когда они тебе уже больше не требуются, — отрезала Анжи.
