Этот человек невозможен! Он ни в чем не знает меры: чрезмерно щедр, чрезмерно богат, чрезмерно привык делать все по-своему и любыми путями добиваться своего. Он хочет ее и задумал привязать к себе этой сверкающей цепочкой. Он не понимает такой простой вещи: если он не владеет ее сердцем, браслет превращается в оковы, в драгоценные наручники.
Катриона смотрела на браслет, и к ней отчасти возвращалось прежнее чувство вины. Она чувствовала себя виноватой не перед Линдой и даже не перед маленьким Максом, но перед самим Хэмишем. Она занималась с ним любовью, приняла от него в подарок картину, ездила с ним в Лондон и таким образом дала ему повод думать, что согласится принять и браслет. Более того, она позволила ему думать, что любит его, в то время как чувство, которое она к нему испытывала, никогда не было любовью, а теперь уже его нельзя назвать влечением. Элисон с самого начала говорила правду: это его деньги вскружили ей голову. Если бы он не был так неимоверно богат, она никогда бы не смогла закрыть глаза на его семейное положение, никогда не пошла бы против своей совести. Увы, не очень-то приятно вдруг прийти к заключению, что ты — не более чем алчная искательница приключений, бездумная гедонистка, которых всегда ненавидела, сказала себе Катриона.
Мысль об Элисон еще больше усугубила овладевшее Катрионой чувство отвращения к себе самой. Это уже совершенно непростительно: она почти не общалась с Элисон с тех пор, как узнала, что та ждет ребенка, и Катриона отдавала себе отчет в том, почему так произошло — потому что ей невыносима мысль о том, что у Элисон есть все, чего так недостает Катрионе: благоразумие, удача, любимый муж, счастливая семейная жизнь и, главное, ребенок!
Некоторое время, снедаемая глубокой и мучительной тоской по дому, Катриона бестолково слонялась по квартире. Потом пошла на кухню и сварила яйцо. Жалость к себе постепенно обволакивала ее, затопляла, как желток утопил в себе тот кусочек хлеба, который она в него обмакнула, да так и оставила нетронутым. Ее жизнь испорчена. Связь с Хэмишем — ошибка, ее тайное влечение к Андро смешно и жалко, а черная зависть к Элисон достойна порицания. Продолжая заниматься самоуничижением, Катриона добавила к этому счету легкие, бездумные годы. Разве стала она самостоятельной, довольной собой, свободной, раскрепощенной деловой женщиной, которую пытается изображать? Разве она распоряжается своей жизнью так, как ей хочется? Ха-ха! Жалкое ничтожество — вот самое подходящее для нее определение!
— Где ты, Андро? — выкрикнул Роб и застучал по телефонной трубке, как будто это могло улучшить слышимость. — Какой жуткий треск!
— Я в телефонной будке в Файф. Одним словом, почти на краю света.
— Какого черта тебя туда занесло? — В голосе Роба звучало нетерпение, и на то были веские причины: он одевался, чтобы идти на премьеру фильма. Звонок застал его в тот момент, когда он лихорадочно пытался завязать галстук, сознавая, что уже опаздывает.
— Я проделал кое-какую подготовительную работу, чтобы раздобыть этот проклятый миллион фунтов. Звоню, чтобы узнать, сколько у нас еще времени в запасе.
— Я уже говорил тебе — до конца финансового года. Другими словами, времени уже совсем немного. — Роб прижал трубку подбородком и попробовал вернуться к прерванному занятию, но концы галстука упорно не желали ему подчиняться. — Проклятье! — выругался он, роняя телефонный аппарат.
— Ты меня слышишь, Роб?! Где ты?
— Пока еще здесь. Расскажи мне поподробнее, что ты там придумал.
— Сейчас мне некогда входить в детали, я опустил в автомат только пятьдесят пенсов. Дней через десять я буду знать, выгорит дело или нет.
Роб понял, что Андро, как всегда, хитрит.
— Ты уверен, что это законно? Держи меня в курсе.
— Кто же я, по-твоему, Роберт Максвелл? Разумеется, все абсолютно… — Раздался щелчок, и в трубке воцарилась тишина.
Роб установил телефон на место и подошел к зеркалу, чтобы продолжить неравную борьбу с галстуком. Он думал о неожиданном звонке и терялся в догадках, что же такое мог изобрести Андро. Никогда нельзя быть уверенным, что на уме у хитрого, неискреннего актера, однако сейчас Роб готов был биться об заклад по двум пунктам — во-первых, избранный Андро путь не будет прямым и честным, и, во-вторых, его план наверняка связан с какой-то женщиной.
— Ей-Богу, пора мне купить галстук с готовым узлом и не мучиться, — наконец пробормотал Роб, с ожесточением глядя на плод своих усилий. Перекошенный узел придавал легкомысленно-небрежный оттенок его в остальном безукоризненному облику. — Пусть это считается дурным тоном, но, по крайней мере, он аккуратно выглядит!
Дождавшись момента, когда, по ее мнению, супруги Финли уже должны были вернуться домой со скачек, Катриона набрала номер их телефона. Она пришла к заключению, что то жалкое состояние, в котором она сейчас пребывает, вызвано стремительно развивающейся болезнью — СДО, как назвала это явление ее мать, и есть только одно целительное средство, чтобы от нее избавиться. Средство, которым Катриона твердо решила воспользоваться, даже если для этого ей придется прибегнуть ко лжи.
Ей ответила Фелисити.
— Катриона! Куда вы сегодня исчезли? Я так надеялась поговорить с вами. Вы здоровы?
— Да, все нормально, спасибо, Фелисити. И еще раз спасибо за вчерашний вечер.
— Вы должны обязательно прийти к нам еще раз, просто поужинать, чтобы я сама могла как следует поболтать с вами. — Фелисити с трудом верилось, что еще два дня назад она ощетинивалась при одном упоминании имени Катрионы.
— Спасибо, с удовольствием. В любой день. А сейчас нельзя ли мне Коротко переговорить с Брюсом?
Сердце Катрионы начало биться быстрее, как будто выделившийся в кровь адреналин должен был смягчить ту ложь, которая сейчас слетит с ее уст. Она терпеть не могла подобных уловок, но чувствовала необходимость прибегнуть к обману.
— Привет, Катриона. Что такое? Что случилось? — грубовато спросил Брюс. У него был неудачный день. Ему не удалось побыть наедине с Линдой, поэтому он был даже рад, когда после пятой скачки Хэмиш вдруг прорычал, что с него довольно, и велел Минто складываться. Брюс не мог знать, что Хэмиш пришел в такое расположение духа, когда понял, что Катриона больше не появится.
— Я-то в порядке, а вот моя мама — нет. Нельзя ли мне взять отпуск на несколько дней и съездить домой?
— Почему бы и нет? Она что, тяжело больна?
— Честно говоря, пока что я толком ничего не знаю, но очень волнуюсь. Выеду завтра пораньше и увижу все своими глазами. Могу ли я в случае чего задержаться на несколько дней?
— Оставайтесь столько, сколько потребуется. Может быть, все еще не так страшно, как кажется на расстоянии.
— Надеюсь, что так. Большое спасибо, Брюс. Как только выясню, я с вами свяжусь.
— Хорошо. Я предупрежу Джона и Дональда, чтобы взяли на себя ведение ваших текущих счетов.
Стало быть, Элисон узнает, что я уехала, и удивится, почему я ей ничего не сказала, упрекнула себя Катриона. Ладно, теперь уже ничего не поделаешь. Потом, когда вернусь, я обязательно все улажу.
Целое столетие она обдумывала, как ей поступить с Хэмишем. В конце концов она все же решила, что не может уехать, не поставив его в известность, и, поскольку главной ее целью было вернуть браслет, Катриона написала коротенькую записку:
«Тысяча благодарностей — но… спасибо, нет. Я знаю, что для женщины нет ничего милее бриллиантов, а эти просто прелестны, но я действительно не могу их принять. Извини. Насчет пятницы я позвоню. К.»
Катриона завернула браслет в записку и вложила то и другое в конверт, на котором на машинке напечатала имя своего любовника. Завтра, прежде чем отправиться в дорогу, она опустит его в почтовый ящик на дверях городской квартиры Хэмиша. Одна только мысль о том, что завтра она увидит Скай, на несколько градусов снизила уровень ее депрессии. Ей казалось, что она уже слышит запах островов!
Шина Стюарт как раз закончила прибирать после воскресного обеда, когда раздался телефонный звонок.
— Алло, мама? Угадай, где я?
Материнский инстинкт заставил Шину немедленно заподозрить худшее.
— Кэт! Почему у тебя такой странный голос? Ты заболела?
— Нет, мама. — В тоне Катрионы появились ироничные нотки. — Наоборот, это ты заболела. Позже все объясню. Я уже на острове, на переправе. Если не возражаешь, через несколько минут буду дома. — Обитатели Ская редко называли его по имени. Для них он был просто «остров».
— Разумеется, не возражаю, моя дорогая. Но я поражена! Неужели тебя уволили или что-нибудь в этом роде?
— Нет-нет, ничего такого. Это все та же болезнь, СДО. Ты сама поставила мне диагноз.
— Ах, вот оно что. Давай-ка быстренько сюда, только смотри, будь осторожна на дороге.
